Этрусское зеркало

В компьютере тоже ничего существенного не нашлось: игры, бухгалтерские программы, материалы для учебы - все. Никаких личных писем, заметок, набросков, никаких откровений. Альбом с фотографиями такой же, как у всех - детские снимки, школа, выпуск, студенческие вечеринки, пикники, экскурсии.

Всеслав выбрал несколько фото, где Алиса была вместе с долговязым молодым человеком, стриженым, с выразительными черными глазами.

–  Это Глеб, - сердито сказал Данилин.
– Убить мало паршивца!

Ева все время молчала, напряженно следила за действиями Смирнова, смущенно краснела. Ей казалось кощунством рыться в чужих вещах.

Хозяин квартиры искоса бросал на нее любопытные взгляды. Как бы он ни был расстроен, женщина, которую привел Всеслав, вызывала у него интерес. Она была красива той необъяснимой славяно-персидской красотой, издавна отличавшей русских княжен: огромные, чуть раскосые зеленовато-серые глаза, высокие скулы, пухлые губы и густые, вьющиеся колечками у висков русые волосы.

–  Уже поздно, - сказал сыщик, закончив беглый осмотр комнаты.
– Записные книжки и тетради я изучу дома. Если понадобится, приду опять.

–  Да-да, конечно… - рассеянно кивнул Данилин.

***

Геннадий быстрой, деловой походкой вошел в зал, огляделся. Интерьер выставки был превосходен: стены, отделанные под бледный мрамор; архаические статуи Аполлона и Афродиты; пара бронзовых котлов на треножниках; на прозрачных стеллажах - греческие вазы, тяжеловесная этрусская черно-оливковая керамика, знаменитые глиняные сосуды буккеро, отливающие металлическим блеском.

–  Неплохо, - сдержанно одобрил посредник.
– Мы в вас не ошиблись, господин Чернов. Думаю, мой поручитель останется доволен: деньги потрачены не зря.

Эскизы фресок, этюды и наброски, многофигурные композиции на картонах были забраны под стекло и подсвечены, картины висели в простых полированных деревянных рамах.

–  Эта голова менады восхитительна, - сказал Анисим Витальевич, сопровождающий Геннадия.
– Вы не находите?

–  Мне больше нравится горгона, - одними губами улыбнулся посредник, останавливаясь у изображения грозной фигуры с разинутой пастью, высунутым языком и уродливо повисшими грудями.
– Она потрясающе, ослепительно безобразна! Наш Савва Никитич - гений, настоящий маэстро живописи.

Он перешел к следующей картине, на которой застыла в своем мрачном полете крылатая этрусская богиня подземного мира Вант в окружении демонов, карликов и шутовски приплясывающих уродцев.

–  Вы чувствуете дыхание смерти?
– шепотом спросил Геннадий, наклоняясь к уху Анисима Витальевича.
– Оно витает среди этих образов, наполняя их потусторонней силой… А? Что вы на это скажете?

Чернов невольно отшатнулся. Посредник наводил на хозяина «Галереи» суеверный ужас: он сам казался одним из демонов, только одетым в дорогой костюм и причесанным в элитном парикмахерском салоне.

–  Чрезвычайно выразительная манера письма у господина Рогожина, - не поднимая глаз, подтвердил Анисим Витальевич.

–  Ну-ну, милейший… не пугайтесь, - успокоил его Геннадий.
– Вам еще не скоро предстоит услышать шелест крыльев богини Вант!

Так, переговариваясь, они подошли к центру экспозиции, где, затмевая всех и вся, сияла, царила «Нимфа» - прозрачные, печально-испуганные глаза девушки соперничали блеском с драгоценным ожерельем на длинной нежной шее; совершенная, светящаяся изнутри фигура изогнулась в изящном порыве, исполненном предсмертной истомы… Бог Аполлон, отвернувший от зрителей свое лицо, казался чудовищем, преследующим юную деву.

Изысканная античная эстетика была уравновешена некоторой грубоватостью и реалистичностью рисунка, насыщена острой сексуальностью, духом желания, насилия и страха. Пленительные и плавные линии тела нимфы, ее длинных струящихся волос, тонкого стана и стройных ног перетекали в линии высокой травы, доходящей ей до пояса, деревьев и кустов лавра, где надеялась укрыться беглянка. Они составляли разительный контраст темному, бугристому торсу Аполлона, его первозданной, дикой силе и мощи, непреодолимому напору, несущему любовь и гибель.

Выдержка изменила Геннадию, он вздрогнул и застыл как вкопанный, уставившись на «Нимфу».

–  А… почему я раньше не видел этой картины?
– спросил он, когда к нему вернулся дар речи.

Господину Чернову пришла в голову избитая фраза: «Красота - великая сила». Иногда расхожие выражения довольно точно отражают суть вещей.

–  Полотно находилось в хранилище, - ответил он.
– Такая вещь заслуживает, чтобы с ней обращались бережно. «Нимфу» можно будет продать зарубежному коллекционеру за головокружительную цену. Разумеется, после того, как ее увидят все желающие. Эта картина - жемчужина выставки!

Геннадий аж затрясся, от его хладнокровия не осталось и следа.

–  Кто позировал Рогожину для этой… работы?
– покрываясь красными пятнами, спросил он.

«Эк тебя пробрало, братец!
– злорадно подумал Чернов.
– То-то же! И на тебя управа нашлась. Строишь тут из себя супермена! А у самого слюнки так и побежали при виде «Нимфы». Впрочем, я тебя понимаю».

–  Не знаю, - несколько приободрившись, ответил Анисим Витальевич.
– Рогожин пишет не с натуры, а в собственном воображении черпает образы. Он личность незаурядная… так что ему, может, никто и не позировал.

Такой ответ охладил Геннадия. Красные пятна поблекли, и лицо посредника приобрело более-менее нейтральное выражение. Его интерес к выставке сразу угас.

–  Зал охраняется?
– спросил он.
– Надеюсь, никаких инцидентов не произойдет в самый последний момент?

Господин Чернов показал Геннадию, как работает сигнализация, и пообещал во избежание неприятностей оставить на ночь в помещении охранника Сему.

–  Выставка работ неизвестного живописца Саввы Рогожина - не Третьяковская галерея и не Эрмитаж, - объяснил он посреднику.
– Никто сюда не полезет. Статуи и керамика - бутафорские, сделаны на заказ под старину, продукты и посуду для фуршета привезут завтра утром. Что тут воровать? Повода для волнения нет, поверьте моему опыту.

Геннадий поверил.

–  Завтра открытие, - сказал он.
– Будут журналисты, телевидение, именитые гости. Нужно, чтобы Рогожин - желательно трезвый, побритый и прилично одетый - присутствовал и мог дать интервью, пообщаться с посетителями.

–  Постараемся, - опустил глаза Чернов.

Его страх перед Геннадием поугас. То, что высокомерный посредник оказался таким же мужиком из плоти и крови, которая вскипает при виде обнаженного женского тела - пусть даже и нарисованного, - лишило его ореола неприступности и холодной жесткости, пугающей Анисима Витальевича.