Этюды к портретам

— Для Аристотеля есть что-нибудь?

— По журналам или по книгам? — осведомился кассир.

— По книгам.

Кассир пошелестел ведомостями, нашел нужный лист н

сказал:

— Сумму прописью.

— Ну, безусловно, — отозвался автор, выводя косыми буквами подпись: «АРИСТОТЕЛЬ».

Вернув кассиру ведомость, великий философ не торопясь пересчитал деньги, спрятал пачку в карман и удалился.

Кто был этот знаток бухгалтерских порядков и психологии, установить так и не удалось…

Музыкальный критик Соллертинский сказал о балете «Кавказский пленник»:

— Смотреть бы рад, прислушиваться тошно…

Забавное разночтение старинного романса «Глядя на луч пурпурного заката, стояли вы на берегу Невы»:

— Глядя на луч пурпурного заката, стояли вы на берегу? Не вы?

В 28-м году к тридцатилетию Художественного театра среди прочих подношений был венок от барышников, которые кормятся у кассы театра.

Рассказывают, что В. И. Немирович-Данченко молодому драматургу, жаловавшемуся на отсутствие хороших тем, предложил такую: молодой человек, влюбленный в девушку, после отлучки возобновляет свои ухаживания, но она предпочитает ему другого, куда менее достойного.

— Что же это за сюжет? — покривился драматург. — Пошлость и шаблон.

— Вы находите? — сказал Немирович. — А Грибоедов сделал из этого недурную пьесу. Она называется «Горе от ума».

В тридцатых годах в Москву приехал командированный товарищ из глубокой периферии. Он справил все свои дела в столице, купил все то, что ему нужно было для себя и по просьбе земляков, и на завтра взял билет на поезд — обратно, домой… Ему оставалось только одно: непременно пойти в Большой театр, ибо, если он приедет к себе в город и признается, что не побывал "в Большом, — его станут презирать.

Командированный пошел к началу спектакля на площадь Свердлова и у театра с рук купил чуть не за сто рублей один билет в восьмой ряд партера на предстоящий спектакль. Ему было решительно все равно, что смотреть. Он даже не подозревал, что попадает на премьеру балета Б. Асафьева «Пламя Парижа».

Командированный вошел в театр, разделся и, тщательно осматривая все по пути, прошел в зал и сел в кресло «согласно купленному билету». Рядом с ним сидел В. И. Не- мирович-Данченко. Но с точки зрения нашего героя это был просто старичок с седой бородою.

Командированный внимательно разглядывал люстру, лепные украшения всех ярусов, занавес и прочее… Тут оркестр заиграл увертюру. Командированному музыка понравилась, и он вместе с остальными зрителями похлопал оркестру. Затем раздвинулся занавес. Начался балет. Сперва танцы занимали нашего новичка. Но вскоре ему надоело, что все время танцуют. И он обратился к старичку соседу:

— Папаша, а неужели все так и будут плясать? Никто нам ничего не споет, не расскажет?

Владимир Иванович Немирович-Данченко вежливо ответил:

— Это балет. Здесь только танцуют и никогда не поют и не рассказывают.

Не успел великий режиссер закончить свою фразу, как толпа санкюлотов на сцене запела известную песню французской революции «Са ира!».

Тогда командированный повернулся к Немировичу и спросил:

— Что, папаша, тоже первый раз в театре?..

Московский режиссер И. А. Донатов всю жизнь носил большую бороду, и этот факт послужил основанием для забавного диалога между К. С. Станиславским и В. И. Немировичем-Данченко.

На генеральной репетиции с публикой в Художественном театре оба великих основателя МХАТ а были за своим режиссерским столиком в восьмом ряду. Кончался антракт. Публика рассаживалась по местам. Донатов, проходя, раскланялся с Немировичем. Тогда Станиславский спросил:

— Владимир Иванович, кто этот господин с бородой?

— Это режиссер Донатов, — ответил тот.

— Что за чепуха! — начал было Станиславский. — Разве бывают режиссеры с борода… Хотя… да…

Когда в Художественном театре молодежь показывала свои спектакли старикам, после окончания исполнители обступали корифеев театра, выпытывая их мнение.

Тут В. И. Качалов всегда бывал благодушен.

— Пп-по-моему, вы очень хорошо играете… Мягко так, тонко, — говорит он кому-то из исполнителей.

— А я, Василий Иванович?

— П-по-моему, и вы хорошо.

— А я?

— И вы… т-тонко так… продуманно… И вот вы хорошо играете.

— А я сегодня не играл, Василий Иванович!

— Все равно… п-по-моему, очень хорошо.

Актер Топорков лечился у зубного врача, и тот вставил ему золотую коронку. Топорков дал этому врачу билет на спектакль, в котором играл главную роль. Встретившись с дантистом после спектакля, актер спросил его о впечатлении.

Врач ответил:

— В бинокль из восьмого ряда ее можно увидеть.

— Кого — ее?

— Коронку!

Ольга Леонардовна Книппер-Чехова прожила более 90 лет и отличалась весьма живым нравом. Актер МХАТа В. В. Лужский назвал ее так:

— Беспокойная вдова покойного писателя.

В Москве был такой театральный директор — Игорь Владимирович Нежный. В начале тридцатых годов он был во главе Мюзик-холла. Там шло обозрение Демьяна Бедного «Как 14-я дивизия в Рай шла». Однажды автор пьесы сидел в кабинете директора и был свидетелем, как И. В. Нежный круто распекал своего нерадивого сотрудника. Когда тот ушел, Демьян сказал:

— Я вижу, что ты такой же Нежный, как я — Бедный…

В Театр сатиры принесли пьесу, в которой была такая ремарка:

БОРИС: Прощайте>же, друзья.(Уходит, уезжает затем в Киев, где женится, имеет трех детей и живет довольно счастливо.)

Известный в свое время комик Николай Матвеевич Плинер отличался весьма веселым характером и шутливостью. Однажды при нем некий молодой актер, не получивший прибавки жалованья, говорил:

— Нет, уйду я из этого Театра сатиры!.. Зачем мне терпеть этих хамов?.. Если они меня не ценят, я перейду в Художественный театр…

— Там тебя не возьмут, — сказал Плинер.

— Почему это меня не возьмут? — вскипел актер.

— В Художественном театре у гардеробщиков своя артель, они со стороны не берут, — невозмутимо отвечал Плинер.

В 1928 году в Москву приезжал английский фокусник Данте. Он работал в Московском мюзик-холле.

А в одном из предприятий Управления госцирками работал в то время некий администратор, носивший не менее громкую фамилию — Рафаэль.

Обоих деятелей познакомили.

— Данте, — величественно сказал гастролер.