Евангелие рукотворных богов

– Сейчас я этого лобастого. – Рус прижал к плечу арбалет.

– Погоди, – остановил его рассудительный Брат, даже не поднимая свое оружие.

И зря.

Неожиданно обоими овладела какая-то странная апатия и слабость. Музыкант, с трудом сопротивляясь неподъемному грузу ставшего вдруг тяжелым арбалета, дернулся, короткий болт уныло вжикнул и ушел вверх, в лицо анемичной Селене. Брат выгнулся, пытаясь вскинуть бомбарду, но руки не слушались, да и разум отказывал, погребенный под тяжелым прессом чужого отчаянного безразличия. Четверо из стоящих напротив неотвратимо двинулись вперед, а в окно уже лез, хромая, если можно так сказать, на раненую руку, неизвестно откуда появившийся Паук. Наверное, он все время находился поблизости, ожидая под стеной своего часа. Дождался, и вот он уже между бойцами и радостно скалится в обездвиженные лица, на которых сейчас живут лишь подернутые поволокой глаза. И узлами вздуваются вены на окаменевших руках…

Паук распрямился, насколько позволил искривленный позвоночник, и начал поигрывать кривым кинжалом, словно раздумывая, с кого начать. Тьма за спинами воинов вдруг отступила, проявляясь мертвенно-бледным, даже более безжизненным, чем лик луны, овалом, мраморным лицом с глазами цвета синей стали, цвета бури.

Умирая, Паук осознает, что представшее перед ним существо страшнее любого из ужасных порождений отравленного города. Но он этого никому уже не расскажет.

А Кэт – она не поддается странному воздействию – подошла к окну и, напряженно морща лоб, уперлась взглядом в большеголового… телепата? На мгновение воины ощутили прилив сил, давление отступило, возвращая членам свободу движений. И молниеносно взметнулась вверх кисть Большого Брата, сжимающая полированный приклад. Но мгновение, оно мгновение и есть. На полпути рука сорвалась и вновь опала гибкой плетью, лишь оглушительно рявкнуло двойным раскатом грозное оружие, в щепы разлетелся толстый подоконник и огненная вспышка осветила бескровные лица.

Позже, вспоминая этот кошмар, Рус продекламирует слова старинной баллады:

Город стреляет в ночь дробью огней, Но ночь сильней – ее власть велика…

А сейчас Кэт бессильно прислонилась к стене и закусила губу, по виску ползет предательская капля пота. Время гордячки Селены… Еще слишком слаба…

Вновь обездвиженные бойцы могут лишь наблюдать, как вразвалочку приближаются четверо убийц, как бьется вдали в мелкой конвульсии большеголовый метаморф и как появляются на усеянном хламом дворе новые персонажи.

Один, высокий, ростом с Брата, плечистый, но настолько худощавый, что грязный свитер на нем кажется повешенным на вешалку, подволакивающий ногу, но вместе с тем изысканно хищный, безошибочно направляется к телепату. Сзади его прикрывает фигуристая девушка в обтягивающих кожаных бриджах и короткой матерчатой куртке. Пришелец играючи отражает атаку оставшихся с большеголовым пары телохранителей, причем один сразу падает мертвым, второй тоже падает, но его добивает движущаяся следом девушка. Телепат остался один и трясется, но не от страха – просто он не в состоянии самостоятельно удерживать свое тело. Женщина ойкает и оседает, но хромой так же уверенно продолжает свой путь.

– Кто ты? – звучит удивленный голос метаморфа, не тонкий и писклявый, как можно было ожидать, а густой и гулкий, что, с одной стороны, неудивительно при такой большой голове, а с другой – странно, ведь грудная клетка у него меньше черепной коробки.

Затем удивление сменяется пониманием и негодованием:

– Опомнись, измененный брат!

Но сабля в руках хромого взлетает и опускается – редкий трофей, голова диаметром в фут, падает в грязь.

Брата с Русом отпускает, начинает шевелиться и упавшая позади пришельца девушка, а четверка оставшихся метаморфов позорно спасается бегством. Их никто не преследует.

Воины в маленькой комнате предусмотрительно выжидают, неизвестно, чем еще обернется для них явление хромого с подругой, но Кэт безрассудно, легко спрыгивает с почти восьмифутовой высоты.

Хромой боец отбрасывает в сторону оружие, сжимает скрывающую черты лица широкополую шляпу, после чего становится видно, насколько оно обезображено шрамами, и медленно, словно остерегаясь провалиться на тонком льду или увязнуть в непроходимом болоте, движется навстречу девушке.

Они встречаются посреди двора, и лунный свет серебрит их силуэты, и вновь зарядивший дождь омывает их лица. Он – сильный, страшный и одновременно грустный. Рваный свитер висит на нем, обнажая жилистую шею и, в прорехах, внушительную мускулатуру, а высокие шнурованные ботинки, в которые заправлены потертые темные штаны, в комьях налипшей грязи. Она – на голову ниже, хрупкая и изящная, тоже в лохмотьях, печальная и чувственная. Они не отрывают глаз друг от друга, и она ведет алебастровым пальцем, повторяя извилистое русло пересекающего его лицо шрама, теребит коротко и неровно стриженные волосы. Что это – капли дождя бороздят шершавые щеки или скупые слезы ищут себе выход?

– Здравствуй, Убийца Драконов, – говорит она.

Глава 10

Что делать немощному, находящемуся среди гигантов? Игра мускулов – любимое времяпрепровождение наделенных силой. Разделение мира – ставка в подобных забавах. На грани, ибо мощь противостоящих такова, что, будучи неосторожно освобожденной, неминуемо погубит и самих обладателей. Как быть слабому в таком окружении, если он претендует даже не на часть, а на целое? Говорят, что песчинка способна, нарушив хрупкое равновесие, сдвинуть с места гибельную лавину. Столкнуть глупцов в беспощадном самоуничтожении, оставив осторожному пожинать плоды. Лукавство, потому что подобными методами не брезгуют пользоваться и Могущественные.

Посмотри, как играет солнце на дивных сочленениях эластичного тела. Высота – их стихия, и власть над ней безгранична. Удел червей – пресмыкаться в грязи, с безнадежной тоской взирая в бездонные небеса. Высь, лазурная синь, что много выше замаранной пелены туч, нависающей над проклятой реальностью. Безграничное пространство, пронизанное искрящимися лучами, и освежающая влага, роса воздуха, заставляющая свет распадаться дугой многоцветья. Словно иное бытие, существующее здесь и сейчас, но вне досягаемости всех существ мира. Тварям не дано узреть подобное, тварям, а не обитателям этого великолепия – драконам. Изящность стремительных форм лишь подчеркивают узкие острые крылья, неподвижные, способные лишь складываться и расправляться. Движения драконов безукоризненно рациональны, полет их красив и чарующ, как танец. Они резвятся, будто их небольшие крылья имеют опорой не разреженный эфир, а нечто более… более осязаемое. Знаешь, передвижение некоторых морских обитателей сравнивают с полетом? Парение же дракона более подобно гибкому скольжению по водной глади. Или им подвластна иная логика мироздания, позволяющая, в нарушение всяких законов, на нереальных скоростях менять направление, изгибая тело в немыслимых пируэтах, либо, срываясь с места, в мгновение ока исчезать крохотной точкой, оставляя за собой лишь белесый след? Небеса – среда обитания драконов, ибо никто, кажется, не видел их приземляющимися, вьющими гнезда, не заглядывал в мутные купола их глаз. А быть может, они вообще живут за пределами нашей сферы и, когда взмывают вертикально ввысь, стремятся туда, где лишь бестелесные духи способны носиться в пустоте? Быть может, там, в холодном безмолвии, их дом, копошащийся мириадами хризалид, грандиозный улей, в котором безраздельно властвует великая Мать…

Вот только если там все так прекрасно и ничто, никто уже не в состоянии оспорить их превосходство, какая, черт возьми, сила притягивает, тащит драконов вниз, к жалкой грешной земле?

За странной парой завороженно наблюдают все.

Мужественный Рус, воин-бард, поэт и менестрель, одинаково ловко управляющийся и с гитарой, и с длиннолезвийной пикой-глевией.

Чуть перешагнувший порог зрелости Большой Брат, воин-проповедник, миссионер и философ, несущий свою правду убедительным словом и парой ледорубов, формой отдаленно напоминающих распятия.

Молодая, но рано повзрослевшая Стерва, девушка-воин, обаятельная наемница, считающая своим оружием обольстительные формы и ядовитые жала стилетов.

Совсем еще мальчишка Ванко, ребенок-воин, паж и оруженосец, обученный Жизнью в свои двенадцать лет относиться к Смерти с цинизмом отъявленного убийцы.

Они встретились.

Ключник, настоящее имя которого никого не интересует, человек без возраста с глазами глубокого старца.

И Кэт, истинного имени которой никто не знает, ровесница новой эпохи с глазами… не поддающимися анализу глазами.

«Убийца Дракона» – сказала она, но разве можно убить дракона? Можно?

Древнее предание гласит, что убивший дракона сам становится драконом, чудовищем, пожираемым жаждой жертвоприношений. Нет, Ключник отмечен клеймом иного заклятья. Он сам пока не знает, насколько невыносимого. Сейчас он почти счастлив, как человек, освободившийся от тяжелого бремени.

Они стоят и смотрят друг другу в глаза, и это молчаливое созерцание способно затянуться.

– Кхм! – деликатно нарушает тишину тактичный Рус.