Евпраксия

— Нет, государь, вы жестоки к славному сыну Саксонского дома.

Император посмотрел на супругу с открытой ненавистью. Он разлюбил её давно, с той поры, как у него возникла распря с сыновьями. Последние два года он искал повод, чтобы расторгнуть супружеские узы. Но Берта не давала Генриху повода затеять развод. Однако, зная супруга, она постоянно ждала его коварных выпадов. И такое случилось. Год назад среди её придворных появился граф Вильгельм Баденский, красавец, умный, сладкоречивый. И Берта поняла, что его подослал император, дабы опорочить её честь. Однако соблазнитель был посрамлён и изгнан из окружения императрицы. Тогда Генрих поклялся в том, что найдёт верный путь совращения своей супруги. И теперь, как ему показалось, он стоял на пороге этого пути. Спросил супругу невинным голосом:

— Ваше величество, а в чём проявилась моя жестокость к твоему племяннику?

— Ты это знаешь лучше меня. Вспомни ту ночь в Майнце, когда его полумёртвым принесли во дворец с вашего сборища в «Орлином гнезде». Ты ведь не признаешься, что там произошло, а мне всё ведомо.

Генрих зло подумал: «Этот ублюдок преступил клятву. Его убить должно!» Берте же ответил ласково:

— Полно, любезная, ему стало плохо оттого, что выпил лишний кубок вина. Это недостойно мужчины. И если помнить, что я не только веселюсь, но и воюю с врагами державы, то мне нужны рыцари, а не девицы. Твой племянник не рыцарь. И если его кто-то обидел, оскорбил, в чём я сомневаюсь, то он должен был защитить свою честь.

Берта знала, что Генриха невозможно уличить в безнравственности. Даже тогда, когда его схватишь за руку, оп сумеет найти оправдание. И она сочла нужным согласиться с последним доводом императора.

— Да, ты прав, любезный. Возраст моего племянника таков, что ему должно защищать свою честь перед кем угодно. — И уколола супруга: — Даже перед императором.

Но укол не достиг цели. Генрих с усмешкой ответил:

— Я с удовольствием приму вызов, ежели он осмелится бросить перчатку. Однако он слабоват духом, как и все ваши саксонцы.

Берта поняла бесполезность словесного поединка: тут Генрих непробиваем. И, увидев, что у парадного подъезда остановилась карета Климента, направилась ему навстречу; хотя этот проныра, как она его величала, нисколько её не интересовал. Берту охватил дух борьбы. Она отважилась поймать супруга за руку на месте преступления и дала себе слово проникнуть тайно на сборище николаитов. И теперь она была озабочена одним: узнать, когда состоится их вакханалия. Встретив Климента, приняв его благословение и выслушав для учтивости его жалобу на дорожные мытарства, Берта подождала императора и покинула дворец.

Вернувшись в свой замок, Берта позвала камергера графа Любера и поручила ему узнать всё, что касалось ордена николаитов.

— Скажу, для чего мне это нужно. Я хочу тайно побывать на их ассамблее. Потому запомни, граф: никто, кроме нас с тобой, не должен знать о моей затее.

Благородного вида голубоглазый блондин, граф Любер, боготворил императрицу за её душевность, доброту и миротворие, заверил:

— Жизни не пожалею, но исполню так, как повелеваете, государыня.

Дня через три он доложил Берте:

— Ваше величество, я всё выведал и знаю, как проникнуть на ассамблею николаитов. Но наберитесь терпения. Они облюбовали замок графа Манфреда, и там идёт ремонт. Соберутся николаиты только через две недели.

— Спасибо, граф. Нашего терпения не занимать, — ответила Берта. — Надеюсь, ты отведёшь меня туда.

Граф Любер был озадачен: одно дело отдать свою жизнь за государыню, которую любил и которой был предан, и совсем другое дело отвести её на шабаш николаитов, размышлял он. Ведь если её там узнают, чем обернётся её появление, даже Всевышнему неведомо.

— Государыня, повелите меня казнить, но я не поведу вас к николаитам. Это грозит опасностью.

— Ну полно, Любер! Я же императрица. Разве у кого поднимется рука на свою государыню?

— Поднимется, матушка, поднимется. У них нет ничего святого. И поверьте мне: я узнаю всё, что вас интересует. Я всё узнаю, — убеждал Берту граф Любер. И как ликовала его душа, когда он любовался её нежным, белым лицом северянки, когда ловил на себе взгляд её голубых глаз. И вот она собирается в логово сатанитов, а он не может её остановить. Он же знал, что всех, кто проникал к ним, они предавали смерти. Так было и сто, и двести лет назад, так повелось со времён иерусалимского дьякона Николая, основавшего сатанинскую секту. Но все попытки графа остановить императрицу оказались тщетными.

— Я дорожу твоей самоотверженностью, граф. Ты доказал это не один раз. Но не настаивай, не отговаривай. Я пойду в логово, ибо ж ты не увидишь там того, что должно увидеть мне.

И граф Любер смирился. Ему оставалось тешить себя надеждами на то, что императрицу не посмеют подвергнуть позору, как это сделал император с сестрой. Две недели для графа пролетели так же быстро, как пролегает короткий декабрьский день. Императрице они показались за вечность. В минувшие дни она много думала. Иной раз в ней пробуждалась дерзкая решимость: встать во главе легиона воинов северян, ворваться на сборище николаитов, всех арестовать и судить принародно. Она бы так и поступила, если бы получила благословение папы римского. Ан нет, знала она, что антипапа Климент III подобного благословения не даст. Секта николаитов была под его крылом и опекой. Он знал о её существовании давно, знал, чем николаиты занимаются, но не предавал гласности их поведение, считая, что императору — Божьему помазаннику — такие вольности простительны. И потому императрица отказалась от мысли даже посоветоваться о николаитах с Климентом.

Поздним пасмурным вечером Берта и Любер, закутавшись в чёрные плащи и спрятав лица под капюшонами, покинули замок Птицелова. Однако уходили они не одни: тайно их сопровождал человек, тенью скользящий следом. Они вышли из города, миновали разрушенные римские казармы и подошли к замку графа Манфреда. Ворота в крепостной стене замка ещё не были восстановлены, и путники без помех прошли на двор замка. Таясь за кустарниками, они пересекли двор, обошли замок и по короткой лестнице спустились в подвал. Граф взял Берту за руку и в полной темени повёл её по коридору.

Тем временем человек, который шёл следом за ними, скрылся за парадной дверью замка. В зале его ждал граф Манфред и, выслушав пришедшего, поспешил во внутренние покои замка. И когда граф Любер ввёл императрицу в большое помещение и почти миновал его, перед ними распахнулись двери и с факелами в руках, с обнажёнными мечами в помещение вбежали три воина. Граф Любер не дрогнул. Он выхватил свой меч и прикрыл спиною императрицу.

— Стойте! не подходить! Я зарублю каждого, кто приблизится!

— Мы знаем, ты отважен! — послышалось в ответ.

И воины напали на графа. Он защищался умело и даже потеснил воинов и успел крикнуть:

— Государыня, уходите!

Большего он сделать для неё не успел. Вбежал четвёртый воин — это был граф Манфред — и длинным выпадом пронзил Любера в левый бок.

Императрица вскрикнула от ужаса, охватившего её, но что-то обрушилось ей на голову, и она упала, потеряв сознание. Могучий граф Манфред склонился к ней, поднял на плечо и скрылся в подземном коридоре. Другие воины взяли графа Любера за ноги и за руки и понесли тем путём, каким граф проник в замок.