Евгений Примаков. Человек, который спас разведку

Это сейчас ясно, как наивен был Аркадий Мурашев, а тогда вопрос, какие спецслужбы нужны стране и что они должны делать, еще не был решен.

После Мурашева я беседовал с начальником московской госбезопасности Евгением Вадимовичем Савостьяновым. Человек науки, соратник тогдашнего мэра Москвы Гавриила Харитоновича Попова, он был таким же чужаком для аппарата КГБ, как Мурашев для МВД. Генерала Савостьянова потом снимут с должности по требованию генерала Коржакова, а после увольнения Коржакова возьмут в администрацию президента Ельцина – заниматься силовыми структурами.

В каждом учреждении шутят по-своему.

– Введите арестованного! – этими словами дежурный адъютант с синими петлицами офицера госбезопасности разрешил сотруднику пресс-бюро московского управления госбезопасности пропустить меня к своему начальнику, который сидел в огромном полутемном кабинете.

Поднявшийся мне навстречу человек с седеющей бородкой и очаровательной улыбкой был символом перемен, наступивших в этом стеклобетонном здании без таблички.

Я спросил Савостьянова:

– Ваш друг и единомышленник Аркадий Мурашев уверен, что вашему ведомству попросту нечего делать. Вы согласны с вашим другом?

Ехидный вопрос не произвел никакого впечатления. Савостьянов ответил:

– Для нашей организации должно быть типичным, что люди со стороны не подозревают о том, чем мы тут занимаемся.

– А чем же?

– У нас есть официально сформулированные задачи: разведка, контрразведка, информационно-аналитическая работа, борьба с терроризмом. Что касается борьбы с преступностью, то, на мой взгляд, нам незачем за это браться. Это могло бы делать МВД. Зато нам следовало бы заниматься внутренней политической разведкой. Думаю, пройдет период кокетливых полупризнаний, и нам прямо скажут: как и в других государствах, нужно следить за политической температурой в обществе, знать, в каких слоях общества назревают настроения в пользу насильственного свержения правящих структур, изменения конституционного строя.

– А что делает ваша агентура?

– Агентура фактически заброшена или, скажем так, законсервирована.

– Как вы себя чувствуете на заседаниях, усаживаясь за стол вместе с людьми, которые лет двадцать прослужили в этом ведомстве?

– Я себя чувствую человеком, который понимает, о чем идет речь, и в состоянии изложить свою точку зрения. Со свойственной мне нескромностью должен заметить, что она часто разделяется другими.

– А вам не кажется, что здесь существует каста, которая пока вынуждена терпеть ваше присутствие, но на самом деле они предпочли бы поговорить без вас?

– То, что какие-то вопросы им бы хотелось обсудить без меня, это совершенно нормально. Но серьезного отчуждения я не замечаю.

– Вы не боитесь, что вам подставят ножку?

– Если бы мне хотели подставить ножку, вытолкнуть, давно уже могли это сделать.

– Вы считаете, что контролируете свое ведомство? Вы знаете, о чем думают ваши подчиненные?

– Основные настроения мне известны. Если вы думаете, что люди, работающие здесь, были бесконечно преданы коммунистическому режиму, то вы ошибаетесь. Они были хорошо осведомлены. Многое видели, многое знали, многое понимали. Не надо представлять их идиотами, которые…

– Это вовсе не идиотизм. Это просто нелюбовь к свободомыслию.

– Такие люди есть. Мне приходится с ними сталкиваться.

– Вы стараетесь избавиться от них?

– Ни от кого я не пытаюсь избавиться. Можно было всех разогнать, как в семнадцатом году, а потом опять набирать профессионалов. Мы пошли по другому пути: поставили перед теми же людьми новые задачи…

Разговор закончился. Дежурный адъютант глянул на меня и снял трубку телефона внутренней связи:

– Уведите арестованного.

Главная задача, которую ставил перед собой Вадбим Викторович Бакатин и узкий круг его единомышленников, – сделать ведомство госбезопасности безопасным для общества. Главная задача Примакова состояла в том, чтобы сохранить и модернизировать разведку. Противоположность задач определила и судьбу обоих политиков. Хотя было и нечто общее.

Евгений Максимович наотрез отказался аттестоваться на воинское звание, хотя сразу бы стал генералом, а это неплохо для пенсии (бывший председатель КГБ Александр Николаевич Шелепин в последние годы жизни горевал, что отказался от погон, потому что лишился возможности получать приличную пенсию).

Вадим Бакатин, придя в КГБ, отказался от присвоения очередного воинского звания – генерал-полковник – и остался генерал-лейтенантом (звание, полученное в бытность министром внутренних дел), хотя на этой должности мог быстро стать генералом армии, что и делали его предшественники и преемники.

Строитель по профессии, Бакатин быстро был замечен и переведен на партийную работу. По этой лестнице быстро продвигался вверх, стал первым секретарем Кемеровского обкома. Осенью 1988 года Горбачев назначил его министром внутренних дел. Бакатин сопротивлялся проведению жесткой линии, развязал руки республиканским МВД, дал самостоятельность прибалтийским министерствам, чем вызвал гнев сторонников консервативной линии. Они давили на Горбачева, требуя заменить Бакатина кем-нибудь потверже. В декабре 1990 года его без объяснения причин сместили с поста министра. Но Горбачев не хотел его терять и назначил членом президентского совета. В Кремле кабинет Бакатина находился рядом с кабинетом Примакова, но они были разными людьми. Примаков сторонился публичной политики, не выступал на митингах, избегал интервью, предпочитал тихую кабинетную работу.

Вадим Бакатин, темпераментный, резкий, жаждал активной политической деятельности, несомненно, видел себя на первых ролях. Он был человеком известным, заметным, хотя, возможно, переоценивал степень собственной популярности. Он выставил свою кандидатуру на первых президентских выборах в России, стал соперником Ельцина, но собрал мало голосов, потому что воспринимался как партийный аппаратчик, хотя им и не был. Примакова потом тоже станут называть партийным бонзой, хотя он и дня не провел в аппарате.

Бакатин продержался в КГБ очень недолго. Примаков остался в разведке надолго. Почему их судьба сложилась так различно?

Александр Николаевич Яковлев, который тогда знал все, что происходило в коридорах власти, вспоминал:

– Примаков тоже должен был быть освобожден. Но тут сыграло то, что он уже начал завоевывать свое положение во внешней разведке. Не стал никого особо разгонять.

Евгений Максимович оказался мудрым администратором. Интервью не давал, на трибуну не лез, объективов телекамер избегал. Он получил свой пост не на волне выдвиженцев по случаю, которых быстро смыло. Он умело делал свое дело.

– Я знаю, он сразу привлек к себе наиболее думающую часть разведки, – сказал Яковлев. – Это люди, которым надоел обман, наговаривание всякое.

Я задал Бакатину личный вопрос:

– Против вас восстали в КГБ. А против Примакова не восстали. Люди разные в разведке и во внутренних управлениях КГБ, или у вас модели поведения были разные?

– Разведка всегда считалась элитой спецслужб. Там просто более мудрые люди, чем здесь, в контрразведке, где люди вечно чем-то недовольны, обижены. Мудрые люди в разведке поняли, что самостоятельно работать под руководством достаточно опытного политика им самим будет неплохо, так что чего им обижаться на Примакова? А в контрразведке тогда все шли споры – кому чего отдать – и бесконечные дискуссии о чекизме и чекистских традициях. Плюс ведомственные склоки. И при этом не могли понять, что деятели ГКЧП сами все развалили. Разве может так плохо спецслужба планировать даже путч? КГБ все проморгал – государство развалилось, а они не заметили. КГБ и не спецслужба вовсе. Потом, когда чеченская война началась, чекистов ругали: Дудаева поймать не могут! Да они не приучены ловить, не готовы к такой работе, какой профессиональные спецслужбы должны заниматься. Их работа была следить, что какой профессор где говорит. Или гадить ЦРУ в какой-нибудь африканской стране…