Евпраксия
Шрифт:
— Матушка, давай начнём с малого. Я пообвыкну, а там и впрягусь.
— Так и будет, — согласилась Анна. — Встанем рядом, я начну, а ты повторяй. Нам только сладиться.
Анна взяла Евпраксию за руку, они встали к истукану. И княгиня нанесла ему лёгкие удары: правой, левой.
— Вот так, легко и точно...
— Исполню, матушка, как сказано.
Нанося удары следом за Анной, Евпраксия повторяла за ней слова: «тут жизнь», «тут сон», «тут похоть». И полетели по кругу две пары красивых и лёгких, как крылья чаек, руте. И ноги их были в затейливых движениях вокруг истукана. Анна посылала свои стрелы точно в цель. Евпраксия то
Наступил полдень. Анна это заметила, посмотрев на солнце, поднявшееся в зенит. Пора было отдохнуть. Анна обняла дочь и повела к окну.
— Ты устала? — спросила Анна.
— Да, матушка, — ответила Евпраксия.
— Это хорошо. Тем отраднее будет покой. Да пищи вкусим, потому как голодны. Идём в трапезную. — Обнимая дочь, Анна заметила, что она лишь малую толику покрылась потом. И не удивилась. Ей просто было приятно знать, что дочь, как и она, не потлива.
В трапезной Анну и Евпраксию поджидал князь Вартеслав. Стол был закрыт. Жбан с сытой, принесённый из погреба, отпотел.
— Уж не почивала ли до сей поры, сестрица? — спросил Вартеслав.
— Так и было, — весело ответила Евпраксия, — потому как ночью звёзды с небушка ловила.
— Эка забота! Поди, длани обожгла? Нет бы меня позвала.
Князь и княжна были словоохотливы, и завязалась между ними весёлая беседа.
— И ты поймал бы мне звезду?
— Да уж словил бы. Однако скажи, когда батюшкин наказ приступим исполнять.
— Я уж и забыла какой.
— Ой, лухтишь, Евпракса, ленью одержимая. А кто будет немецкую мову учить?
Анна подумала, что лучше бы после трапезы ею заняться. Тоже не статочное дело. Сказала о том:
— Ты уж, родимая, уважь братика, пока у него душа горит.
— Перечить не буду, матушка, — согласилась Евпраксия. — Не спать же снова до вечерней зари.
И началась для юной княжны другая нелёгкая справа. И занималась она с Вартеславом просторечием, пока солнце к заходу не потянулось. Тут Евпраксия сама позвала Анну в светлицу.
— Матушка, раз уж затеяли потеху, доведём её до конца.
Анна ждала сей миг. А как поднялись наверх, первым делом руки у дочери осмотрела. Она ещё утром подумала ногти немного остричь, пальцам урону меньше будет. А как привела всё в порядок, так вновь наступили часы танца.
— Всё повторяй за мной: силу удара, движение ног. Ошибок не замечай, сами уйдут.
— Запомнила, матушка, — ответила Евпраксия. А упорства ей было не занимать. Она подумала, что чему научится, то за плечами не носить. И ежели придёт беда на чужбине, что ж, она обнажит свой «меч».
И потекли
дни. Они мелькали, словно последние льдины на Днепре в половодье — пролетела, и нет. И с каждым днём княжна становилась увереннее в себе, искуснее, сильнее, стремительней. Нет, не прошло даром то, что она ловко лазила по деревьям, что быстро бегала, что дальше сверстников бросала в реку камни. Однажды, уже через две недели со дня приезда в Предславино, когда присели отдохнуть, Анна как-то торжественно сказала:— Вот ты и научилась оберегать древо девственности. Никто не сорвёт с него ранний плод, ежели ты не позволишь.
А занимались они до этого часу несколько дней тем, что Анна учила Евпраксию, как связывать крылья птице похоти, а если к тому будет нужда, и убивать её в посягателе. Эта наука далась Евпраксии с трудом. Её угнетало смущение от обнажённости того, чему учила мать. Княжна пыталась отбояриться от занятий, но Анна сумела-таки убедить дочь, что сие есть самое главное в том, чем они занимались. Когда же Анна сочла, что дочь способна защитить себя от насилия и надругательства, сказала, как завет:
— Да упаси тебя Всевышний от действ в угоду злому умыслу. Не унижай себя, носи голову гордо и оставайся сама собой.
— Спасибо, матушка. Твоей науки и милости никогда не забуду.
Покончив с уроками иранской магии, Анна попросила Вартеслава:
— Теперь, княже, возьмись с усердием за Евпраксу и за меня немецкой речи учить.
— Да тебе-то, матушка княгиня, зачем чужое слово?
— А для кумовства, — пошутила Анна.
— Ладно уж, научу вас обиходному говору, а познать больше и года не хватит.
Однако Анна сказала о себе для красного словца и не мешала Вартеславу и Евпраксии полными днями ворковать по-чужому. Княжна и тут оказалась прилежной ученицей. Она легко открывала для себя смысл сказанного Вартеславом и повторяла вопросы, ответы. С каждым днём ей было интереснее и даже забавнее заглядывать за глухой забор чужой речи.
И прошёл месяц пребывания киевлян в Предславине. Всё, что было задумано Анной, что наказано Всеволодом, было исполнено и обретено. Вартеслав уложил в две перемётные сумы достояние своего отца, князя Святослава, добытое им в сечах с половцами. И можно было возвращаться в Киев. Как раз к намеченному дню из стольного града примчал гонец с повелением великого князя возвращаться домой.
— И сказал князь-батюшка ещё о том, что завтра в Предславино явится князь Владимир с малой дружиной. Сказывают, ходил он с Ростиславом в степи на отгонные пастбища за диковинными животными, — добавил гонец.
У Евпраксии в душе вспыхнула радость. Ей были любезны оба брата. Но князя Владимира она любила сильнее с детских лет.
А в княжеских покоях началась суета, потому что княгиня Анна считала важным долгом встретить желанных близких достойно.
Глава шестая
НА ВЕРБЛЮДАХ В ГЕРМАНИЮ
К возвращению Анны и Евпраксии в Киев все переговоры со сватами были закончены. И посланцы уже с нетерпением ждали день и час отъезда на родную землю. Им оставалось ждать недолго. И на другой день после первого июньского праздника дня Святой Троицы под торжественные перезвоны всех киевских храмов княжна Евпраксия, её жених и их свита в сопровождении полусотни воинов покинули Киев. Прощание Евпраксии с матушкой и батюшкой было трудным. Она много плакала и просила: