Эвита. Женщина с хлыстом

Перон, будучи еще кандидатом в президенты, создал Центральный банк и наделил его полномочиями, которые практически подчинили ему все другие банки: требовалось получить разрешение Центрального банка для того, чтобы обменять любое количество иностранной валюты. Во главе этого учреждения он поставил Мигеля Миранду, тучного, сварливого бизнесмена, владельца дюжины или около того заводиков. В том же 1946 году Миранда открыл колоссальное государственное торговое агентство, известное как ИАПИ – Instituto Argentino de Promocion del Intercambio, которое контролировало всю зарубежную торговлю. Благодаря ИАПИ и Центральному банку Пероны (Эва тоже не осталась в стороне) и Миранда держали за горло весь бизнес в стране. Под тем предлогом, что правительственному агентству гораздо сподручнее вести торговые дела с иностранцами и устанавливать более выгодные цены на аргентинское мясо и пшеницу, ИАПИ скупало всю продукцию фермеров. И в самом деле агенты ИАПИ назначали высокую цену, хотя в некоторых случаях, как это было с льняным маслом и дубильным экстрактом, экспортировавшимися в Соединенные Штаты, они зашли так далеко, что потеряли рынок, но фермеры с этого ничего не имели; цена пшеницы, которая покупалась у аргентинских фермеров по цене в 1,35 доллара за бушель, при экспорте в Европу доходила до 5,75 доллара за бушель, но аргентинские фермеры так же проигрывали в этой сделке, как и голодные европейцы. Перон провозгласил, что стараниями ИАПИ цены на продукты в Аргентине снижаются, страна невероятно развивается, а на вырученные деньги будет закуплена импортная техника.

Цены на продукты действительно оставались относительно низкими, в особенности если судить по мировым стандартам; молоко, которое стоило четыре с половиной цента за литр десять лет назад, и в 1951-м можно было купить за пять центов; но в 1941 году четыре с половиной цента равнялись двадцати сентаво, а в 1951 году уже восьмидесяти сентаво. Стоимость жизни выросла на сто пятьдесят пять процентов с 1946-го по 1950 год и продолжала расти на три процента в месяц в 1951-м. Американским туристам, посещающим Буэнос-Айрес, еда казалась невероятно дешевой и изобильной, но их доллар соответствовал теперь двадцати песо и скакнул за двадцать шесть в 1951 году, тогда как раньше равнялся всего четырем, и отель, в котором они останавливались, хорошо снабжался. Но аргентинская домохозяйка, поскольку зарплата мужа росла не так быстро, как цены, стояла в очереди, чтобы купить полфунта – больше она не могла себе позволить – кофе, ей приходилось покупать сахар и рис чашками, а на молоко и масло денег довольно часто вообще не хватало – это притом, что вокруг Буэнос-Айреса раскинулись акры плодороднейшей земли! В начале 1952 года Перон провозгласил один день в неделю «днем без мяса» [20] , убедительно объясняя это якобы заботой о том, чтобы люди соблюдали более сбалансированную диету – средний аргентинец потребляет примерно вдвое больше мяса, чем большинство американцев, и ест мяса больше всех на земле. Только жестокий дефицит мог подвигнуть Перона к этой мере экономии, которая была весьма непопулярна среди привыкших к мячу criollo, которые в любом случае не могли разнообразить свой стол рыбой, цыплятами и яйцами, поскольку те были дороги.

20

Позднее был добавлен второй «день без мяса».

Перонистская пресса позже хвастала, что Перон осуществил строительство и реконструкцию 76 230 объектов и вроде бы около 70 000 из них располагались в провинции. Оппозиция, напротив, обвиняла его в пренебрежении интересами отдаленных районов, которые так сильно нуждались в развитии. В Буэнос-Айресе и пригородах свидетельства этих работ были налицо: новые проспекты, парки, общественные здания, дороги, мосты, хотя многие из них были начаты или запланированы еще до Перона; а все широко разрекламированные стройки Фонда Эвы Перон просто поражали. Но стоило сесть на поезд и проехать несколько часов, как становилось ясно, что мелкие фермеры живут не с большими удобствами, чем двадцать лет назад, и что пуэбло также мало изменились. Те немногие хозяйства, где использовались современные технологии и техника, принадлежали либо земельным олигархам, либо большим сельскохозяйственным компаниям с иностранным капиталом: они обращались со своим скотом хорошо, даже если эксплуатировали людей. Перонистская политика состояла в том, чтобы прижимать, облагать налогами и время от времени экспроприировать большие владения и, как обещал Перон, «отдавать землю тем, кто на ней работал». К сожалению, он не умел заинтересовать тех, кто работал, чтобы они работали хорошо. Рост цен на зерно и мясо не покрывал все увеличивающиеся налоги и стоимость жизни; фермер-арендатор не мог ни поднять производительность труда, ни купить необходимую технику; даже его сыновья и дочери, на которых он, еще будучи издольщиком, так рассчитывал, отправлялись в город в поисках более роскошной и веселой жизни. Разводить скот оказалось более выгодно, чем сажать зерно, а откармливать бычков – более выгодно, чем доить коров. Многие фермеры, и среди них большое число эмигрантов, которые прибыли из Италии и Испании и осели на земле, и сами начали перебираться в город. Два года засухи и перенаселение городов только усугубили проблему. Перон хвастал, что в 1949 году поголовье скота увеличилось более чем на два миллиона голов по сравнению с 1946-м, но оппозиция утверждала, что оно уменьшилось на десять миллионов голов и объявление «дня без мяса» свидетельствует в их пользу.

Правда, в первые годы своего существования ИАПИ импортировало огромное количество машин, но кто получал от этого большую выгоду – фермеры или чиновники, которые сделали разрешения на импорт предметом спекуляций, – вопрос спорный. В 1947–1948 годах доки Буэнос-Айреса были забиты импортной техникой, которая лежала там месяцами, ржавела и гнила либо потому, что не подходила для условий Аргентины, или же потому, что стоила дороже, чем могли себе позволить потенциальные покупатели. Деятельность ИАПИ вызывала бесконечные скандалы. В 1947 году ИАПИ купило пять тысяч тракторов «Эмпайр», причем, говорят, в процессе этой сделки двадцать миллионов песо растворились в воздухе; тракторы не подходили для Аргентины и продать удалось только несколько штук. Больше тысячи джипов, за которые ИАПИ заплатило как за новые, пришлось ремонтировать; двадцать из них передали для использования «Демокрасиа», газете Эвы, а остальные продали на запчасти. Три тысячи железнодорожных локомотивов, приобретенных за границей, как потом выяснилось, не были оснащены нужными приборами, и их оставили за морем. Строились даже планы перевезти из Италии в Аргентину целую алюминиевую фабрику, на что требовалось около одиннадцати миллионов песо, пока не выяснилось, что такой фабрики вообще нет, – в этом скандале был замешал координатор Перона по пятилетнему плану и начальник президентской охраны. Самый громкий скандал разразился вокруг Хуансито Дуарте, брата Эвы, чьи махинации на черном рынке привели к тому, что курс песо упал с двадцати двух до двадцати шести за доллар всего за несколько дней; он получил лицензию на импорт около трех тысяч американских автомобилей, но не имел валюты и, чтобы расплатиться за товар, покупал доллары в Уругвае. Подобные спекуляции создавали нуворишей, которые были ничем не лучше старых олигархов. Сам Хуансито, который стал миллионером буквально за одну ночь, играл роль nino bien [21] старой олигархии, с новыми автомобилями, чудными вечеринками, дорогими подарками маленьким актрискам и неизбежными драками в ночных клубах.

21

Послушное дитя (исп.).

Мигель Миранда с первых дней стал наставником Эвы в финансовых делах. Насколько широко ИАПИ финансировало режим Перона, мы, вероятно, не выясним никогда, но именно благодаря ИАПИ чета Перон прибрала к рукам прессу и радио, и с помощью Миранды Эва заимела собственную газету. Вместе с Мирандой она организовала компанию по импорту медицинского оборудования и препаратов, которая предоставила ей монополию на импорт лекарств. Нет сомнения, когда обсуждался вопрос о Фонде Эвы Перон, именно Миранда давал ей советы, как лучше вытрясти денежки из застегнутых карманов; и наверняка сотрудничество с ним дало ей необходимый опыт для развития этого предприятия, которое сделало ее одной из самых богатых женщин в мире. У них было еще одно, что их объединяло: армейские офицеры искренне недолюбливали и его, и ее и всеми силами пытались их вытеснить. Однажды они даже принудили Перона отказаться от сделки по импорту белой жести, документы по которой подписал Миранда и которая, по мнению военной верхушки, затрагивала их интересы. Потом Миранда потерял свой пост и оказался в Уругвае почти что в ссылке. Но отправили его туда не офицеры, а Эва.

Похоже, Миранда решил, что Пероны не сумеют обойтись без него, хотя мог бы извлечь урок из того, как обошлась Эва с Марголио. Марголио, считавший себя соперником Миранды, был одно время – правда очень недолго – президентом Центрального банка; Эва и Миранда не слишком его жаловали, но при необходимости использовали. В Вашингтоне, куда Марголио отправился с визитом, его принимали, как обычно принимают официальных лиц, но когда американский посол упомянул об этом при Миранде, тот рассмеялся и сказал, что не стоило так стараться, поскольку Марголио снимут с его поста сразу по возвращении. Посол заметил, что не стоит этого делать, так как это может повлиять на отношение Вашингтона к любым другим направленным туда официальным лицам. Миранда же настаивал, что Марголио не является официальным лицом, но просто путешествует по собственным делам, когда в комнату вошла Эва. Она, как обычно, тут же захотела знать, о чем идет речь, и Миранда объяснил ей, что, по мнению посла, будет не слишком мудро смещать Марголио с должности, как только он вернется.

– О, этот сукин сын, – вскричала Эва, используя, к удовольствию посла, единственное английское выражение, которое знала. – Итак, amigo [22] , как вы полагаете, сколько нам следует ждать, прежде чем мы его прищучим?

– Ну, хотя бы пару месяцев…

– Отлично! Мы расправимся с ним через два месяца.

Возможно, Миранда счел ту легкость, с которой совершилась отставка Марголио, лишним подтверждением того, что его собственная позиция устойчива и нерушима, хотя кое-что говорило, что и его солнце скоро зайдет. Очередной скандал разразился вокруг крупной сделки по поставкам текстиля из Бразилии, которая была разорвана, несмотря на то, что оплата в размере двадцати миллионов песо уже куда-то делась. Депутат от радикалов Арайя, потребовавший расследования деятельности ИАПИ, получил опасное пулевое ранение от переодетых полицейских и был вынужден, как и полковник Каттанео, бежать в Уругвай.

22

Друг (исп.).

Миранда также имел безрассудство заявить, что Перона как политика волнуют только собственные дела; он сделал это на обеде, в компании иностранцев, но один из них, мексиканский сенатор, поклонник Перона, донес ему об этом разговоре. Одного подобного промаха – и Миранда не мог об этом не знать – было достаточно, чтобы сделаться самым заклятым врагом Эвы, поскольку она позволяла другим в адрес Перона не больше критики, чем в отношении себя.

Через несколько дней – это произошло в конце декабря 1948 года – Миранда опрометчиво заявил посетившим его торговцам шерстью, что не он, а Эва несет ответственность за грабительские пункты в их контрактах. Торговцы обратились к Эве, и через несколько дней газеты сообщили, что здоровье Миранды требует лечения в Уругвае. Возможно, впрочем, Миранда не ошибался, когда полагал, что Пероны не смогут действовать без него, поскольку ему позволили удалиться с минимальным скандалом и сохранив максимум своего состояния, и некоторое время он еще поддерживал связь с президентом по телефону.

Глава 10

Я не получаю зарплату. Я ни в коем случае не правительственный функционер. Я свободна, абсолютно свободна.

Э.П.

Эва наложила руку не только на финансы страны, не только на газеты и радио, которые она держала за горло. Никто и ничто не избежало ее влияния: министры и иностранные дипломаты, сенат и палата депутатов, Верховный суд, профсоюзы и полиция, – и даже армия, которая всеми силами старалась лишить ее власти, не сумела хотя бы поколебать ее позиции. Нечего говорить, что любой из ее сторонников, перонистов, как они себя называли, готов ринуться в бой по первому ее слову. Впрочем, перонистская партия не была едина: многие верные соратники Перона не могли так же лояльно относиться к его жене. Она действовала чересчур безжалостно или, как минимум, слишком открыто, и она была женщиной и тем самым оскорбляла их консервативные принципы. Едва ли она сосредоточила в своих руках власть большую, чем та, которой обладал Перон, но она использовала ее более явно и с большей мстительностью; если она хотела избавиться от министра или депутата, этот человек уходил, хотя бы Перон и протестовал, притом, что ее приемы были до невероятности недипломатичными.

В декабря 1949 года посол Испании в Аргентине граф Мотрико ушел в отставку. Он хотел сделать это раньше, но Франко отказался удовлетворить его просьбу; теперь же генералиссимус угрожал разорвать экономические отношения с Аргентиной, невзирая на нужду в аргентинской пшенице, и крупная махинация, которую провернула ИАПИ, была не единственной причиной его ярости. Выяснилось, что граф говорил чересчур свободно, хвастаясь, что он расплатился за большую часть пшеницы любезностями в адрес четы Перон. Эва, которая всегда недолюбливала титулованных дипломатов, вызвала его в свой офис. Когда ей передали, что он пришел, она вскричала достаточно громко, чтобы граф мог услышать: «Пусть старая сводница охладит свой пыл! Пригласите сначала кого-нибудь другого». После этого инцидента корабли с пшеницей, направлявшиеся в Испанию, повернули обратно, посол ушел в отставку и отношения между двумя странами стали натянутыми.

Именно из-за Эвы единственный человек в перонистском правительстве, который благодаря своим способностям и честности снискал себе высокую репутацию за границей, был отстранен от дел. Неприязнь Эвы к Хуану Атилио Брамулье зародилась еще в былые дни. Еще до президентства Перона Брамулья числился советником по юридическим вопросам в профсоюзе железнодорожников, наиболее организованном и влиятельном профсоюзе в стране, и прекрасно подходил для того, чтобы стать помощником Перона в Секретариате труда. В те дни ходили слухи, что он и Эва приметили возможности Перона как демагогического лидера и вместе готовили его к этой роли, но, учитывая дальнейшее, это кажется маловероятным. Несомненно, именно он помог Перону установить контроль над профсоюзом железнодорожников; возможно, как и Рей, организовавший профсоюз рабочих консервной промышленности, он верил его обещаниям. Но когда Перона отправили на остров Мартин Гарсия, Брамулья не спешил примкнуть к сторонникам Эвы. Говорили, что он отказался подписаться под заявлением о нарушении неприкосновенности личности, которое, будучи удовлетворено, позволило бы Перону вернуться, и Эва так и не простила ему этого. Тем не менее когда Перон стал президентом, он назначил Брамулью своим министром иностранных дел, и это был превосходный выбор, потому что тот не только снискал уважение дипломатов в Европе и в Соединенных Штатах, но и пользовался авторитетом антиперонистов у себя на родине. Брамулья, вызвавший неудовольствие Эвы тем, что выступал против ее поездки в Испанию, становился все более ненавистен ей по мере того, как он получал все большую известность в качестве председателя Совета Безопасности Организации Объединенных Наций; его с радостью принимали и в Лондоне, и в Вашингтоне, хотя ни те ни другие не выказывали готовности развлекать Эву, а она не раз намекала, что с удовольствием откликнулась бы на приглашение посетить Соединенные Штаты. Более того, шли разговоры о присуждении Брамулье Нобелевской премии мира, на которую Эва безуспешно пыталась выдвинуть Перона. По возвращении из Европы она встретила Брамулью на Общеамериканской конференции по разоружению в Рио, где он стоял рядом с Маршаллом во время его речи, а позже пил с ним шампанское и, похоже, был с ним в самых прекрасных отношениях. Как только Эва вернулась в Аргентину, она объявила Брамулье войну. Перонистская пресса, возглавляемая газетой «Демокрасиа», которая посвятила поездке Эвы много страниц и продолжала публиковать приблизительно по пять ее фотографий в день, вычеркнула из колонки новостей его имя. Она не упомянула о дипломате даже тогда, когда сообщала о заключении новых торговых договоров с Италией в 1948 году, переговоры о которых он вел и которые подписал, представляя собственную страну, и полностью обошла молчанием тот факт, что Брамулья встречался с Папой и президентом Трумэном. Похоже, что в этом вопросе между Эвой и Пероном не было единства, поскольку президент лично приветствовал Брамулью по возвращении и отказался принять его отставку. Но неудача Эвы оказалась лишь временной. Восемь месяцев спустя Брамулья снова подал в отставку, и на этот раз отставка была принята. Посол Реморино – по слухам, он был другом Эвы еще в те времена, когда она играла в театре, и одним из немногих, кто сохранил ее дружбу, – вернувшись из Вашингтона, обвинил перед Пероном министра иностранных дел в том, что он продался Соединенным Штатам и действует в свою пользу, а не в пользу страны. Брамулья в негодовании возразил, что Реморино просто стремится получить в свои руки министерство иностранных дел и, согласно принятой в Аргентине традиции, вызвал его на дуэль. Иполито Хесус Пас, молодой юрист, сменил Брамулью на его посту, и, возможно, об этом инциденте не стоит упоминать в книге об Эве, поскольку говорили, что в последний момент она хлопотала за своего врага, но убедить его вернуться уже не удалось.