Эволюция военного искусства. С древнейших времен до наших дней. Том второй
Шрифт:
Благодаря дешевому крепостному труду на наших заводах и фабриках, в XVIII веке в нашем экспорте изделия промышленности занимали крупное место, до 20 % всей его ценности. К середине XIX столетия стоимость изделий в нашем вывозе представляет не свыше 3 %. В течение XVIII века Россия занимала первое в мире место по чугуну. Но уже в 1770 году был открыт способ выплавки чугуна на каменном угле. В течение первой половины XIX века, оставаясь на древесном угле, мы расширяли наше производство чугуна, сравнительно с цифрами 1800 года, ежегодно в среднем на 0,8 %, а Англия — на 50 %; естественно, что последняя, значительно уступавшая нам раньше, теперь обогнала нас в 14 раз. Мы являлись в XVIII веке мировым поставщиком материи для парусов; каменный уголь бил нас и на этом фронте, сокращая потребность в парусах с переходом к паровому флоту. Американский хлопок вытеснял наш лен; все предпочитали дешевый ситец грубому русскому полотну, и вывоз последнего за 50 лет сократился на 43 %; соответственно пал и вывоз пеньки. Новые технические изобретения и возможности обращались против нас.
Не только крестьяне, но и помещики в огромной степени жили продуктами натурального хозяйства. Товарное производство было крайне ограничено. Емкость внутренних рынков была очень скромна. Обеспеченная таможенным барьером, работавшая на внутренний рынок промышленность делала некоторые успехи — преимущественно количественные, а не качественные, так как дешевизна рабочих рук, на дешевом хлебе, задерживала переход к более рациональным формам производства.
От разорения Наполеоновских войн Россия поправлялась
2
К началу Восточной войны имелось всего 980 верст железных дорог, в том числе Царскосельская, Николаевская (Петербург — Москва) и Варшаво-венская; линия Петербург — Варшава находилась в постройке. Весь юг России не имел ни одной железной дороги.
До 1834 г. телеграфа в России не было. Затем был устроен оптический телеграф Кронштадт — Петербург и Варшава — Петербург. К проведению первого электрического телеграфа было приступлено только в 1853 году, почти с началом Восточной войны.
Николаевская армия. Наполеоновские войны потребовали в общей сложности от русского крестьянства двух миллионов рекрут — четвертую часть его мужской рабочей силы.
Войны, которые затем вела Россия, требовали от нее лишь частичного напряжения сил. Крупнейшие из них — борьба с турками в 1828–29 гг. и борьба с поляками в 1831 г.; первая потребовала развертывания 200 тыс. человек, вторая — 170 тыс.; в обоих случаях эти цифры были достигнуты не сразу, что вызвало некоторые заминки в ходе военных действий.
Русский государственный бюджет давал хронический дефицит. Приступ в сороковых годах к вывозу хлеба в Англию позволил ему вырасти за десятилетие перед Восточной войной на 40 %, что, однако, дефицита не устранило. Военный бюджет продолжал колебаться около одной и той же цифры — 70 млн. В списках же армии состояло в среднем 1 230 000 человек и свыше 100 тыс. лошадей (не считая лошадей казачьих частей). На каждого солдата армии, считая все расходы по управлению и снабжению военного министерства, приходилось около 57 рублей в год [3] . Николаевская армия превосходила Красную армию по численности в 2 раза, а бюджет ее был меньше в 9 раз. И при низкой технике, и при дешевых ценах на хлеб того времени это был нищенский бюджет. Если кое-как удавалось сводить концы с концами, то лишь потому, что армия Николая I жила отчасти натуральным хозяйством; на населении лежала квартирная повинность, подводная повинность, повинность отопления и освещения воинских квартир и зданий, повинность отвода пастбищ и лагерных помещений; расходы по призыву ложились на общины, поставлявшие рекрутов; фабрики и заводы военного ведомства пользовались крепостным трудом; конница довольствовалась военными поселениями; иногда обыватели, по которым были расквартированы войска, выражали желание дарить солдатам продовольствие, и тогда казенный провиант шел на усиление хозяйственных сумм части; имелись доходы с казачьих земель и военных поселений и т. д. Укрепления Малахова кургана, составлявшего часть Севастопольской крепости, были возведены за счет севастопольского купечества…
3
По вычислениям Бобрикова-Обручева, основанным на обширном архивном статистическом материале, расходы военного министерства на одного солдата в сороковых годах были даже меньше и колебались от 48 р. 38 к. до 53 р. 72 к. в год.
Однако, в XIX веке эти натуральные доходы военного ведомства постепенно умалялись. Если раньше транспорт военному ведомству ничего не стоил, то затем была введена оплата крестьянской подводы 10 коп. в сутки, а в 1851 г. введена контромарка, ценой в 75 коп. за одноконную подводу. Попытка Аракчеева, путем организации в широком размере военных поселений, перевести армию на натуральное хозяйство и использовать ее, как трудовую силу, шла вразрез с развитием капиталистической экономики и не удалась в корне. Военные поселения обанкротились во всех отношениях; в момент польского революционного движения в 1831 г. в них вспыхнул «холерный» бунт, после чего идея обратить солдата на время мира в землепашца отпала, и поселенные солдаты обратились в простых крестьян; военное ведомство являлось их помещиком, и обязывало поселенцев продовольствовать квартировавшие в военных поселениях войска.
Учитывая все плюсы натурального хозяйства, мы все же должны признать материальное обеспечение николаевской армии нищенским; особенно следует иметь в виду, что за счет этого жалкого военного бюджета воздвигались большие казармы, вооружались огромные крепости, и в мирное время уже накапливались потребные для сокрушительного удара громоздкие запасы военного снабжения, так как на мобилизацию военной промышленности, работавшей крепостным трудом, рассчитывать было невозможно.
Комплектование. Привилегированные сословия и некоторые национальности, освобожденные от рекрутской повинности, составляли свыше 20 % населения. Для некоторых других национальностей (напр. башкирской) военная повинность была заменена особым денежным налогом. В годы мира набор рекрут достигал, в среднем, 80 тыс. человек. Возраст рекрут должен был быть между 21 и 30 годами. Из семи крестьян, достигавших призывного возраста, на военную службу, в среднем, попадал один; так как срок военной службы достигал 25 лет, то одна седьмая мужского крестьянского населения безвозвратно пропадала для мирного труда и гражданской жизни. Остальные 6/ 7 не получали никакой военной подготовки. Целый ряд случайных причин делали рекрутскую повинность весьма неравномерной. В то время, когда одни губернии сдавали с 1000 душ 26 рекрут, другие губернии сдавали только 7. Чтобы реже беспокоить население глубоко волновавшими его рекрутскими наборами, Россия была разделена на восточную и западную половины, поставлявшие, чередуясь, всю годовую потребность в рекрутах. Не личный, а общинный характер рекрутской повинности влиял на ухудшение качеств набора. Громадное большинство рекрут было неграмотное [4] .
4
Статистика грамотности рекрут дает данные только с 1862 г., когда грамотных оказалось 8,68 %; в украинских губерниях — только 3 %.
Набор рекрут происходил в устрашающей обстановке и сопровождался злоупотреблениями. Принятым рекрутам, для затруднения побега, брились лбы или затылки, как каторжникам; на каждого взятого рекрута брался еще один подставной, т. е. заместитель на случай побега рекрута или браковки его военным начальством; рекруты и подставные отправлялись с таким же конвоем, как арестанты. Принятие на военную службу освобождало рекрута от крепостной зависимости помещику; но он только менял хозяина и становился со всем своим потомством собственностью военного ведомства. Состоя на военной службе, он мог жениться и военное ведомство даже поощряло солдатские браки, так как сыновья от этих батраков — кантонисты [5] — являлись достоянием военного ведомства. Только один из сыновей солдата, убитого или искалеченного на войне, освобождался от зависимости военному ведомству; в эпоху Восточной войны военное ведомство имело до 378 тыс. кантонистов; из них 36 тыс. находились в различных военных школах, подготавливавших квалифицированных работников —
фельдшеров, коновалов, музыкантов, оружейников, пиротехников, топографов, военно-судебных чиновников, десятников, писарей, телеграфистов; главная масса кантонистов сосредоточивалась в военных поселениях; до 10 % всего набора покрывалось этой солдатской кастой.5
Слово кантонист ведет свое происхождение от прусского кантон-регламента XVIII столетия; смысл его — военнообязанный.
Несмотря на то, что рекрутская повинность охватывала только беднейшие податные классы населения, ввиду ее тяжести, до 15 % рекрут откупалось от воинской повинности путем выставления заместителей или покупки рекрутских квитанций; цена такой квитанции была довольно значительна [6] ; заместители — выбившиеся из колеи люди или старые бесприютные солдаты, уволенные в бессрочный отпуск, ухудшали комплектование и затрудняли накопление обученного запаса.
В 1834 г. решено было принять меры к накоплению в населении запаса военно-обученных, для чего увольнять солдат после 20 (впоследствии 15 и даже 13) лет в бессрочный отпуск. Сверх того, для сбережения средств военного ведомства, в подражание прусским фрейвахтерам XVIII века, были установлены временные, годовые отпуска, в которые военное ведомство, в зависимости от наличности войск, могло увольнять солдат, прослуживших 8 лет на действительной службе. Результат этих мероприятий, однако, оказался ничтожным: к началу Восточной войны военное ведомство располагало обученным запасом только в 212 тыс. человек, большинство коих, по возрасту и здоровью, едва ли было пригодно для войны. Основная причина неуспешности накопления запаса заключалась в отвратительном санитарном состоянии армии; при приеме рекрут главное внимание обращалось не на здоровье, а на рост рекрута (не ниже 2 аршин 3 3/4 вершков); на службе солдат получал явно недостаточное продовольствие: мясо полагалось не всем нижним чинам (напр. денщики его вовсе не получали), и только по расчету 1/4 фунта два раза в неделю; чай и сахар вовсе не выдавались; отпускаемый провиант не всегда доходил до солдата; при довольствии — даровом — от местных жителей оно становилось вообще произвольным; одежда солдата была совершенно нерациональной [7] ; медицинская часть находилась в отвратительном состоянии; строевые занятия были изнурительны, особенно в столицах, которые давали наибольшую смертность. В результате, средняя смертность с 1826 г. до 1858 г. превышала 4 % в год. Если мы выбросим ужасный холерный год 1831 г., когда мы в боях с поляками потеряли 7122 убитыми, а численность нашей армии понизилась на 96 тыс., главным образом от холеры, смертность 1855 года — разгара Восточной войны, когда от болезней умерло 95 тыс., и все другие годы войн, то все же средняя смертность в мирные годы будет равняться 3,5 % [8] . Две трети призываемых рекрут умирали на службе. Если мы прибавили к этому 0,6 % годовой потери от дезертирства, и досрочную инвалидность части солдат, то окажется, что армия требовала каждый год пополнения свыше 10 % своего состава; фактически, николаевский солдат служил 10 лет, после которых уходил не в запас, а в тираж погашения. В николаевской армии не было ни того сдерживающего начала, которое вносит в вербованные армии дороговизна вербовки, ни того бережливого отношения к солдату, которое является естественным следствием общей, распространяющейся на все классы воинской повинности; в результате «здесь человека берегут, как на турецкой перестрелке, насилу щей пустых дадут»…
6
В 1869 г. рекрутская квитанция расценивалась в 570 рублей. В большинстве случаев от поставки рекрут откупалось мещанское или крепостное общество в целом. В зажиточной Московской губернии число заместителей доходило до 40 % набора.
7
Одежда и снаряжение удовлетворяли только требованиям парада. Карман на мундире и брюках не допускался, так как различно набитый мог бы портить вид солдатского строя. Трубку, махорку, мыло, щетку и прочее солдат набивал в кивер и все это водружал на голову; вес кивера с нагрузкой доходил до 3,5 килограмма. В 1831 г. в течение зимнего похода офицерам и солдатам было строжайше запрещено ношение полушубков.
8
Для сравнения укажем на смертность германской армии перед Мировой войной — 0,2 % или максимум 0,3 % в год. В середине XIX столетия смертность прусской армии уже не достигала 1 %.
Отсутствие каких-либо импульсов, тяжелая, скучная, бесконечная в своем однообразии караульная служба, изнуряющее топтание на месте строевых учений, при плохой пище и одежде, создавали физически слабую армию. На калишских маневрах 1839 г., произведенных совместно с пруссаками, среди старослужащих наших полков появились отсталые, тогда как прусская молодежь двухлетней службы держалась еще бодро. В 1854 г., при первом столкновении союзников с русской армией, французов поразили бледные лица русских солдат. Служба мирного времени русского солдата являлась каторгой, поскольку в глухой провинции не отдалялась от военных требований и не приближалась к нормальному существованию крепостного дворового. Война русского солдата не пугала и казалась ему освобождением от ужасов мирного нищенского прозябания.
Командный состав. Тяжесть подневольной солдатской жизни во многом зависит от качеств командного состава; эта зависимость была особенно велика при крепостном строе николаевской России. Мы можем, как на подтверждение этой зависимости, указать на то обстоятельство, что в местных войсках, где состояла худшая часть офицеров, процент солдатского дезертирства приблизительно в 8 раз превосходил дезертирство из полевых частей. Правда, в местные войска, объединенные при Николае I в «корпус внутренней стражи», назначались и худшие элементы набора.
Громадную смертность и тяжелые условия солдатской жизни в эпоху Николая I надо отчасти отнести на счет резко ухудшившегося корпуса офицеров. В конце XVIII века офицерский корпус представлял образованнейшую часть русского общества, цвет русского дворянства; отношения офицеров и солдат суворовской армии были проникнуты демократизмом, заботливым отношением к солдату, стремлением офицера привлечь к себе солдата. Это являлось возможным, когда помещичий класс находился в расцвете своих сил, когда пугачевское революционное движение не внесло еще ни малейшего раскола в его ряды. Иначе складывалась обстановка после французской революции, идеи которой захватили лучшую, образованную часть господствующего класса. Восстание декабристов явилось поражением военного либерализма и знаменовало окончательное изгнание интеллигенции из армии, начатое еще Аракчеевым. Потемкин, со своими демократическими реформами, представлял реакцию на пугачевщину, Аракчеев — реакцию на Робеспьера; совершенно различный ход этих реакций объясняется именно различной позицией дворянства к этим революционным движениям; в первом случае на него можно было вполне положиться, во втором — надо было подтянуть, чтобы сохранить существующий крепостнический строй. Было сделано наблюдение, что образованный русский человек чрезвычайно легко поддается влиянию радикальных политических теорий. Отсюда на военной службе начали отдавать решительное предпочтение немцам: в 1862 году подпоручиков немцев было всего 5,84 %, а генералов — 27,8 %; таким образом, немец, как политически более надежный элемент, продвигался по службе в пять раз успешнее, чем русский; это продвижение, в зависимости от принадлежности к немецкой национальности, являлось более успешным, чем от получения военного образования; получивших военное образование подпоручиков было 25 %, а генералов 49,8 %. Эта карьера, которую немцы делали, опираясь на свою реакционную твердость, явилась одной из основных причин, развивших в русском народе и особенно в русской армии чувства вражды и ненависти к немцам, впрочем не слишком глубокие.