Евно Азеф и Иосиф Сталин перед судом истории. Опыт художественной компиляции

Враги платили ему той же монетой. «Где Бурцева поймают, там его и надо повесить!» – в раже заходился Владимир Пуришкевич. «И пикнуть не дадим!» – уверял Лев Троцкий. Жандармский генерал А.И.Спиридович писал о «драме Бурцева»: «…он сеял подозрительность внутри партий, и ненависть глубокая и искренняя была ответом ему».

Ненависть к Бурцеву объясняется его независимостью: он был беспартиен, надпартиен. Неподвластный цековским бонзам, он ни в грош не ставил их партийную дисциплину и круговую поруку, презирал их партийные «кнуты и пряники» и плевать хотел на их «демократический централизм». Их уставы были писаны не для него. Их излюбленный жаргонизм «есть мнение» он пропускал мимо ушей.

Бурцев жил по своей воле, поступал по своей совести, делал свое дело и «гулял сам по себе». Он был свободен в выборе как целей, дерзких и благородных, так и средств, подчас, увы, неправедных. Выйдя на тропу войны, Бурцев вызвал огонь на себя: на него ополчилась вся эсеровская рать, он стал ходячей мишенью для боевиков. Страсти, помнится, разыгрались до такой степени, что Вера Фигнер предложила ему застрелиться. Собственная судьба волновала его в последнюю очередь, но он не имел права рисковать найденной истиной. Ради посрамления восславленного негодяя все средства были хороши, и Бурцев не остановился перед шантажом доброго знакомого.

В 20-е годы Бурцев проживал в Париже и с помощью знаменитой пневматической почты вел переписку с неким банковским служащим. Вот одно из полученных Бурцевым писем: «Не зайдете ли как-нибудь вечерком? Истинно уважающий Вас А. Лопухин» (Ю.Давыдов).

«Разговор в поезде» надо считать высшим достижением Бурцева. Желая разоблачить и уничтожить самого важного из всех секретных агентов, он обратился за справкой к человеку, который еще недавно занимал первый пост в политической полиции государства, – мысль необыкновенная в своей смелости и простоте. Лопухин больше не служил, но все же для В. Л. Бурцева он был человеком совершенно другого, враждебного мира: достаточно сказать, что долголетняя личная дружба его связывала с П. А. Столыпиным (они были на «ты»). Тот сложный процесс, который назревал в душе Лопухина, не мог быть известен Бурцеву. Повторяю, нам и теперь этот процесс не вполне понятен…

Их разговор продолжался шесть часов! Я не хочу сказать, что редактор «Былого» избрал систему западноевропейских следственных властей. Взять измором бывшего директора Департамента полиции Бурцев, конечно, не мог, – от Лопухина зависело в любой момент положить конец разговору. Почему Лопухин этого не сделал? Или он не чувствовал, какая бездна раскрывается у него под ногами? Подробности разговора в поезде выяснить теперь нелегко. Печатный рассказ Бурцева далеко не во всем совпадает с показаниями, которые Лопухин дал следователю по особо важным делам…

Не останавливаясь подробнее на психологической стороне этого дела, думаю, что решающее значение для Лопухина имели слова В. Л. Бурцева о цареубийстве, которое подготовлял «Раскин», и об ответственности за ту кровь, которая еще будет им пролита в будущем. Как бы то ни было, после шести часов разговора, уже перед самым Берлином, А. А. Лопухин разбил свою жизнь, сказав Бурцеву, что инженер Азеф – тайный агент Департамента полиции».

Не стоит останавливаться и на том, как, через сколько времени, по чьей вине, весь разговор в поезде стал известен Азефу. По 102 статье Уголовного Уложения бывший директор Департамента полиции был присужден к каторжным работам, замененным ссылкой на поселение в Сибирь. Хорошо известно и все остальное: суд над Бурцевым по обвинению в оклеветании Азефа, сенсационный рассказ обвиняемого об его встрече в поезде с Лопухиным, новое следствие социалистов-революционеров, проверка алиби Азефа, объяснение с ним представителей партии, и, наконец, бегство разоблаченного провокатора.

Часть 3. Азефовщина как феномен русской жизни

«Чтобы самая мысль о механическом уничтожении абсолютизма могла приобрести популярность, для этого государственный аппарат должен представляться чисто-внешней насильственной организацией, не имеющей никаких корней в организации общества. Но именно таким представлялось революционной интеллигенции русское самодержавие

Конец ознакомительного фрагмента.