Ева рожает

Только у лестницы, ведущий вниз, дежурит военнослужащий: котлован не такой уж просторный, надо следить за очередностью. На дне то черным черно, когда спускаются евреи либо христиане, то белым бело, когда настает черед арабских паломников. Ко мне на балкон отдельные слова не доносятся, слышно только разноязыкое: бу-бу-бу… Кажется, сама земля исторгает из себя некие словеса, вот только кто их разгадает? Кому по силам постичь тайну мироздания, которую несет в себе камень?

Это «водяное перемирие», впрочем, сопровождается бытовыми неудобствами. По гостинице слоняется разношерстный народ, наехавший из отдаленных мест, так что о покое приходится забыть («И где мой покой?!»). Народонаселение «Хаверы» резко возрастает, Моше веселеет, но постояльцам вроде меня от того одна головная боль. Теперь и на моем этаже то и дело гулко топают, хлопают дверями (в том числе ночью), так что к очередному завтраку выхожу совершенно не выспавшийся. Механически глотаю творог, выпиваю кофе и на выходе покупаю сигареты. А в номере вдруг обнаруживаю, что в кармане нет бумажника. Нераспечатанная пачка Pall Mall – вот она (значит, доставал деньги), а паспорт, электронный билет и шекели с долларами – йок!

Потерять в чужой стране (воюющей стране!) документы и деньги – что может быть хуже?! Быстренько обшариваю номер, затем вылетаю в коридор и едва не на карачках исследую метр за метром путь до столовой. Нету! Вхожу в столовую, озираю жующую публику, но на меня – ноль внимания. Одни сосредоточены, видно, все мысли о том, как они прильнут к святыне; другие о чем-то переговариваются, думаю, не о моей утрате. А тогда палочка-выручалочка одна – хозяин этого Ноева ковчега…

Подбежав к стойке, нелепо жестикулирую, тараторя что-то про утраченные «мани». Брови Моше ползут на лоб, затем он жестами показывает, мол, сделай звонок другу!

– Только этого не хватало… – слышу в трубке голос Давида. – Точно везде смотрел?

– Точно!

– И нигде нет?

– Нигде! Да его наверняка нашли, только разве отдадут?!

Мне очень жаль себя, безвинно пострадавшего, да еще утратившего веру в человечество. Как к вам относиться, люди?! Вы собрались тут молиться и падать ниц, но лишь попадается на пути соблазн – сразу забываете про облик человеческий! Мимо ресепшн шествует знакомый хромец из строительной бригады, и хочется ткнуть в него пальцем – вот один из вас! Алчный, жестокий, нетерпимый, дай такому волю – он с ног до головы разденет, может, и того хуже: прибьет!

Хромец тем временем тормозит, достает из кармана красную книжицу, смотрит в нее, затем на меня. Физиономия, подошедшая бы головорезу из фильма про пиратов, расплывается в улыбке, и мне протягивают книжицу вкупе с бумажником.

– Да как же это… Ну, дела…

Ошарашенный, трясу ладонь своего спасителя, но слов, как всегда, не хватает.

– О’кей?! – хлопает по плечу Моше, я же с идиотской улыбкой на лице развожу руками.

Арабские рабочие тоже вливаются в общее клубление вокруг котлована. Кто-то на день-другой исчезает, чтобы вернуться с женами, детьми, престарелыми родителями и, разумеется, с ковриками, которые тут же раскладывают на земле. По идее, строителям полагается бонус, все ж таки именно они откопали святыню, но никто не лезет вперед, все покорно стоят в длиннющей очереди, что тянется от Яффо через узкие улочки и дворы. В этой очереди несть ни эллина, ни иудея – все стоят вперемешку. И вниз спускаются согласно общей очередности, без конфессиональных различий. Вот спускают палестинского мальчика на инвалидной коляске, используя длинные веревки, а вот старик-еврей на носилках, он обездвижен и выглядит, скорее, трупом, нежели живым существом. Интересно, поможет ли ему камень? Встанет ли с носилок («талифа куми!») и пойдет ли на своих ногах?

Встать не встал, но оказавшись наверху, приподнялся и даже съел что-то с поднесенного блюда, отчего шляпы вдруг быстро закачались, вероятно, так родня старика благодарила Б-га. А что же мальчик? Ба, этот и впрямь пошел! Шатаясь, при поддержке родителей, но коляска уже не требовалась!

Я утираю выступивший на лбу пот. Господи, что я делаю на этом балконе?! Почему я в роли наблюдателя, мне тоже надо в очередь, ведь такого шанса больше никогда не выпадет! Но тут на пороге возникает Давид, без объяснений тащит меня к машине и везет к какому-то адвокату.

– Зачем к адвокату?!

– Не зачем, а для чего. Свидетелем будешь!

Мы тормозим возле старого трехэтажного дома на Агрипас и вскоре оказываемся в уютной приемной с кожаными креслами. Я присаживаюсь, Давид скрывается за дверью кабинета, откуда доносятся возбужденные голоса. Спустя минуту из кабинета выкатывается толстячок с седыми вихрами на голове.

– Зачем ты поехал на этот курорт?! – хватается тот за вихры. – Кто тебя просил?!

– Да не был я на курорте!

– Ха-ха, хочешь парить мозги Скульскому? Скульский не идиот, он понимает, что делают грязи Мертвого моря!

– Да не было никаких грязей! Ну, скажи ему – не было ведь?!

Я киваю головой, как болванчик. А Скульский, оглядев нас по очереди, присаживается и утирает лоб.

– Я не знаю, что у вас было, а чего не было. Но сто тысяч шекелей, считай, лежали у нас в кармане. Тебе мешали сто тысяч?

– Нет, – крутит головой Давид, – не мешали.

– А Скульскому не помешало бы адвокатское вознаграждение. Но где оно теперь? Ты его сжег, бросил в печку, вылечив свою руку!

– Да не лечил я руку, Марк!!

Следует еще один взрыв гомерического хохота.

– Опять будешь про камень, о котором пишут газеты? Не говори ерунды! Сами же и пишете, сенсацию раздуваете!

Вспоминаю, как по дороге сюда Давид лихо рулил одной правой, держа в левой сигарету. И сейчас, подвинув больной (некогда) рукой массивное кресло, он с размаху в него плюхается.

– В том-то и дело, что это не сенсация! А…

– А что?!

– Не понимаю, если честно. Но после того, как спустился вниз…

Адвокат с жалостью смотрит на клиента.

– Ты хотя бы заключение врачей не требовал. По старой бумаге нам выплатили бы страховку, а сейчас… Ты практически здоров, никакие операции тебе не нужны!

Утраченная страховка не повод для уныния, решаем по выходу из адвокатской конторы.

– Подумаешь, сто тысяч! – говорит мой друг, – Зато кассамы перестали летать! Представляешь: у нас ни одной тревоги за два дня!

– Так отметим это дело! – предлагаю воодушевленно, – А потом вместе спустимся вниз! Очередь надо отстоять, конечно, но что такое несколько часов, когда впереди – вечность?!

Нас переполняет восторг. Детский, щенячий, он бьет из двух немолодых мужчин, как шампанское из бутылки: мы куда-то едем, машем людям руками, и они машут в ответ. Машут хасиды, потряхивая пейсами; машут обладатели «арафаток»; и негры дружелюбно покачивают розовыми ладонями, и белокожие туристы… Мы выпиваем в одном месте, в другом, и по фигу, что Давид за рулем. Если нас остановят, мы помашем полиции, а потом скажем: бросайте службу, идите туда, где вылез пуп земли! Там чудеса, там леший бродит, там начинает свой отсчет новая эра!

5.

Веселье прекращается, когда подъезжаем к «Хавере». Привычной очереди, что растянулась на два квартала, нет, а возле котлована беснуется толпа. Сбившись в кучу, люди размахивают руками, разноязыко кричат и лупят друг друга почем зря. Арабы лупят, евреи лупят, да и католики с православными не отстают. Вдруг: бах! ба-бах! Выстрелы (пока в воздух) заставляют женщин с детьми броситься врассыпную, однако мужская часть остается, чтобы продолжит драку с удвоенным ожесточением…