Европейское воспитание

Он взял лист бумаги, составил приказ об отступлении и внезапно с подлинным ужасом подумал: «Старик будет рвать и метать!» Он вздохнул, зашел в кабинет своего заместителя и друга капитана Лукина, передал ему приказ об отступлении и снова уселся за сосновой доской. В комнату вошел дневальный, щелкнул каблуками и отдал честь. Не успел он открыть рот, как послышался чей-то громкий голос, целый град ругательств, и в комнату, пятясь, ввалился старик Крыленко, за которым с выставленным штыком гнался раздраженный часовой.

— Отец! — воскликнул генерал.

Но старик не обращал внимания на сына и полностью сосредоточился на часовом.

— Ты что, не видишь нашивок, а? — горланил он. Он поднес свой рукав под нос часовому. — Чем пахнет, а? У тебя таких никогда не будет!

Он высморкался в кулак и повернулся к сыну. К молодому Крыленко вернулось самообладание. Он жестом выпроводил часового и дневального. Старик подбоченился, наклонился вперед и с недоверчивым отвращением осмотрел свое создание с головы до ног.

— Значит, это правда, Митька? Они произвели тебя в генералы?

Митька опустил глаза и молчал с виноватым видом.

— Да что ж это такое! — заорал вдруг старик. — Разве так встречают отца, сукин ты сын? Задница на стуле, а рот на замке? Я мало тебя лупил, а? Или ты считаешь, что уже поздно? — Огромный, волосатый кулак оказался под носом у генерала Крыленко. — А?

Отворилась дверь соседней комнаты, и с опешившим видом вошел капитан Лукин.

— Это мой отец! — поспешно объяснил ему молодой Крыленко.

Дверь вежливо затворилась. Молодой Крыленко повернулся к отцу и начал примирительным тоном:

— Да не орите вы так! А то сейчас все сбегутся. Понятное дело, я очень рад вас видеть…

Капрал Крыленко удобно устроился в кресле за генеральским письменным столом.

— Ну то-то! —проворчал он. Он подозрительно посмотрел на грудь сына. — А это что такое? — строго спросил он, ткнув пальцем в орден Ленина.

Молодой Крыленко покраснел от смущения. Он чувствовал себя несчастным и раздавленным. Он смотрел исподлобья с виноватым видом. «Честное слово, можно подумать, будто я его украл».

— Это так, — попробовал он оправдаться. — За Смоленск, помнишь, прошлым летом… Штуковина такая!

— Штуковина! — передразнил его старик Крыленко, хрипя от злости. — И правда, почему бы не нацепить орден Ленина, коли есть куда? А? Прохвост!

— Но…

— Молчать. — Над сосновой доской снова протянулся мохнатый кулак. — Сыми сейчас же!

Молодой Крыленко быстро отцепил медаль и спрятал ее в карман.

— Не нервничайте… В вашем возрасте…

— В своем возрасте я еще сражаюсь на фронте, а ты в свои двадцать девять превратился в тыловую крысу. А? — Он презрительно сплюнул и вытянул ногу. — Сними с меня сапоги!

Молодой Крыленко подошел к отцу, повернулся к нему спиной, ухватился за один сапог и начал тянуть, а старик уперся вторым ему в зад.

— Чаю хочу, — заявил он. — Скажи, чтобы принесли самовар.

Генерал позвал дневального. Дневальный вошел, щелкнул каблуками, отдал честь и с разинутым ртом уставился на разутого капрала, удобно разместившегося за генеральским столом.

— Принесите чаю!

Дневальный щелкнул каблуками и вышел, пошатываясь. Старик Крыленко потер руки и посмотрел на карту.

— Рябинниково! — внезапно обнаружил он с детской радостью и поставил на карту свой толстый грязный палец. — А это что за подкова?

— Это наши новые позиции. Я отдал приказ эвакуировать Рябинниково и занять…

Молодой Крыленко с тревогой остановился. Усы старика мгновенно встали торчком и затрепетали, как листва на ветру. Глаза злобно сощурились, а из носа послышался прерывистый, злобный свист. Он медленно встал и наклонился вперед…

— Это как же понимать?

— Не стоит смотреть на эти вещи с сугубо личной точки зрения, отец!

— Ты не будешь защищать Рябинниково? Наше Рябинниково?

— Ну перестаньте, отец… Будьте благоразумны. У врага совершенно свежая бронетанковая дивизия, а у меня нет противотанковых установок…

— Нет противотанковых установок? Что же ты сделал с теми, которые доверил тебе народ? Пропил их, что ли? Или в карты продул?

— Да что вы такое говорите, отец…

— Сволочь! — завопил вдруг старик сорвавшимся голосом. — Ко мне, товарищи! К стенке его! Расстрелять! Погоди, погоди у меня!

Он подпрыгнул с поразительным проворством, схватил сына за ухо и оттаскал его…

— Ай! — бесстыдно закричал генерал Крыленко. — Отпустите меня!

— Он оставил Рябинниково! — причитал старик. — Пятнадцать лет я там жил, работал и трудился… Нет такой ноги, которой бы я не обул! Наша деревня, без единого выстрела отданная врагу! Что скажет Степка Богородица? А Ватрушкин? А Анна Ивановна? Митька Крыленко отдал врагу родное село! Мой сын!

Встревоженный криками часовой ворвался в комнату с выставленным штыком, убежденный, что его генерала убивают. Он увидел расхристанного и босого старого капрала, с плачем таскавшего за ухо генерала, который — о, ужас! — даже не пытался защищаться. Для часового это было уже слишком. Он протер глаза и вылетел из комнаты с таким видом, будто все бесы восстали из ада и несутся за ним по пятам… В конце концов молодому Крыленко удалось освободить свое измятое ухо и спрятаться за столом.

— Мне дают приказы! — пытался он объясниться. — Нельзя вести войну, как вздумается… И я же сказал вам, у меня нет противотанковых установок!

— Противотанковые установки, противотанковые установки! А штыки что, для собак придуманы?

— Отец!

— Холера тебя побери! — попросту ответил ему старик Крыленко. — Рябинниково, оставленное без единого выстрела, без единого погибшего на его улицах солдата!

Он резко замолчал и встал.

— Ну что ж, я, Савелий Крыленко, сам покажу тебе, как должен драться настоящий гражданин! Я сам пойду в Рябинниково! Я один буду защищать его! Своей грудью! Своими руками! Обойдусь без тебя… Скотина.