Европейские мины и контрмины

– Вы правы, граф! – заявила она решительно. – Мы говорим о серьезном деле, и было бы безрассудно умалчивать или скрывать мысли. Итак, вы полагаете, что могут наступить обстоятельства, которые воспрепятствуют Франции употребить свое могущество на защиту церкви и Святого престола?

– Как ни велико могущество Франции, – отвечал граф, – но ввиду нынешних сплотившихся держав, ввиду великих и могучих движений народа, оно тогда только может вести к успеху, если не раздробится, не станет стремиться к невозможному. Достаточно небольшой части этого могущества для защиты Рима, когда знаешь, что эта часть есть только символ, за которым стоит вся Франция. Всякое великое и опасное предприятие, задуманное Францией в ином направлении, умалит значение этого символа; всякое такое предприятие послужит сигналом к революции, то есть к отчаянному нападению Итальянского королевства на Рим.

Императрица слушала с напряженным вниманием.

– Мексиканская экспедиция, – продолжал граф спокойно, – помешала Франции сказать свое веское слово в германскую войну; война с Германией воспрепятствует защитить Рим.

– Поэтому, – сказала Евгения с живостью, – вы разделяете мнение, что мы не должны теперь вмешиваться в дела Германии?

– Не только теперь, но и никогда, – отвечал граф убедительным и твердым тоном, устремляя свой ясный взгляд на взволнованное лицо императрицы, которая смотрела на него с удивлением.

– Я надеялся, – продолжал граф, – что в минувшем году Австрия выйдет победительницей и разрушит новую Италию; что во главе Германии окажется католическая, преданная церкви держава, которая, в союзе с Францией, восстановит клонящееся к упадку владычество права и религии. Надежды эти не исполнились: Австрия разбита и даже отказалась от своего прошлого… она не поднимется больше, и Германия на веки принадлежит Пруссии!

Губы монархини шевелились, глаза искрились; казалось, она хотела заговорить, но удержалась и пытливо посмотрела из-под опущенных ресниц на графа, ожидая продолжения его речи.

– Дело Германии закончено, – говорил далее Риверо, – но может еще послужить на пользу церкви: Пруссии не нужна Италия, а последняя, при настоящей своей форме, ничего не может сделать одна, если против нее выступит Франция сосредоточенными силами и обеспечит свободу и независимость папского престола.

– Вы, – сказала императрица, не поднимая глаз, – разделяете преобладающее у нас мнение, будто для Франции лучше всего хранить твердый и долгий мир с Пруссией?

– Борьба Франции с Германией, – сказал граф весомо, – положит конец безопасности и независимости папского престола и, следовательно, будет в высшей степени опасна для единства церкви.

– Вы будете довольны, – отвечала Евгения, в голосе которой слышалось обманутое ожидание – мне кажется, в настоящую минуту положено основание такому миру. Однако, – прибавила она, перебирая батистовый платок, – я не вполне убеждена в его прочности.

Лицо графа оживилось от сильного внутреннего волнения; его глаза пытливо и проницательно посмотрели на императрицу.

– Разве нужно особое основание для мира, которому ничто не угрожает и который легко можно сохранить, поскольку никто не нарушит его? – спросил он. – Германия не заинтересована в том, чтобы преступать его.

Императрица широко открыла глаза и бросила гневный взгляд. Гордо подняв голову, она сказала со свойственной ее характеру живостью:

– Вы полагаете, граф, что Франция может и должна спокойно смотреть на сосредоточение всех германских сил в руке Пруссии, этой державы, которая уже простирает свой меч через Рейн к самому сердцу Франции? Вы не можете предполагать, чтобы Франция, наследие побед Наполеона, безмолвно и покорно терпела низвержение сложившегося устройства Европы и восстановление Немецкой империи, предпринятое протестантской державой. Конечно, нам не следовало допускать того, что совершилось; но факты уже имеют место быть, и мы должны собрать все свои силы, чтобы одним ударом разрушить результат минувшего года, а не довольствоваться нищенским вознаграждением!

Граф слушал с возраставшим вниманием, его глаза пристально и проницательно смотрели на императрицу. Ему, казалось, хочется возразить ей.

Но лицо его мгновенно приняло свое обычное спокойное выражение, и он спросил с легкой улыбкой:

– Какого вознаграждения могла бы требовать Франция и какое вознаграждение дала бы Германия?

– В Германии, – сказала императрица с презрительной улыбкой, – почтут за счастье купить прочный мир с Францией, окончательное признание сделанных в прошедшем году завоеваний, за скудное вознаграждение в виде жалкого Люксембурга!

– Люксембурга! – вскричал Риверо, вскочив и с удивлением смотря на императрицу, – Люксембурга? Неужели об этом помышляют всерьез?

– Граф, – сказала Евгения, в лице которой выразилось опасение. – В своем увлечении я сказала то, о чем не следовало бы говорить… Прошу вас не придавать никакого значения моим словам.

Граф на минуту потупил глаза.

– Ваше величество, – сказал он наконец, – милостиво обмолвились, что ваши высокие родственники приписывают мне много хороших качеств. Не забыли ли они одного, которым я горжусь, а именно скромности?

Императрица пытливо посмотрела на него.

– Из слов вашего величества, – продолжал граф, – я осмеливаюсь заключить, что вы недовольны переговорами об уступке Люксембурга, поэтому я употреблю все силы поддержать желание вашего величества. Быть может, вам уже сообщили, что я имею некоторые сведения о политических каналах и потому обладаю некоторым влиянием; следовательно, все дело в том, угодно ли вашему величеству одарить меня своим доверием.

– Если вы желаете прочного мира Франции с Пруссией, – отвечала монархиня нерешительно, – то почему вам интересно помешать люксембургским переговорам, тогда как уступка этой области должна служить условием и основанием упомянутого мира?

Риверо твердо и спокойно встретил проницательный взгляд императрицы и отвечал решительно:

– Не могу скрыть от вашего величества, что в этом вопросе заключается война!

– Война? – вскричала императрица. – Люксембург принадлежит Голландии, и если голландский король уступит его Франции, то разве Пруссия отважится вмешаться в этот совершившийся факт?

– О, – отвечал граф, – это верный путь к войне. Быть может, было бы лучше приобрести Люксембург посредством переговоров с Пруссией, которая никогда не примет свершившегося факта, задуманного и исполненного без ее ведома в таком деле, в котором считает себя представительницей интересов Германии!

Императрица молчала. В ее глазах светилась радость.

– Если начнется война, – сказал граф спокойно, – Франция будет разбита, Италия займет Рим.

– Вы полагаете, что Франция будет побеждена? – спросила Евгения.

– Французская армия не готова, – отвечал граф. – План маршала Пиля едва начал приводиться в исполнение, а в этом вопросе вся Германия пойдет за Пруссией. – Я убежден, понимай император, что люксембургский вопрос поведет к войне, то не поднимал бы его, не решался бы на опасную игру с целью прижать Пруссию к стенке своим fait accompli 14 .

14

Свершившимся фактом (фр.).