Эволюция

Если бы детей обнаружили чужаки, то, возможно, они бы сохранили жизнь Яхны — но её бы приняли только ради секса. Её лучшей надеждой было бы забеременеть и выиграть лояльность одного из мужчин. Но она всегда была бы низшей в их обществе, никогда не стала бы одним из истинных людей. В то же самое время Милло был бы просто убит, возможно, после того, как над ним немного посмеются. Она знала, что это было так. Она видела, что это случалось среди представителей её собственного вида. Так что пусть лучше они остаются никем не обнаруженными.

Пока дети с трудом брели, их мучал голод.

Дорогу им преградил низкий скалистый хребет. Под его защитой вырос ельник — карликовый. Деревья были не выше Яхны, но под защитой скал им удалось, по крайней мере, подняться над землёй.

Внезапно Яхна схватила Милло и просто пригнула его к земле. Спрятав тела, они высунули головы над хребтом.

По замёрзшему пруду за этим хребтом бродила небольшая стайка белых куропаток. Птицы клевали лёд, засовывая клювы в трещины и разводья. Они сверкали ослепительной белизной на фоне стального голубовато-серого цвета льда. Эти рано прилетевшие птицы были невидимыми на фоне снега, но ярко выделялись на фоне зелёных и бурых красок поздней весны.

— Давай, — произнесла она. Они развернулись и скользнули вниз по хребту, обратно в невысокий ельник.

Яхна выбрала хорошее, податливое молодое дерево. Вынув из кармана каменный топор, она быстро срубила его на ладонь над поверхностью снега и обрубила крону, оставив ствол длиной почти в её собственный рост. Затем при помощи Милло она сделала зарубку в стволе и вставила в неё клин. Ствол легко раскололся, и она получила тонкую, упругую полосу. Она начала быстро очищать её. Тем временем Милло снял кору с оставшейся части ствола. Он расщепил её на волокна и быстро сплёл их вместе в длинную нить. Лук был настолько незаконченным, что в тех местах, где была торопливо привязана нить, с него свисали её пряди. Не такой совершенный, подумала она, но он сослужит свою службу.

Она начала торопливо колоть стрелы из остатков ствола. Огня, чтобы закалить стрелы, не было, и ещё, что гораздо хуже, не было перьев, помогающих в полёте. Поэтому она импровизировала: взяв кусочки счищенной коры, она засунула их в щели на стрелах.

Они работали так быстро, как могли. Но к тому времени, когда она закончила, солнце опустилось на небе чуть ниже.

Она ещё раз высунула голову и плечи над хребтом, держа лук. Птицы всё ещё были там. Она прицелилась, натягивая тетиву.

Первая стрела улетела настолько далеко в сторону, что даже не побеспокоила птиц. Второй хватило лишь для того, чтобы насторожить их, и птицы взлетели с тревожными криками, хлопая поблёскивающими крыльями. Она сделала свой последний выстрел — гораздо более трудную попытку попасть в движущуюся цель — и одна из птиц скорчилась и упала на землю.

Брат и сестра с криками полезли по горному хребту и спустились к замёрзшему водоёму. Птица, растянувшись, лежала на льду, и её рваные перья были забрызганы кровью. Дети знали, что по льду лучше не бегать. Милло нашёл кусок еловой ветки. Они легли на живот на твёрдой земле у края льда и воспользовались веткой, чтобы подтянуть птицу к берегу.

Мёртвая птица выглядела уродливой и неуклюжей. Но Яхна окружила её маленькую голову сложенными чашечкой ладонями. Она взяла немного снега, растопила его в своей ладони и полила воду в клюв неподвижной птицы: последний глоток. «Спасибо», — сказала она. Было важно оказывать эту дань уважения и животным, и растениям. Мир был богат — но только пока его не беспокоили слишком сильно.

Когда небольшая церемония была исполнена, Яхна быстро ощипала птицу, разрезала живот и выпотрошила её. Она сложила кожу и спрятала её к себе в карман: завтра она сделала бы лучшие стрелы, с перьями, которые дала ей куропатка.

Они ели сырое мясо, кровь стекала по их щекам и оставляла тёмно-красные пятна на снегу под ними. Это был момент триумфа. Но удовлетворение Яхны от добычи было недолгим. Свет тускнел, а воздух становился холоднее.

Без укрытия они умрут.

С луком за спиной и с последним кусочком мяса птицы во рту, Яхна повела Милло вглубь суши. Вскоре они пришли на открытую, заснеженную равнину. В центре луга снег был ей почти до колена.

Довольно неплохо.

Она резала блоки из окружающего её снега. Это была трудная работа: ей нечем было воспользоваться, кроме собственных рук и каменных лезвий, а верхние слои снега были мягкими и легко разрушались. Но глубже снег был спрессованным и твёрдым, как и было нужно.

Она начала укладывать блоки вокруг себя плотным кольцом. Милло охотно присоединился к ней. Вскоре они построили круговую стену из снежных блоков вокруг всё углубляющейся ямы. Они осторожно направили спиральные ряды блоков внутрь, пока не сделали купол аккуратной формы. Яхна пробила в стене тоннель, через который они могли входить и выходить, а Милло сгладил поверхность купола внутри и снаружи.

Снежный дом был маленьким и сделанным наспех, но он был пригоден для ночлега.

Сейчас свет быстро слабел, и уже отозвались эхом первые волчьи голоса. Они поспешно зарылись в свой снежный дом.

«Теперь мы в большей безопасности, чем прошлой ночью, — подумала Яхна, когда они прижались друг к другу для тепла. — Но завтра мы должны найти больше еды».

И нужно будет разжечь огонь.

II

Охотники вернулись с моря. Они разошлись по своим семьям, унося пищу, которую удалось добыть. Никаких выражений благодарности не прозвучало. У этих людей не было слов, чтобы сказать «пожалуйста» или «спасибо»: среди этого народа охотников-собирателей не существовало социального неравенства, которое требовало бы таких тонкостей. Пищу просто поделили в соответствии с потребностями.

Было много тихих разговоров о Яхне и Милло.

Месни, мать Милло и Яхны, явно прилагала большие усилия, стараясь сохранить самообладание. Она занималась каждодневными делами, заботилась о своём младенце, потрошила рыбу и заготавливала остальную часть океанского урожая, которую принёс домой Руд. Но иногда она бросала нож или чаши и давала выход своему отчаянию. Она даже плакала.

Грусть сделала её нездоровой: для Руда это выглядело именно так. Люди ценили в себе хладнокровие и самоконтроль. Считалось, что демонстрировать свои гнев или отчаяние было всё равно, что поступать, как маленький ребёнок, который вёл себя не лучше.

Руд ушёл в себя. Он бродил вокруг деревни и уходил дальше в её окрестности, охваченный стыдом и горем, отчаянно пытаясь сохранить невозмутимость на лице. Он ничего не мог делать для Месни. Он знал, что она должна свыкнуться с потерей, должна восстановить своё ощущение внутреннего покоя и самоконтроль.

Но для небольшой общины потеря была действительно ужасной. Для начала, их самих было немного. Эта небольшая деревня насчитывала около двадцати человек и состояла, по сути, из трёх больших семей. Они были частью более многочисленного клана, который каждый весну собирался на берегу большой реки к югу отсюда на большое праздничное торжество для торговли, поиска брачных партнёров и обмена историями. Но, хотя они собирались из дальних мест, на этих сборах их никогда не было больше, чем примерно тысяча человек: тундра не могла поддерживать большей плотности населения, чем эта.