Евреи и секс

И, конечно, евреи читали знаменитое стихотворение Веры Инбер «Фоксокот» совсем иначе, чем остальные советские читатели – они понимали, что поэтесса высмеивала в нем отнюдь не противоестественную любовь некоторых советских граждан к Америке и американцам, а именно смешанные браки, от которых рождаются «фоксокоты» – нелепые, не принадлежащие ни к тому ни другому миру существа:

Как объяснить сей парадокс? Сам черт себе тут сломит ножку: Случилось так, что некий Фокс, Что фокстерьер влюбился в кошку. И нежно-приторен стал фокс, Он пел, рыдал румынской скрипкой, Он говорил: «У ваших ног-с Готов я умереть с улыбкой. Я дал бы хвост мой отрубить, Когда бы не был он отрублен, Чтобы поехали вы жить Со мной в Чикаго или Дублин». В стране, где выдумали фокс, Ничто бы не привлекало взоры, Что молодой шотландский Фокс Женат на кошке из Ангоры… …И ровно, ровно через год У них родился фоксокот.

Израиль, одной из целей создания которого как раз и была защита от ассимиляции, в 90-е годы XX века стал наоборот одним из ее центров: слишком много было смешанных браков и просто нееврейских семей среди хлынувшей в страну массовой волны эмиграции. Это создало оптимальные условия для ассимиляции: во-первых, постепенно росло число смешанных браков между евреями-старожилами и прибывшими из бывшего СССР неевреями, во-вторых – евреи – выходцы из бывшего СССР стали частенько наведываться на свою прежнюю родину и привозить оттуда в Израиль нееврейских супругов. В связи с этим в израильском обществе стали все настойчивее раздаваться голоса о необходимости, с одной стороны, облегчить процедуру гиюра для нееврейских супругов, а с другой – ужесточить критерии по получению статуса нового репатрианта и израильского гражданства. Но с третьей стороны явные и открытые сторонники ассимиляции стали требовать введения в Израиле института гражданского брака и таким образом снять последнюю препону на пути к этой ассимиляции.

Самое прямое отношение к дискуссиям вокруг смешанных браков имеет и борьба израильских либералов за равенство консервативного и реформистского течений в иудаизме с ортодоксальным. Консервативный и реформистский иудаизм, получившие довольно широкую популярность у евреев США, в принципе, не возражают против смешанных браков, настаивая лишь на том, чтобы супруг-нееврей прошел гиюр, который в этих течениях сводится к чисто формальной процедуре: нееврей приходит к консервативному или реформистскому раввину, выплачивает ему определенную сумму, заявляет о своем намерении стать евреем, после чего раввин выдает ему свидетельство о прохождении гиюра и поздравляет с присоединением к еврейскому народу. Впрочем, если лень ходить к раввину, то можно просто направить к нему по почте письмо, приложив к нему чек на соответствующую сумму, и через какое-то время по почте же придет свидетельство о прохождении гиюра.

Естественно, такая процедура вызывает возмущение ортодоксов, которые считают гиюр высочайшим актом веры, движением души, независимым от каких-либо корыстных интересов. В связи с этим ортодоксальные раввины не признают консервативного и реформистского гиюра и, соответственно, законности браков, заключенных раввинами этих направлений.

Весьма забавное описание того, как проходит церемония реформистского гиюра содержится в романе известной израильской русскоязычной писательницы Дины Рубиной «Синдикат»:

«В среду вечером субтильный Моня, похожий на студента-первокурсника, явился в сауну, уютно и неприметно расположенную на одной из тихих улиц в Сокольниках. За ним следовало пятеро женщин, желавших осуществить переход в иудейскую веру. Это были пятеро русских красавиц: рослых, грудастых, пышущих здоровьем девиц без изъяна. Администратор – пожилая и всякое повидавшая здесь дама – сильно удивилась, увидев такую диспропорцию.

– Вам на сколько часов номер? – спросила она Мотю, изумленно-уважительно его оглядывая.

– На час хватит, – сказал он.

– Пива, креветок? Музыки?

– Ничего не потребуется! – сурово отрезал Мотя.

Вся процессия дружно последовала в номер и, достав молитвенник, Мотя велел девушкам раздеваться. Догола, – как и положено по канону. При этом, конечно, он вежливо отвернулся.

Пятеро пышнотелых красавиц, сияя крутой сдобой ослепительных ягодиц, одна за другой погрузились в бассейн, и сосредоточенный Мотя принялся за подобающий моменту ритуал. Прошло несколько минут, воздух согрелся и наполнился парфюмерными ароматами…

– Ну, довольно, – велел томящийся в свитере Мотя. – Ритуал закончен, поздравляю вас с переходом в веру Авраама, Ицхака и Яакова… Собирайтесь, девочки, у меня сегодня вечером еще прием у Козлова-Рамиреса по случаю Хануки…

Но девушки разомлели, разогрелись и не хотели уходить: почему ж не воспользоваться случаем… Они освоились, стали плескаться, шутливо обрызгивая Мотю водой.

– Мотя, давай к нам, водичка – класс! – приглашали они.

Ну, что ты будешь с ними делать? Другой бы осерчал, затопал бы ногами, закричал, – как можно смешивать высокий обряд Веры с помытьем бренных тел. Но Мотя, повторяем, был человеком добросердечным, легким, веселым. Либералом с большой буквы. Да пусть их девочки поплещутся, подумал он… Обряд закончен, можно и расслабиться…

Жара меж тем стояла в помещении страшенная. Мотя снял свитер, оставшись в майке и присел на резную – а ля рюсс – скамью…

Тут Оля принялась брызгать на него из бассейна своими мощными ручищами, и в одну минуту, несмотря на Мотины предостергающие возгласы, залила брюки Главного раввина так, что пришлось немедленно их стянуть и повесить на просушку.

И вдруг, одна из девиц, выпрыгнув из воды на манер большого розового тюленя, с визгом навалилась на Мотю, облапила так, что лишь вопль выдавился из Мотиной души. Прижалась горячей душистой грудью и спихнула в бассейн… Девочки хоть и перешли минуту назад в иудейскую веру, не так скоро могли отрешиться от исконно русских банных забав…

И далее пожилая дама-администратор на протяжении получаса слышала восторженные вопли, женский визг и песни на непонятном языке, которые распевал бодрый мужской голос. Минут через двадцать в номер затребовали пива и креветок, попросили «врубить музычки»…»

Креветки, несомненно, появляются в данном отрывке не случайно – ведь речь идет о трефной, категорически запрещенной евреям пище. Конечно, отрывок этот взят из сатирического романа, но в нем Дине Рубиной удалось отразить главное: во-первых, то, что реформисты превратили обряд гиюра в профанацию, насмешку над иудаизмом и всеми его ценностями, а во-вторых, передать отношение среднего израильтянина к реформистскому гиюру. Дело в том, что даже светские израильтяне не признают реформистский и консервативный иудаизм равноправными наряду с ортодоксальным течением именно потому, что понимают: речь идет о профанации иудаизма. Классическое выражение этот взгляд получил в знаменитых словах первого премьер-министра Израиля Давида Бен-Гуриона: «Я в синагогу не хожу, но синагога, в которую я не хожу – это ортодоксальная синагога». Соответственно, не находят понимания среди современных израильтян и попытки реформистских и консервативных раввинов убедить еврейскую часть населения этой страны, что сочетаться браком можно с кем угодно, лишь бы этот «кто угодно» прошел бы формальную церемонию гиюра. Неевреек, прошедших реформистский или консервативный гиюр по собственной инициативе, израильтяне еврейками не считают и избегают вступать с ними в брак. (Что касается внебрачных отношений с нееврейками, то с этим у светских израильтян, разумеется, никаких проблем нет).

Как бы то ни было, сегодня, как и во времена Эзры, еврейский народ вновь стоит перед очередным историческим вызовом. Если возобладают набирающие в нем силу ассимиляторские тенденции, то уже через столетие он может окончательно раствориться в русском, арабском, французском и прочих народах, а созданная им за тысячелетия духовная культура превратится в мертвую груду манускриптов, отчасти понятную небольшой группе христианских священников и еще меньшей группе историков. Однако религиозные лидеры современного еврейства убеждены, что этого не произойдет, ибо значительная часть еврейского народа останется верна запрету на брак с иноверцами.