Это (не) Игра! х1

Как будто намного разумнее было бы оставить тролля истекать кровью, но ударившие по мозгам ярость и жажда крови сделали своё чёрное дело. Я поддался им, испытав невиданное доселе удовольствие от охоты на живую и сильную дичь, которая даже в полудохлом состоянии способна меня убить. А момент смерти тролля и вовсе был несравним ни с одним из видов удовольствий, которые я успел опробовать в жизни. Он ни на что не походил, но ощущался ярче и сильнее любого аналога.

И это подкупало, подталкивало на поиски ещё одной твари не хуже тролля…

Плохо ли это? С точки зрения рационального подхода к своему выживанию — не очень хорошо. Потому что я мог погибнуть там, где можно было избежать опасности. А мог и недополучить опыта, который самым что ни на есть прямым образом влиял на мою боеспособность и выживаемость. Этак перестрахуешься раз-пятый-десятый, и в сумме однажды набежит столько, что не хватит, например, десятый уровень получить, без которого тебе очередная тварь хребет переломит.

Пока ведь оно как работало: на пути строго отмеренное число противников, не больше и не меньше. Нельзя подфармить опыта, зато можно его упустить. Мне ведь, теоретически, ничего не мешало просто свалить дальше, оставив какую-нибудь вражину позади недобитой, верно?

Так и тут: я или беру всё, что только может дать игра, и готовлюсь к дальнейшим испытаниям, или боюсь всего подряд и однажды умираю, потому что мне не хватит сил, навыков и смелости.

Для выживания мне нужна была сила, и пока чрезмерная агрессия шла мне на пользу. Так стоило ли опасаться чувства, которое, к тому же, приносит такое удовольствие и одаривает невообразимой мотивацией? Скорее нет, чем да. Нужно контролировать себя, но не сдерживать. Направлять гнев и ярость, откуда бы те ни приходили. Потому что сейчас у меня нет права на ошибку. Оступлюсь — умру, куда уж проще?

Подкрепившись зажаренным до черноты языком мимика, я вылакал, наверное, целый литр воды, только после этого начав разбирать тролля на ингредиенты.

Вблизи удалось заметить важную деталь, касающуюся его шкуры: та не везде была крепкой и едва поддающейся остро заточенной стали. На сгибах конечностей, в подмышках, на бёдрах и на спине у лопаток этот великан щеголял самой обычной, пусть и довольно толстой кожей, которая рассекалась лишь немногим хуже, чем брюшки звиггов.

Внимания я удостоил так же и сами лапы, у плечевых суставов которых была «слепая зона»: как ни извращался, а поднять их вверх не смог. Они просто не были предназначены для таких движений, так что идеальное направление атаки, можно сказать, найдено.

Осталось научиться летать и силой мысли захлопывать пасть-костемолку, в которую за нефиг делать поместилась бы моя нога по самое бедро. И в глубину, и вширь, так сказать.

Мечты мечтами, но как только ингредиенты оказались у меня в инвентаре, я приступил к тщательнейшему изучению площадки на предмет скрытых сюрпризов.

В частности, меня интересовали тумбы на её краях. Высокие, метра по два угловатые громады при ближайшем рассмотрении оказались объектами, несущими в себе определённую художественную и историческую ценность.

В камне были вытесаны примитивные сценки уровня наскальной живописи: гуманоиды вида палка-палка-огуречик гонялись за зверьми той же детализации, собирались в кучи рядом с, смею предположить, своими жилищами, поклонялись огню… и воевали.

Сцен с боевыми действиями, где гуманоиды противостояли гуманоидам, а половина «полотна» покрывалась выцветшей алой краской, было мало, но их нельзя было трактовать иначе. Как и сцену, где этих гуманоидов, безоружных и опустивших руки, то ли просто избивали, то ли гнали куда-то, размахивая палками. И финальным штрихом был он: тролль. Над его изображением неведомые художники постарались особо, выделив, по сути, все его отличительные черты.

Размер, зубастая пасть, длинные руки и непропорционально широкая задница — сто процентов «наш кандидат».

И этой тварюшке гуманоидов, похоже, скармливали. Какая прелесть…

Сия картина осталась бы для меня всего лишь чередой сценок, если бы не символы, которые я понимал по аналогии с таковыми во встреченных ранее свитках. Их было немного, и нанесены они были явно не теми же существами, что занимались тут наскальной живописью. Никаких угловатостей и шероховатостей: в камне символы словно выплавлялись или очень и очень старательно зашлифовывались.

А ещё местами символы «наслаивались» на сценки-картинки, так что выводы я сделал вполне себе однозначные.

Ну а смысл, таящийся за самими символами меня, стоит признать, не вдохновил.

[Чудища страшатся… и…зы]

[Во сне…… и уязвимы]

[Чудища не… то, что пахнет,……]

Я бы обматерил тролля, который здесь жил, если бы мог говорить: борозды в камне совпадали с тупыми, но массивными и прочными когтями на лапах этой твари. Такую подсказку запорол! Впрочем, что-то я из неё всё равно извлечь мог: как минимум следовало запомнить и при случае проверить, уязвимы ли тролли во сне. А вот про «пахнет»…

Предлагали ли неизвестные скульпторы вымазываться в тролльей начинке? Или отсутствующие символы разительно меняют всё? А знал бы я местный алфавит не на уровне «вижу символ — чую смысл», а полноценно, то мог бы по оставшимся линиям предположить, что там было накалякано. Будет возможность — обязательно научусь читать на местном языке.

Потому что не дело это, не понимать, что написано просто потому, что треть «буквы» стесала тупая вонючая тварь.

Меньше всего мне хотелось, чтобы впереди меня ждали тролли, но «содержимое» изученных глыб указывало как раз на нежелательный вариант. Второй камешек, к слову, был один-в-один как первый, разве что символы были повреждены иначе. И из двух вариантов я как раз и собрал свой, более-менее понятный. Да, непонятно, какой такой «зы» страшатся тролли, что там перед уязвимостью и что «не» из числа пахнущего, но и то, что я это вообще нашёл — уже хлеб.

На вкус, к слову, кусочек тролльего мяса оказался ещё хуже, чем на запах. Да и смердел при жарке на огне факела он так, что вонью можно было армии останавливать. Так что туша весом в несколько тонн «в дело» не пошла, хотя могла бы. Зато пошёл я, и не в дело, а вперёд, перемахивая через дыры в лестнице, карабкаясь по стенам и преодолевая прочие рукотворные элементы скалодрома для тех, кому жизнь не мила.

Всё для того, чтобы оказаться перед платформой-кубом-лабиринтом со стенами, крышей и ловушками, которые я, отхлебнув «кошачьего глаза», видел в каких-то невразумительных количествах.

Старые-добрые нажимные плиты, натянутые чёрные нити на уровне стоп, подозрительного вида кривые полы — чего тут только не было! И хоть сама платформа со стороны казалась не особо большой, вера в то, что пройти будет легко испарялась вместе с тем, как я, всматриваясь и вслушиваясь во всё и везде, продвигался всё дальше и дальше. Жить хотелось долго и счастливо, боевого ража ловушки не вызывали, и я, ступая шаг за шагом, спокойнее не становился. Тут ведь достаточно один раз оступиться, чтобы стало смертельно плохо.