Эволюция

Поколения сменяли друг друга, а люди расселялись на тысячи километров. Они даже вышли из Африки в страны, где прежде не ступала нога гоминида. Прежде, чем сжались гигантские клещи оледенений, области с благоприятными для жизни условиями раскинулись за пределами Африки — в южной Европе, на Ближнем Востоке и в южной Азии. Путешествуя в этих привычных условиях, люди искали хорошей жизни вдоль береговых линий, двигаясь на запад вокруг Средиземного моря и расселяясь вглубь территории, колонизировав в итоге Испанию, Францию, Грецию и Италию — наряду с животными, которые позже ассоциировались исключительно с Африкой, такими, как слоны, жирафы и антилопы. Двигаясь на восток, они проникли через Индию на Дальний Восток, заполонив то место, которое станет Китаем, и даже отправились на юг, добравшись до Индонезии.

Это не было завоеванием. Вид, к которому принадлежала Дальняя, распространился гораздо шире, чем любой вид человекообразных обезьян. Но другие животные, вроде слонов, распространились значительно шире. И ещё их было значительно меньше. Их численность в любой отдельно взятой области была меньше, чем численность львов, например. Несмотря на свои орудия труда, люди всё ещё оставались просто крупными животными среди ландшафта, на который они оказывали минимальное воздействие.

И великие блуждания не были целеустремлённым процессом. Одна из далёких прабабушек Дальней добралась даже до Вьетнама; теперь, во времена жизни Дальней, слепой случай и бесконечные странствия вернули её родословную ветвь в Восточную Африку — домой.

Но здесь, на древней родине, вернувшиеся мигранты столкнулись с новыми обстоятельствами.

Некоторые популяции гоминид предпочли не переселяться, несмотря на непредсказуемые колебания климата. Чтобы выжить, они вынуждены были становиться умнее. Лучшие орудия труда — а именно, ручные топоры — были ключом к их выживанию. Секретом топора была его форма в виде слезы. Уплощённая с двух сторон форма давала длинное лезвие при минимальном весе. Хотя они по-прежнему пользовались простыми, как у питеков, отщепами, если им было нужно — отщепы было легко делать, они были «дешевле» и лучше подходили для выполнения некоторых задач вроде охоты на мелкую добычу — ручные топоры использовались не только для разделки мяса, но и для рубки палок, вырезания дубин из ветвей, заточки деревянных копий, вскрытия пчелиных гнёзд, раскалывания брёвен в поисках личинок, сдирания коры, измельчения сердцевины растений и раскалывания панцирей черепах. Именно от группы этих «домоседов» и происходил Топор.

Вот, как случилось, что Дальняя, потомок странников, которые прошли по всей южной Евразии до Дальнего Востока, теперь столкнулась с разительно передовой технологией Топора и его родичей.

Топор работал терпеливо. Оглядывая пристальным взглядом окрестности, Дальняя только сейчас заметила, что высохшее русло здесь завалено ручными топорами: многие из камней, которые она посчитала всего лишь булыжниками, в действительности были обработанными. Все они обладали характерной формой слезы, и все были в большей или меньшей степени обработаны с целью получения этого тонкого края по всему краю инструмента.

Но эти топоры были странными. Некоторые из топоров были крошечными, размером с бабочек, тогда как другие были огромными. Некоторые из них были сломаны, некоторые испачканы кровью. Но когда она попробовала подобрать один из больших топоров, его край порезал ей пальцы; он был едва использован, если им вообще пользовались.

Кто-то приближался к ней. Она отскочила.

Это был Лицо-со-шрамом, мужчина, который учил детей, как обрабатывать камни. Он смотрел на Дальнюю со своего рода голодной напряжённостью. У него в руках был один из огромных топоров. Он был непрактично большой, слишком большой, чтобы использоваться для разделки мяса. По-прежнему пристально глядя на неё, он повернул его в руках и начал оббивать камнем-отбойником, отделывая край. Потом он провёл им по своей ноге и срезал полосу тонких чёрных волос, которые росли на ней. Проделывая всё это, он разглядывал лицо и тело Дальней, и его прищуренные глаза блестели.

Она совершенно не представляла себе, чего он хочет, пока не увидела эрегированный половой член, торчащий из пучка его лобковых волос.

Топор более или менее закончил лезвие, которое делал: размером как раз по руке, практичное, грубое и готовое, оно было совершенно функциональным инструментом, изготовленным за считанные минуты. Но увидев, что делал Лицо-со-шрамом, он рассердился и бросил свой топор. Поднявшись и стряхнув рассыпанные осколки, он ударил в плечо мужчины кулаком. «Прочь! Прочь!»

Лицо-со-шрамом зарычал в ответ, его эрекция прекратилась. В конце концов, Топор выхватил огромный, сделанный для вида топор у него из рук и бросил на землю. Часть острого края отломилась. Лицо-со-шрамом посмотрел на топор, на Дальнюю, бросил заключительный взгляд на Топора и ушёл.

Дальняя сидела на своём месте, прижав колени к груди, напуганная и сбитая с толку.

Топор посмотрел на неё. Затем он снова начал бродить вверх и вниз по сухому руслу, осматривая камни. Наконец он наткнулся на большой уродливый вулканический блок, который был настолько тяжёл, что ему потребовались обе руки, чтобы его поднять. Он снова сел, подобрал несколько камней-отбойников, расстелил ещё больше сухого кустарника на свои ноги.

Он начал стучать по камню, показывая всю свою силу. От камня начали отваливаться осколки и пластины. Но благодаря его навыкам и силе очень быстро проявилась похожая на слезу форма грубого ручного топора. Затем он начал использовать серию камней всё меньшего размера, чтобы сформировать две выпуклых поверхности и обработать край до состояния тонкого лезвия.

Тогда как его первая попытка легко достигла результата, поскольку он начал работать с камнем, уже имевшим приблизительные очертания готового топора, этот камень был гораздо сложнее для работы. Он не мог сделать более трудного выбора — и он выбрал его преднамеренно. И пока он занимался всем этим, он был уверен, что Дальняя наблюдает за ним.

Народ ходоков делал инструменты, более или менее похожие на эти, уже в течение двухсот тысяч лет. За такой огромный промежуток времени топоры стали чем-то большим, нежели просто инструментами, больше, чем просто практичными.

Для Топора этот подвиг в изготовлении инструмента был своего рода ухаживанием. Он демонстрировал, что подходит в качестве брачного партнёра Дальней. Изготавливая инструмент, он одновременно и недвусмысленно демонстрировал силу своего тела, точность работы, ясность ума, способность задумывать и видеть конечный результат, навык поиска сырья, координацию работы руки и глаза, пространственное ощущение и понимание окружающей среды, в которой он жил. Всё это было теми чертами, которые, как он ожидал, она захочет передать своему потомству — и именно поэтому такого рода демонстрации приобрели собственную логику, отличную от простой полезности ручных топоров.

Движимые страстями и вожделением, мужчины и мальчики делали множество топоров, снова и снова. Они часами работали над единственным топором в поисках совершенной симметрии. Они делали крошечные топоры размером с ноготь большого пальца руки, или же делали огромные неудобные для использования изделия, которые нужно было держать двумя руками, слово открытую книгу. Они, как и Топор, искали особо трудное в работе сырьё и всё равно работали с ним и вырезали топор. Иногда они даже намеренно бросали свои топоры, чтобы показать, сколько у них сил и навыка.

Игра даже стоила того, чтобы попробовать обманывать, как это сделал Лицо-со-шрамом. Это срабатывало не очень часто — женщины быстро понимали, что им нужно было видеть, что самый внушительный топор делался у них на глазах — но иногда это удавалось, и обманщик получал шанс задёшево передать свои гены потомству.

Это смешение изготовления орудий труда с сексуальным ухаживанием окажет глубокое воздействие на будущее. Поскольку ни один мужчина не мог позволить себе делать топоры не так, как делали его предки, это превратилось в рецепт закоренелого консерватизма. Эти люди будут делать одни и те же инструменты по одному и тому же плану вновь и вновь, на нескольких континентах, несмотря на несколько циклов оледенения, на протяжении миллиона лет. Даже другой вид, который появится вслед за ними, продолжит использовать ту же самую технологию. Это были непрерывность и постоянство, с которыми никогда не сравнится ни один социальный институт, ни одна религия. Лишь секс обладал достаточно сильным влиянием на человеческое мышление, чтобы достичь такого же глубокого консерватизма.