Еврейский вопрос / Необыкновенная история
Шрифт:
Наконец, характеристической особенностью этого явления замечается, – со стороны крестьян по крайней мере, и именно тех, которые не избивали, не грабили, ничем не корыстовались, – какое-то простодушное убеждение в правоте своих действий: точно будто они отправляли акт правосудия! Ничего враждебного властям, противоправительственного или даже противозаконного не заключалось, по их мысли, в этом движении, – и, громя еврейскую силу, они, очевидно, воображали, что служат службу общегосударственному интересу! Это было печальное, роковое, грубое, дикое, пожалуй, но искреннее недоразумение. Каким образом оно возникло вот вопрос, который решают различно. Первоначально господствовало мнение, что все это дело рук “анархистов” или нашей так называемой социально-революционной партии. Это мнение на руку евреям и их защитникам, потому что устраняет вопрос о другой причине: об эксплуатации христианского населения еврейством, или, по крайней мере, отодвигает его на задний план. Оно выгодно евреям и потому, что устанавливает некую солидарность интересов еврейских с интересами собственности вообще, и придает еврейству значение чуть ли не “консервативного” элемента, угрожаемого общим врагом – “социализмом”! И евреи – надо отдать им справедливость – ловко пользуются своим положением: покровительствуемые начальством в качестве консерваторов, они не перестают быть дороги и сердцу так называемых “либералов”. Да, нашлись русские “либералы”, которые, с редактором киевской “Зари” во главе, не постыдились выступить на последних судебных процессах обвинителями русских крестьян, в звании гражданских истцов со стороны евреев, и очень решительно настаивали на том, что главными зачинщиками были именно “анархисты”. К счастью, прокурор военно-окружного суда неопровержимо, кажется, доказал, что “анархисты” только примазались, так сказать, к этому движению уже впоследствии, т.е. после уже того, как движение началось. В елисаветградском разгроме (с которого весь сыр-бор загорелся) не открыто никакого участия наших “революционеров”, и прокламации появились уже позднее”, – так что, по мнению прокурора, основная причина заключается все-таки в экономическом иге, наложенном на русских евреями. Досталось же г. прокурору за такое мнение от нашей “либеральной” прессы, и преимущественно от “Порядка”, который признал такое поведение
Самоуправство народное, разумеется, не может, не должно быть терпимо и подлежит строгому осуждению, но из этого не следует, что суд обязан поступать по поверхностному административному усмотрению, как административная власть, против произвола которой восстают всего более сами же либералы! Напротив, именно суд-то и призван разобрать все причины, все мотивы или побуждения преступлений. Судебное следствие и выяснило, что вопрос об участии “анархистов” – в сущности вопрос второстепенный, или точнее сказать: именно побочный, хотя и весьма важный сам по себе. Он важен и по политическому своему значению, и потому, что дает теперь в руки евреям, как мы уже сказали, дешевое и удобное пугало, которым они уже и зачали орудовать в свою пользу, для вящего утверждения своего господства, для вящей эксплуатации угнетенного ими населения. Но как ни важен вопрос об участии “социал-демократов”, однако ж одними их происками и прокламациями сущность самого факта нисколько не объясняется. Произошел взрыв: откуда бы ни упала искра, дело не в ней, а в том, что кругом был порох, – горючие, быстро воспламенимые вещества, и достаточно было случайной искры, чтоб вспыхнул страшный пожар! Стало быть – с точки зрения внутренней политики – необходимо прежде всего убрать порох и устранить ежеминутную опасность пожара. Если бы даже и было доказано подстрекательство извне, то самая возможность такого повального, народного (и – при всей своей дикости – осмысленного, как мы видели) движения – на основании одного легкого, ни одной местной властью даже не подмеченного намека, даже без всякой предварительной агитации, – уже эта возможность сама по себе свидетельствует: каков же должен быть характер взаимных экономических отношений евреев и русских!
Если кто хоть раз в жизни бывал на нашем юге и западной окраине, там, где свободно живут евреи, и видел, стало быть, собственными глазами гнет еврейства над русским местным народом (а мы там бывали не один раз), для того последнее народное движение не представляет в себе ничего не только противоестественного, но даже неожиданного. Тот мог только дивиться народному долготерпению – тому и в голову не придет искать последним происшествиям каких-либо иных, отдаленных объяснений. Чтобы жить на юге и не видеть указанной нами причины – для этого надобно разве стоять “на высоте призвания” редактора киевской газеты “Заря”… Но мы не отрицаем участия и нашей революционной шайки, хотя и думаем, вместе с прокурором, что первоначальная мысль и почин принадлежат не ей; не отрицаем ни той опасности, которую могло бы представить такое народное самоуправство, если б продлилось дальше и если б революционному отребью нашей земли удалось обманом, переодеванием, подлогом и тому подобными честными приемами попасть в коноводы. Одно и то же народное сборище может быть и стройным миром или громадой, и беспорядочной толпой; правильная своеобразная организация, самообладание и сдержанность народного мирского или громадского множества, выйдя однажды из свойственной ему сферы деятельности, могли бы постепенно уступить присущему всякой массе стихийному началу и, при наплыве черни, т.е. подонков сельского и по преимуществу городского населения, смениться диким буйством, корыстной и властолюбивой похотью. Может быть, и даже вероятно – до этого бы никогда и не дошло; тем не менее такое народное движение, само собой разумеется, должно было быть прекращено властью в самом начале. Но оно могло бы, кажется, быть и предупреждено, – не единственно устранением лишь основной причины экономической – пороха (что представляет трудную и сложную задачу), но и устранением причин случайных, разыгравших в настоящем явлении роль искры, упавшей на порох. Нельзя же было, в самом деле, предположить, что такое страшное событие, как публичное, среди бела дня, в столице убийство царя, да еще царя-освободителя, пройдет для души и мысли народной бесследно. А так думали многие, не знающие и не понимающие русского народа, дивились его наружному спокойствию, упрекали его в равнодушии, глумились над его “бесчувственностью”. Забывали, что народ наш не легкомыслен, не ветрен, не воспламеняется мгновенно, как иные народы юга, – и именно в великие исторические мгновения своей жизни является сдержанным, важным, сосредоточенным. Мы помним объявление в Москве знаменитого манифеста 19 февраля 1861 г. Это произошло в последний день масленицы, обыкновенно самый разгульный и пьяный: ожидали таких буйных восторгов, что войска стояли с заряженными ружьями наготове в казармах, – но масленичный день словно превратился внезапно в великопостный понедельник: ни возгласа, ни клика, – ни одного пьяного… То же самое было и вслед за событием 1 марта, так что блюстителям “либерального” порядка пришлось уличить и отрекомендовать полиции всего одну только бабу, дозволившую себе публичное выражение горести и негодования на “злодеев”, – ту знаменитую, прославленную “Порядком” и “Порядок” прославившую бабу, которой так много и серьезно занимались петербургские газеты. Но эта тишина, это видимое спокойствие народа должны были бы сильнее озабочивать правителей, чем даже мгновенные вспышки, если таковые кое-где и были. Мы тогда же печатно заявляли, что “народ молчит, но думает свою думу”, и в том же марте месяце имели случай сообщить бывшему министру внутренних дел наше убеждение в необходимости безотлагательного слова к народу от лица Верховной власти о том, чтоб народ держался спокоен, не внимал никаким слухам и толкам, не дозволял себе никакой расправы и верил, что власть бодрствует, разыщет и покарает виновных. Но Петербург от России далеко, и мнения, говор и “потребности” ближайшей среды привлекали к себе, к сожалению, больше внимания, чем расположение народного духа… Нет сомнения, что нервы народные более или менее возбуждены ужасной катастрофой 1 марта, а при таком состоянии легко возникают и слагаются всякие легенды и мифы. Народ, видя водворившееся, действующее, плодящееся в родной земле зло, – воочию явленное ему в цареубийстве, – конечно, не мог не задать себе вопроса: где причина, где корень зла? Разумеется, в каждой местности останавливались на местных данных. Для жителей наших южных и западных губерний знакомое ему зло олицетворяется в еврействе, – не в нем ли и коренья – “От них всякое зло пошло у нас на Руси”, – совершенно искренно, хоть, разумеется, и ошибочно отвечали мужики под Елисаветградом нашему, вполне достоверному, корреспонденту. “Пусть, – говорили они же, с сердечным сокрушением, спустя несколько дней после разгрома согласившись с доводами о беззаконности их расправы, – пусть казна оценит убытки еврейские и заплатит им, пусть обложат нас хоть вечным оброком для уплаты за это казне, мы готовы будем платить, только бы прочь взяли их (евреев) отсюда!…”
Таким образом, с какой стороны ни отнестись к этому народному движению, а миновать основной причины нельзя, и если мы не хотим довести народ до отчаяния, мы должны честно, строго, откинув в сторону всякое доктринерство, посмотреть положению прямо в глаза, приступить к разрешению самой задачи об устранении еврейского гнета. Это теперь необходимее, чем прежде, безотлагательно необходимо. Сеченье и тому подобные экзекуции, усердно практикуемые теперь над провинившимся христианским населением, усмиряют, но не образумливают, не успокаивают его нравственно, не разрешают его недоумения. Они только заставляют его терять последнее упование на заступничество власти, приводят его в уныние, и вкупе с нахальным торжеством и усилившимся задором евреев, может быть, только пуще раздражают, – кладут семена новых бесчинств и расправ! Усиливая таким образом силу, а следовательно, и гнет евреев, делая его окончательно невыносимым для населения, лишая последнее всякой надежды на спасительный исход, – на кого же мы работаем, как не на тех же “анархистов”?
Не об эмансипации евреев следует ставить теперь вопрос, а об эмансипации русского населения от еврейского ига; не о равноправности евреев с христианами, а о равноправности христиан с евреями, об устранении бесправности русского населения пред евреями: вот единственно правильная постановка вопроса, без которой и правильное решение невозможно. Мы знаем заранее, что поднимутся с разных сторон клики: “не русские, а евреи стеснены в правах”, “русские пользуются преимуществами по закону”, “против эксплуатации еврейской они могут искать ограждения легальным порядком, в суде, в свободной конкуренции” и т.д., и т.д. Странное дело! Если русский фабрикант понизит плату рабочим или утеснит их штрафами, по букве вполне законными, и рабочие окажут сопротивление, хотя бы даже силою, – наши “либералы” тотчас поднимут приличный случаю гвалт, прикуют фабриканта к позорному столбу, примут рабочих под свой покров, окажут давление, путем печати, на присяжных, и если присяжные оправдают виновных, огласят всю Россию треском рукоплесканий. Мы забыли упомянуть о красноречивом адвокате, который непременно предложит подсудимым свою даровую защиту. Такое великодушие заслуживает, по-видимому, лишь похвалы. Вздумай землевладелец, на основании свободно заключенного с крестьянами договора об арендовании земли, взыскивать не внесенную ими арендную плату через полицию, и при этом крестьяне окажут не только противодействие, но побьют полицию и произведут серьезное бесчинство, – зрелище будет то же самое: либеральный гул и плеск, анафема землевладельцу, адвокат, очень кстати и основательно, воззовет к присяжным и судьям: “люди они, человеки!”, и несчастные виновные мужики будут прощены при шумном ликовании публики и газет. Говорим это не в осуждение, а заявляем факт: хоть и отделяясь от общего хора, мы не можем не сочувствовать справедливому, если не по букве, то по существу, исходу дела. Но почему же все эти господа “либералы”, как они себя сами честят, со всей этой якобы либеральной прессой, не обретают в себе никакого либерального гнева и негодования, как скоро дело касается эксплуатации русских евреями? А ведь здесь эксплуатация – не чета эксплуатации какого-нибудь фабриканта или землевладельца! Здесь она, как удав, душит население, высасывает всю кровь, держит в кабале, в такой ужасной кабале, о которой рабочий и крестьянин в свободной от евреев России и понятия не имеют. Это гнет давний, нахальный, крупный по результатам, несносный по мелочности, еще более оскорбительный по разноплеменности и разноверию; но у наших “либералов” не отыскивается ни словечка укора таким эксплуататорам: либерализм мигом испарился, как бы его вовсе и не бывало! Перед ними несчастное население, которое, не выдержав, ринулось на утеснителей и даже не побило их, а разломало и расшвыряло кое-какое имущество (все, что получше и поценнее, евреи заблаговременно припрятали), – виновных предали суду, – но не только не обрелось ни одного красноречивого либерального адвоката, который бы предложил великодушно свою защиту
обвиняемым жертвам эксплуатации (а ведь они – по меньшей мере такие же “люди и человеки”!), напротив: “либеральные” адвокатские знаменитости, в числе которых газеты называют князя Урусова (но не того адвоката, к чести его будь сказано, чье выражение мы привели), спешат “либерально” предложить свои услуги эксплуататорам для отягчения участи возмутившихся, эксплуатируемых бедняков! Что же все это значит?… Попадется кое-где великорусский кулак, и вот – под именем Разуваева и Колупаева его хлещет и позорит сатира, заодно со всей печатью; а тут, может быть, два миллиона Разуваемых и Колупаевых разувают, облупливают население, и ни одной нотки гневной ни у одного “либерала”!! Что это, лицемерие, что ли? Причина сложная. Не без некоторого лицемерия у иных, но больше по душевному подобострастию! В том вся и суть, что большинство наших “либералов” вовсе не либералы, а только состоят по “либеральной” части. Если дело идет о рабочем, то тут как не нашуметь, ведь тут какая подкладка! “Рабочий вопрос”, – вопрос модный, европейский, включенный в кодекс “либерализма”! Вступаться за рабочих обязывает не какое-нибудь там сочувствие, которое иногда, если ближе ознакомиться с делом, было бы, пожалуй, и не совсем к случаю, а звание и чин “либерала”. Крестьянин не платит аренды за нанятую им землю, – ну, тут также есть что-то “аграрное”, в некотором роде “социализм”: “либералу” тоже нельзя не вступиться, – в кодексе доктрины стоит! Ну, а об эксплуатации еврейской в либеральном кодексе не стоит ничего; напротив, тут приплетаются две претящие истинному “либералу” вещи, два “ретроградных” начала: “национальность” и “вероисповедание”. Если б дело представлялось просто: крестьянин и крупный землевладелец, рабочий и капиталист, – тогда еще другое. дело, – а то ведь здесь не только эксплуатируемый мужик и рабочий, но именно русский мужик и рабочий, и христианин вдобавок, – хотя, конечно, противопоставленный капиталисту же и эксплуататору, но ведь еврею! Выйдет, пожалуй, что “либералы” стоят за национальное и вероисповедное у нас начало, а это с либеральным кодексом несогласно. По этому кодексу русский должен быть безличен в смысле народности и в вере индифферентен или допускать её лишь как “субъективное чувство”, но правонациональной личности чуждых, пришлых насельников, с их вероисповедною исключительностью, он признавать непременно обязан, хотя бы и прямо себе во вред! И вот “либерал” становится в данном случае на сторону угнетателя, т.е. еврея, и начинает проповедовать в газетах необходимость “расселения евреев по всем селам и весям России” (так как им мало двадцати пяти губерний) и “полнейшей равноправности евреев с христианами”, – другими словами: проповедовать необходимость разрешения евреям держать кабаки в деревнях, расширения арены и способов эксплуатации русского населения евреями!…Но как, однако же, быть с этим назойливым вопросом, и не есть ли предлагаемое “Порядком” и другими единомышленными с ним газетами средство, т.е. расселение, вернейшее средство для избавления южного русского народа от разъедающей его теперь экономической язвы? В чем собственно неравноправность еврейская, и не представляются ли евреи в некоторых отношениях даже привилегированной у нас частью населения?… Об этом, как и вообще о судьбах этого, поистине самого замечательного в человечестве и самого неудобного для сожития племени, поговорим в следующий раз.
Иудаизм как всемирное явление
Москва, 13 июня 1881 г.
Два миродержавных племени в истории человечества – евреи эллины. Разумеем “миродержавство” не в смысле политического ил внешнего материального преобладания, а в смысле чисто духовной В основе просвещения, в основе всей духовной и нравственной деятельности современного человечества лежит то, что выработано Палестиной и Элладой, маленькой Палестиной и маленькой Элладой, сравнении с которыми, по их значению для вселенной, такой мелко. и ничтожной представляется даже колоссальная Римская империи – не говоря уже об иных, предшествовавших и последовавших, разных формах и видах мирового владычества! Ибо эти исторически явления были и прошли, а семитическая и эллинская. идеи не преходящи, правят миром и поднесь и призваны править вечно: человечество не мыслимо без них ни, в настоящем, ни в будущем, хотя бы да же их господство проявлялось, иногда, не с положительной, а с отрицательной стороны. Искусство, наука, формы мышления и сознание даны эллинами, и это до такой степени, что если б греки нашего времени вздумали, по праву собственности, хотя бы в шутку, потребовать себе назад, выдернуть из современных европейских языков одни только греческие слова, – просвещенный мир не в состоянии было бы выразить почти никакого отвлеченного понятия и пришел бы величайшее затруднение… Правда – не внешняя, формальная, а абсолютная, вечная правда нравственная, как высшая истина и сила как начало начал, как Творец и Зиждитель мира, Добро и Любовь одним словом, все нравственные идеалы, которыми живет и не может уже не жить человечество, как скоро они ему однажды открылись, – от иудеев. Не станем, впрочем, переступать в “мистическую область религии – удержимся на точке зрения чисто научной, аналитической. Каждый, будь он верующим или неверующим, хотя был самый строгий позитивист, должен признать тот исторический факт что каким-то странным образом заповеди, данные семитом Моисеев своему безвестному племени, стали заповедями всего человечества что Синай и Голгофа – эпизоды из национальной истории еврейского народа – получили значение вселенских событий, а еврейские речи, почти две тысячи лет назад сказанные, чуть не на ветер, бродящим учителем рыбакам-евреям, – звучат и в наши дни как глаголы жизни для всех, стоящих во главе человечества, народов, как миродержавствующие глаголы. История еврейского племени – жалкая, бесславная, скудная внешними событиями история бедного, малочисленного азиатского племени, несколько раз рабствовавшего, отводимого в плен, совершенно ничтожного в сравнении с какими-нибудь финикийцами или же с ассирийцами, мидийцами и прочими прославившимися племенами – основателями могучих и богатых монархий древности, – эта история делается достоянием всех чающих просвещения племен, возводится на степень “священной”, а летописные и религиозные сказания евреев становятся книгой книг всего мира… В одном из своих романов Дизраэли, впоследствии лорд Бэконсфильд, с чувством племенной гордости семита хвалится Христом, как семитом – учителем вселенной, и христианством, как просветительным началом, данным семитами всему человечеству. Как ни противоречит чувство племенной гордости вселенскому духу Христова учения, как ни узко такое племенное миросозерцание сравнительно с широкой идеей христианства, но можно только удивляться, что так мало евреев становится даже на эту племенную, семитическую точку зрения! Впрочем, даже и свободный от племенной надменности еврей, искренно и в смирении приемлющий христианство, не может не чувствовать себя в нем как бы, в некотором смысле, домочадцем, как бы возвращающимся под отчий кров, подобно блудному сыну Евангелия…
Хотя внешние судьбы евреев до события на Голгофе не заключают в себе; по-видимому, ничего замечательного, ничего оправдывающего их будущее значение в человечестве, однако же историк, даже неверующий, должен признать, что существенное содержание истории этого племени дается исключительно верою в высшее невидимое существо, или в Бога, и деятельностью верующего духа, в ее последовательном развитии, – венцом, последним выражением которого явился Христос. Всемирно-историческое, никем, конечно, не оспариваемое значение Христа оправдывает таким образом название “избранного племени”, которое так упорно присваивали себе евреи в течение десятков веков от Авраама до Христа, несмотря на внешнее бесславие и ничтожность своего политического бытия. Историк усмотрит, что под оболочкой племенной исключительности, как под скорлупой яйца, слагалась и созревала идея всечеловечества, братства, всеобщего равенства и свободы, которая наконец нашла себе воплощение в Иисусе Христе, иудее по происхождению, – им и его учениками-иудеями внесена была в мир. (Излишне было бы говорить, что эта “идея” всеми своими корнями коренится в “идее о Богe” и всю жизненность свою получает из веры в Бога, из любви к Нему, из стремления человека уподобиться Богу в нравственном совершенстве, в чем и заключается весь смысл того движения в истории человечества, которое называется “прогрессом”).
“Закон” евреев исполнился; призвание “избранного племени” было совершено; деятельность верующего духа, сбросив с себя на Голгофе узы племенной еврейской исключительности, воспарила над миром свободной, вселенской истиной, достоянием и спасением не одного Израиля, но всего человечества. Отныне несть иудей и эллин, но все равны, все братья во Христе. Евреям, как племени, предстояло двинуться тем путем, который указан им евреями же апостолами, из Савлов стать Павлами, т.е. всемирными учителями и гражданами во Христе. Но евреи остались по ту сторону Голгофы и отреклись от Христа, мечтая, в племенной гордости, удержать чаемое ими исполнение обетования Божьего – исключительно за собой, в свою специальную пользу, и в качестве “избранного племени” получить внешнее всемирное владычество.
Тот же историк должен засвидетельствовать о поразительной судьбе, постигшей вслед за тем несчастный, не познавший своего исторического призвания Израиль. Это удивительное, так богато одаренное племя, очевидно, создано было не для какого-нибудь великого политического жребия, ибо в этом отношении (как уже сказано выше) оно является совершенно обделенным и никогда не имело необходимых для сего внешних атрибутов и качеств. Оно и сошло с политической арены истории, как скоро, в пределах своей племенной территории, совершило свое всемирное призвание в лице Иисуса. Но не познав, что призвание уже совершено, утратив и политическую форму бытия, и родную землю, оно тем не менее и на чужой земле продолжает хранить в себе свою древнюю племенную исключительность, хотя и под клеймом космополитизма. Чем, в самом деле, представляются теперь евреи? Племенем, рассеянным по всему миру, лишенным национальной территории, национального языка, письмен, одежды, и тем не менее племенем, тесно сплоченным не только физиологическим родством, но главное – родством или, вернее, единством духа, единством веры и чаяний. Древний еврейский язык, язык Библии, знаком только ученым; сами же евреи говорят, даже между собой, более или менее исковерканным языком тех стран, где живут (только в России и Польше евреи употребляют между собой отвратительное немецкое наречие и одеваются в костюм, вовсе не древний национальный, а какой-то средневековый – немецкий).
Вся “национальность” евреев – в религии, и другой основы для этой национальности и нет, исключая, конечно, физиологическую. Но даже и в сфере религии – их священные книги общие с христианами, т.е. весь так называемый Ветхий завет. Их отличие от христиан в том, что вслед за Ветхим заветом у христиан – Христос и Евангелие, а у евреев – отрицание Христа (т.е. конечного развития семитической идеи, выразившейся в Ветхом завете) и, как плод этого отрицания, – Талмуд, или собрание толкований на Ветхий завет и правил как для частной жизни, так и для общежития с христианами: (правил – христианам безусловно враждебных). Выражение, так часто теперь образованными евреями употребляемое: “еврейская национальность”, оказывается, таким образом, совершенно неправильным, ибо никаких других принадлежностей национальности, кроме религии и породы, евреи и не имеют; или же эти “образованные” евреи должны прямо и откровенно признать, что под словом “еврейская национальность” разумеется не что иное, как вероисповедное отличие евреев. Но даже и при этом выражение, напр. “Русские Моисеева закона”, выходит неточным. Русскими Моисеева закона могут быть названы караимы, но евреи исповедуют Моисеев закон в талмудском толковании, которое совершенно противно чистому мозаизму, могут разве наименовать себя “Русскими талмудистами”, не иначе.