Европейцы

– Ну конечно же, вы так считаете. Не отрицайте! – продолжал Феликс. – И я, безусловно, их нарушил. Единственное, что я могу сказать в свое оправдание: грех это, пожалуй, простительный. Я просто совершенно потерял голову; тут уж ничего не поделаешь. Хоть вы и отец Гертруды, не думаю, дорогой дядя, что вы представляете себе, до какой степени она обворожительна. У нее все задатки необычайно, я бы даже сказал, неповторимо обворожительной женщины.

– Меня всегда заботило, как сложится ее судьба, – сказал мистер Уэнтуорт. – Мы всегда желали ей счастья.

– Вот оно, ее счастье! – заявил Феликс. – Я сделаю ее счастливой. И она так думает. Неужели вы этого не видите?

– Я вижу, что она очень изменилась, – заявил мистер Уэнтуорт, и бесстрастный, невыразительный тон, каким это было сказано, открыл Феликсу всю глубину его протеста. – Возможно, она, как вы говорите, становится обворожительной женщиной, только и всего.

– В душе Гертруда такая серьезная, такая верная, – мягко сказала Шарлотта, устремив взгляд на отца.

– У меня сердце радуется, когда вы ее хвалите! – вскричал Феликс.

– У нее очень своеобразный характер, – сказал мистер Уэнтуорт.

– И это тоже похвала! – подхватил Феликс. – Я понимаю, я совсем не тот муж, о каком вы для нее мечтали. У меня нет ни состояния, ни положения в обществе. Я не могу предоставить ей достойное ее место в свете. Место в свете, где она могла бы проявить свои таланты, – вот что ей нужно.

– Место, где она могла бы выполнить свой долг! – заметил мистер Уэнтуорт.

– Ах, как прекрасно она его выполняет… свой долг. Как глубоко она его сознает! – воскликнул с сияющим лицом Феликс. – Но что-что, а для этого, дорогой дядя, у нее будут все возможности. – Мистер Уэнтуорт и Шарлотта смотрели на него с таким видом, будто перед ними петляла борзая. – Конечно, со мной она зароет свои таланты в землю, они так и останутся под спудом, – продолжал Феликс. – Увы, я и есть этот спуд. Знаю, что я вам более или менее по сердцу, вы не раз давали мне это понять; но вы считаете, что я легкомысленный, что у меня нет ни гроша за душой и что я вел себя весьма неприглядно. Вы правы, правы, тысячу раз правы. Кем я только не был – скрипачом, художником, актером… и все же: во-первых, думаю, вы преувеличиваете, вы приписываете мне то, что на самом деле мне не свойственно. Да, я богема, но в кругу богемы я всегда слыл джентльменом; мне жаль, что здесь нет моих старых camarades, [90] они бы вам подтвердили. Я любил свободу, не спорю, но никогда не употреблял ее во зло. В смертных грехах я неповинен; я не посягал ни на имущество ближнего, ни на его жену [91] . Так что, видите, дорогой дядя, как обстоит дело. – Не видеть мистер Уэнтуорт не мог, его холодные голубые глаза смотрели очень пристально. – Ну и, кроме того, c'est fini! [92] Все это позади. Je me range. [93] Взялся за ум. Как оказалось, я могу заработать на жизнь – и весьма сносную странствуя по свету и рисуя плохие портреты. Спору нет, профессия не слишком завидная, но вполне почтенная. Этого вы ведь не станете отрицать. О чем бишь я… так вот, я сказал: странствуя по свету. Этого я тоже не стану отрицать; боюсь, таков уж мой удел – странствовать в поисках приятных моделей. Под приятными я разумею тех, кто падок слегка на лесть и готов расщедриться. Гертруда утверждает, что охотно будет сопровождать меня в моих странствиях и занимать во время сеансов мои модели. Ей это даже представляется заманчивым; и уж раз об этом зашла речь, то, в-третьих, я Гертруде нравлюсь. Вы только вызовите ее на разговор, и она сама вам это скажет.

[90] товарищей (фр.)

[91] То есть исполнял библейскую заповедь: «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего…»

[92] с этим покончено (фр.)

[93] Я остепенился (фр.)

Язык Феликса явно двигался слишком быстро, и воображение слушателей за ним не поспевало; от потоков его красноречия, как от раскачивающейся в водах глубокого спокойного озера лодки, расходились круги молчания. Но и тогда, когда сам Феликс тоже замолкал и сидел в ожидании ответа, устремляя глаза то на отца, то на дочь, он все равно как бы продолжал говорить, убеждать и своей сияющей нетерпением улыбкой, и взлетом бровей, и выразительным ртом.

– Нет, дело не в том, что у вас нет средств, – сказал, прерывая долгое суровое безмолвие мистер Уэнтуорт.

– Как чудесно это слышать от вас! Но ведь и не в том, что у меня нет характера – потому что характер у меня есть: не скала, конечно, а какой-то осколочек, но на него вполне можно положиться.

– Папа, мне кажется, надо сказать Феликсу, что все дело в мистере Брэнде, – проговорила с бесконечной мягкостью в голосе Шарлотта.

– Нет, не только в мистере Брэнде, – заявил мистер Уэнтуорт внушительно. Он долго, глядя на свое колено, молчал. – Мне трудно это объяснить. – Очевидно, ему очень хотелось быть справедливым. – Все дело, как говорит мистер Брэнд, в нравственных основаниях, в том, хорошо ли это для Гертруды.

– Что может быть лучше? Что может быть лучше, дорогой дядя? – убеждал Феликс и как бы для большей убедительности встал и подошел к мистеру Уэнтуорту. Дядя его, который сидел, глядя все так же на свое колено, когда Феликс поднялся с места, перевел взгляд на ручку находившейся напротив него двери. – Что может быть лучше для девушки, чем выйти замуж за человека, которого она любит! – воскликнул Феликс.

Мистер Уэнтуорт увидел, что ручка двери повернулась и дверь приотворилась; она так и оставалась приотворенной, пока Феликс не изрек до конца сию отрадную истину. Однако, как только он договорил, дверь распахнулась, на пороге стояла Гертруда. Она казалась очень взволнованной, что-то сверкало во взоре ее милых, без блеска глаз. Она медленно, но с решительным видом вошла в комнату и, мягко прикрыв за собой дверь, обвела их всех взглядом. Феликс устремился к ней и предложил ей с нежной учтивостью руку; Шарлотта потеснилась, предоставляя ей место на диване. Но Гертруда заложила руки за спину и в сторону дивана даже не поглядела.

– Мы говорим о вас! – сказал Феликс.

– Я знаю, – ответила она. – Потому я и пришла. – И она обратила глаза на отца, который, в свою очередь, смотрел на нее очень пристально. Во взгляде его холодных голубых глаз светилось подобие просьбы, призыва образумиться.

– Хорошо, что ты здесь, – сказал он. – Мы как раз решаем твою судьбу.

– Зачем вам этим заниматься, – сказала Гертруда, – предоставьте это мне!

– Иными словами – мне! – воскликнул Феликс.

– Я предоставляю конечное решение воле более мудрой, чем наша, – проговорил старый джентльмен.

Феликс провел рукой по лбу.

– Но, en attendant [94] решения мудрой воли, должен сказать, что у вашего отца нет доверия.

– Ты не доверяешь Феликсу? – нахмурилась Гертруда.

Отец и сестра впервые видели ее такой. Шарлотта, встав с дивана, подошла к ней, как бы желая ее обнять, но, устрашившись, так и не рискнула.

Мистер Уэнтуорт был, однако, неустрашим.

– У меня больше доверия к Феликсу, чем к тебе.

– Ты никогда мне не доверял, никогда! Не знаю почему.

[94] ожидая (фр.)

– Сестра, сестра! – прошептала Шарлотта.

– Ты всегда нуждалась в руководстве, – заявил мистер Уэнтуорт. – У тебя трудный характер.

– Почему вы называете его трудным? Он мог бы быть легким, если бы вы этому не препятствовали. Вы не давали мне быть самой собой. Не понимаю, чего вы от меня хотели. И хуже всех был мистер Брэнд.

Шарлотта рискнула наконец прикоснуться к сестре. Она положила ей обе руки на плечо.

– Он так тебя любит, – сказала она почти шепотом.

Гертруда несколько секунд внимательно на нее смотрела, потом поцеловала.

– Нет, – сказала она. – Он меня не любит.

– Я никогда не видел тебя такой разгоряченной, – заметил мистер Уэнтуорт, чье негодование, если бы не его высокие принципы, было бы очень велико.

– Раз, по-твоему, я виновата, прости, мне жаль, – сказала Гертруда.

– Ты виновата, но не думаю, что тебе в самом деле жаль.

– Ей правда жаль, папа, – сказала Шарлотта.

– Я пошел бы даже еще дальше, дорогой дядя, – сказал Феликс, – позволил бы себе усомниться в том, что она виновата. Чем она перед вами виновата?

Мистер Уэнтуорт ответил не сразу. Несколько секунд помолчав, он сказал:

– Она не оправдала наших надежд.

– Не оправдала надежд? Ah voil`a! [95] – воскликнул Феликс.

Гертруда побледнела; она стояла, опустив глаза.

– Я сказала Феликсу, что уеду с ним, – сказала она.

– А! Вы иногда говорите бесподобные вещи! – воскликнул молодой человек.

– Уедешь, сестра? – спросила Шарлотта.

– Да, да, уеду; в одну далекую страну.

[95] Вот как! (фр.)