Евпатий Коловрат

— Мой человек сделает, Повелитель, — сказал он, — мой человек получил приказ убить Куштума…

Несколько секунд Бату-хан молча смотрел на старого хана, затем откинулся назад и рассмеялся тонким визгливым смехом. Глядя на него, стал подхихикивать и Барчак, и только Сыбудай молчал.

— Ну вот, — успокоившись, сказал Бату-хан, — вот ты и вторую услугу оказал, хан Барчак. Первую — деду, вторую — внуку.

— Разреши мне задать вопрос старому нашему другу, Повелитель? — сказал Сыбудай.

— Спрашивай, мой верный воин, спрашивай.

— Скажи, хан Барчак, означают ли твои слова, что Куштум уже мертв?

— Нет, о храбрейший Сыбудай. Я приказал тому человеку быть готовым убить Куштума, как только ему передадут мой знак. Видишь ли, Повелитель…

Барчак засмеялся.

— Говори, говори, — подбодрил его Сыбудай.

— Я не знал, как лучше поступить. Может быть, у тебя иные мысли?

Бату-хан переводил взгляд с Барчака на Сыбудая и обратно, лицо Сыбудая будто окаменело, его ученику предстояло испытание, и Сыбудай ждал, как он справится с ним.

— Ты верно поступил, — сказал, наконец, Бату-хан. — Если бы Куштум умер сейчас, мы бы ничего больше не узнали. Нет, пусть живет хан Куштум, пока живет. Но если упустишь его…

Бату-хан достал из ножен засверкавший в свете факелов кинжал, попробовал пальцами лезвие и протянул его половцу.

— Сам, — сказал он. — Сам перережешь себе горло. Вот этим. Великой честью отметил тебя Повелитель Вселенной, хан Барчак.

«Ай-яй-яй! Как хорошо! — повеселев, думал Сыбудай. — Не дерись русские князья между собой, да не будь в нашем стане таких, как Глеб и Барчак, хуже бы было. Сыбудай дольше живет на свете, и Сыбудай знает, что красивые слова о величии монголов, о неравенстве на земле и в небе — это только слова. Нет спора — они помогают воевать, они зажигают воинов, но кто знает, какими словами поднимает сейчас князь Юрий Рязанский свой народ?»

Тяжкая миссия

Дорога вымахнула из леса и круто свернула к опушке. Но они оставили дорогу, и лошади побежали прямо через поле к видневшимся в дальнем его конце избенкам.

Соловый жеребец Евпатия Коловрата угодил ногой в незаметную по стерне сурочью нору, посунулся было вниз, но всадник уловил заминку, подернул повод и выправил бег коня. Ехавший впереди князь Мстислав Черниговский повернулся, но не увидев неладное, стиснул каурую кобылу стременами, прибавил рыси.

Княжьи ратники поспевали следом.

В деревне их не ждали. Гонцов Мстислав Черниговский посылать не велел, но по случаю завершения полевой страды народ сидел по домам, ладил мелкую дворовую работу, готовился играть свадьбы, поскольку хлебушко убрали.

Деревенские высыпали князю и его ратникам навстречу. Не забиты у Мстислава люди, решил Коловрат, почтение оказали, вышли поклониться.

По времени была середина первого полудня, осень на дворе, а солнце припекало знатно, по-летнему грело. Князь Мстислав спешился, передал повод конюшему, а сам глянул из-под руки на солнце.

— Добрый день выдался, Евпатий, — сказал он Коловрату. — Промыслим мы себе на уху сегодня. Поедим, что бог послал, пока лодку изладят, и подадимся на озеро.

Тем временем княжий сотник втолковывал что-то большаку, тот качал бородой, и, уразумев, пошел распорядиться.

Угощение было простым и сытным. Когда поели, князь оставил ратников в деревне, а сам с Коловратом отправился к озеру — оно было неподалеку.

— Рыбы наловим, Евпатий, ушицу сами сварим, без лишних людей поговорим. Чую, как рвешься домой, князю Юрию мой ответ торопишься свезти. А я, Коловрат, и сам не знаю, что ответить тебе. Мог бы и без этой затеи, но хочу, чтобы ты понял меня, прежде чем осудишь. А понять — значит, простить. Я всегда помню, чем обязан тебе, Не жить бы мне на свете, ежели бы ты тогда на охоте не всадил медведю нож в горло… Говорить с тобой хочу не как князь, а только человеком хочу быть, Евпатий…

Коловрат ничего не ответил, сумрачно было на душе, мысли его все там, в Рязани, были. Давно уж сидит он в Чернигове, потчуют его на славу, охотой забавляют, вот и на рыбалку свезли, а на кой ему все это, посланцу князя Юрия Рязанского, прибывшему за подмогой?

Молчал Евпатий Коловрат.

Подошли к берегу озера.

У берега качалась на плаву лодка с припасом, вблизи стоял старик, высокий седобородый дед с шапкой в руках.

— Здравствуй, Лесина, — сказал Мстислав. — Как можется, старый?

— Топчу пока земельку, князюшка, — степенно, с достоинством поклонившись, ответил старик. — Век мой затянулся, да я и не жалуюсь. Царство небесное, спору нет, куда как веселее здешнего бытия станется, а только не каждому туда дорога проложена, потому и на грешной земле пожить лишнего любо.

— Видишь, Евпатий, какие старики тут живут? — сказал князь Мстислав. — Это, Лесина, гость наш рязанский, Коловрат Евпатий, первейший воин князя Юрия… Все приготовил, Лесина?

— Все, князюшка, все ладно, — засуетился старик и принялся отвязывать лодку. — Сейчас и двинем с божьей помощью.

— Нет, — сказал князь Черниговский. — Мы только вдвоем поедем. Небось не разучился я туриком [6] стучать, на уху, поди, и сами поймаем. Ты иди, Лесина, не труди свои кости напрасно.

Они остались вдвоем.

— Да где же снасти, князь? — спросил Коловрат.

— А мы без снастей, — ответил Мстислав. — Так издревле наши прадеды ловили. Или рязанцы забыли про то?

6

Деревянный топор.

— Не припомню что-то, князь, про такую ловлю, — ответил Коловрат.

— А ты смотри да научайся.

Мстислав Черниговский отошел в сторонку, нагнулся над кучей срубленных кустов и перенес их в лодку, где уже лежали шесты, их Евпатий сразу заметил, но не понял, для чего они.

— Веревка есть, — сказал, оглядывая дно лодки, князь Черниговский. — Турик тоже, и камни-кругляши. Лесина уложил. Можно трогать, Евпатий.

Они выгребли от берега, Подошли к островку, дугой упавшему на середину озера, вошли в покойную заводь.

— Здесь и возьмем рыбку-то, — сказал Мстислав.

Оставив Евпатия на веслах, князь взял из лодки шест и туриком стал забивать шест в дно. Затем он привязал к нему веревку, выбрал куст, прихватил свободным концом веревки его вершину, прикрепил камень-кругляш и опустил куст в воду.

Евпатий с сомнением смотрел на это занятие, вроде бы не подобающее княжьему чину. А Мстислав вбил второй шест, привязал и опустил подле него второй куст. Затем третий, четвертый, пятый… Кончились шесты, да и кустов не стало, лишь с пяток кругляшей осталось в лодке.