Этюды в багровых тонах: катастрофы и люди

Вот тогда они опомнились и, толкаясь, бросились к своим жилищам, чтобы забрать домочадцев, дорогую утварь, иные ценности… Только после этого они покинут город!

Многие спаслись — те, чья поклажа была не слишком тяжелой и в ком жадность не возобладала над благоразумием. Они бежали без оглядки, призывая соседей следовать за ними. Но те продолжали вязать узлы, покрикивая на рабов и отводя глаза от трещин, раскалывающих стены. Они не могли вот так запросто расстаться с нажитым! Когда же и они наконец оказались на дорогах, ведущих из города, то поняли, что вот оно — возмездие за алчность.

На улицах бушевала обезумевшая толпа. Теряя человеческий облик, люди пихали, били, царапали друг друга. Идти было невозможно, и они ползли по телам упавших и раздавленных, не обращая внимания на стоны и мольбы о помощи. У кого кончались силы, те забивались в дома, стоявшие вдоль дорог, чтобы там встретить свою смерть.

Из двадцати тысяч жителей Помпей к вечеру в городе осталось не более двух тысяч. Участь их была предрешена и ужасна. Пепел валил все сильнее, и люди, рискнувшие покинуть свои укрытия, тут же вязли в нем, как в болоте. Если человек падал, сбитый с ног куском обжигающей пемзы или обломком камня от рушащихся зданий, его быстро засыпало с головой. Пепел забивал горло, выедал глаза, и, даже если человек поднимался, он мог лишь слепо шарить вокруг руками, брести, загребая ногами пепел, пока не натыкался на стену какого-нибудь дома и, обессилев, не сползал по ней, чтобы навсегда исчезнуть в серых горячих волнах…

Город горел. Полыхали дома. Как факелы, разбрасывали искры подожженные лапиллями деревья. Это был погребальный костер, потому что никому из еще живых не суждено было дожить до утра.

Люди задыхались в подвалах заваленных по самую крышу домов. Они вскрывали себе вены, приближая смерть, — так поступили два гладиатора, что сидели на цепях в каземате под трибунами цирка. Они сходили с ума и разбивали головы о стены, как жрецы культа Исиды, положившиеся на судьбу и обманутые ею.

А пепел все падал, и вот уже потух последний пожар. Все скрылось под черным покрывалом, ничего не осталось. И никого.

Поучение

После бани Плиний Старший велел отнести его в опочивальню. Верный Исаак сопровождал его.

— Видел ли ты что-нибудь подобное? Слышал ли о чем-нибудь подобном? — спросил Плиний, устраиваясь на ложе и мановением руки позволяя рабу примоститься рядом.

— Не видел, господин, — ответствовал Исаак. — Слышать же доводилось о бедах куда более страшных.

— Ну-ну, рассказывай, — поощрил Плиний.

— Некогда люди настолько погрязли во грехе, что Бог решил уничтожить их. И хлынул ливень, и усилилась вода на земле чрезвычайно, так что покрылись ею все горы, какие есть под небом. На пятнадцать локтей поднялась над ними вода, и лишилась жизни всякая плоть, движущаяся по земле, и птицы, и скоты, и звери, и все гады, ползающие по земле, и все люди. Все, что имело дыхание духа жизни в ноздрях своих на суше, умерло.

— Не все… — уточнил Плиний Старший. — Не все умерли.

— Не все, — подтвердил Исаак. — Вижу, господин, вам знакомы священные книги иудеев. В них говорится, что нашелся один праведник по имени Ной, и сказал Бог Ною: «Я истреблю всякую плоть, ибо земля полнится от них злодеяниями. А ты построй ковчег из дерева гофер, сделай в нем помещения и покрой смолой внутри и снаружи. И пусть будет ковчег длиной в триста локтей, шириной — в пятьдесят, высотой — в тридцать. И пусть будут на нем окно, дверь, и три настила: нижний, средний и верхний. И войдешь в ковчег ты и сыновья твои, и жена твоя, и жены сынов твоих. И возьмешь ты с собой в ковчег ото всяких тварей самца и самку, чтобы остались они в живых». Ной построил ковчег и, когда начался потоп, взошел на него. Долго плыл ковчег по бескрайней глади и пристал к горе Араратской. Тогда выпустил Ной ворона, но тот вскоре вернулся. Потом выпустил Ной голубя, но и голубь вернулся ни с чем. Прошло еще несколько дней, и опять пустил Ной голубя. Долго не было птицы, а когда прилетела она назад, то в клюве держала оливковую ветвь. Это означало, что жизнь начала возвращаться на очищенную от скверны землю.

— Да, да, конечно, — перебил иудея Плиний. — И тут же вода стала убывать. Появились из воды горные вершины, затем долины, и до тех пор отступала вода, пока моря не вошли в свои берега. Тогда вышли люди из ковчега. И стали они плодиться и размножаться пуще прежнего. Так?

Раб молчал.

— А знаешь ли ты, Исаак, — продолжил Плиний, — что у эллинов есть сказание о Девкалионе? Когда Зевс вознамерился погубить все сущее, Девкалион по совету своего отца Прометея построил огромный корабль, на котором и спасся во время потопа со своей женой Пиррой. Девять дней их носило по волнам, пока не пристали они к вершине Парнаса, которая единственная выступала из воды.

— Мне известна эта легенда, — сказал Исаак. — Такие же поучительные истории о невиданном наводнении, в малом разнящиеся, рассказывают и египтяне. Но это лишь доказывает, что потоп как божественное возмездие действительно был.

— Как же надо было грешить, чтобы бог — твой ли, Зевс или какой иной, осерчал так сильно, что надумал извести всех под корень?! — воскликнул Плиний. — Получается, что мы, римляне, так истово ненавидимые христианами, еще не совсем пропащие.

Плиний говорил все медленнее. Он засыпал.

— Согласись, Исаак, — еле ворочая языком, сказал он. — Мы еще можем спастись, ведь на нашу долю достаются лишь землетрясения, пепел и камни с неба.

— Пока… — тихо молвил раб. — Пока.

Но Плиний уже не слышал его. Он спал.

Между тем ветер вновь изменил направление, но не тучи пепла, а ядовитое облако, вырвавшееся из жерла Везувия, надвинулось на Стабии. Воздух, насыщенный парами серы, проникал в дома, и люди, надышавшись им, умирали, так и не проснувшись. А кто смог разлепить веки, тот был не в силах подняться, потому что ноги отказывались служить, а в голове все кружилось. Но Плиний, которого разбудил очередной подземный удар, смог встать. Он потряс головой, избавляясь от пелены перед глазами, и толкнул лежащего ничком раба.

— Исаак, ты слышишь меня?

Иудей не отвечал. Плиний перевернул его на спину. Взяв масляный светильник, он осветил лицо раба… и отшатнулся. Глаза Исаака вылезли из орбит — еще чуть-чуть, казалось, и они скатятся по щекам и запрыгают по полу, как лапилли, раньше безостановочно стучавшие по крыше.

Плиний медленно выпрямился и шагнул к двери. Толкнул ее, но дверь не открылась. Он забарабанил по ней кулаками:

— Откройте! Это я, ваш Плиний!

Никто не отзывался.

Плиний оглянулся. В комнате не было окон, он сам выбрал это помещение для сна, стремясь по возможности уберечься от пепла. Он и предположить не мог, что забота об удобстве приведет его в западню!

Отчаяние придавало сил, и Плиний снова навалился на дверь, но она даже не шелохнулась.

Плиний сыпал проклятиями и взывал о помощи до тех пор, пока не услышал, как за дверью кто-то скребется. Прошло немало времени, прежде чем дверь стала открываться. В щель посыпался пепел… Наконец щель стала достаточно широкой, чтобы в нее можно было протиснуться. Это Плиний и сделал.

Дом, из которого он выбрался, был наполовину засыпан пеплом.

Но где же его спаситель?

< image l:href="#"/>

^{Кадр из фильма Майкла Куртица «Ноев ковчег»}

Пепел у ног Плиния вспучился, из него появилась голова в медном шлеме центуриона. Потом из пепла вынырнула рука со скрюченными пальцами. Плиний хотел помочь встать своему спасителю, но тут увидел его лицо и вновь, как перед телом Исаака, отшатнулся.

Лицо было чудовищно безобразным — не от природы, таким его сделали ядовитые пары. Из прорвавшихся вен, пульсируя, по синей вздувшейся коже текла кровь. И еще: на лице не было глаз — лишь ямки с черной коркой.