Эйнштейн

Знакомые описывали ее как дисциплинированного человека, типичную отличницу, с независимым умом. Питер Микельмор [11] , один из биографов Эйнштейна: «Она судила о людях куда быстрее, чем он, и была тверда в своих симпатиях и антипатиях. По любому вопросу, о котором заходил спор, у нее была определенная точка зрения». Карл Зелиг, первый биограф, написавший о частной жизни Эйнштейна с его собственных слов [12] : «Она была достаточно способным человеком, но математическим дарованием не обладала… С тяжелым, замкнутым характером жить и учиться Милеве порой было нелегко. Знакомым она казалась несколько угрюмой, молчаливой, недоверчивой. Но те, кто знал ее ближе, уважали Милеву за чисто славянское гостеприимство, за скромность, с которой она слушала часто разгоравшиеся споры. Своей внешности она совсем не уделяла внимания, так как женское кокетство было ей совершенно чуждо. Милева страдала туберкулезом суставов, хромала, была неврастенична и очень ревнива; все это порой обращало в мучение и ее жизнь, и жизнь ее близких». Подруга, Милана Бота, в письме родителям охарактеризовала ее так: «Очень хорошая девочка, умная и серьезная, маленькая, болезненная, темноволосая, бойкая, говорит как настоящая девочка из НовиСада, немного хромая, с отличными манерами». Студентка Маргарет Икскуль вспоминала, что часто ходили домой втроем - она, Милева и Альберт, и он говорил о физике, и Маргарет почувствовала, что Милева влюблена.

Однако 5 октября 1897 года она ушла из Политехникума и провела зимний семестр вольнослушателем Гейдельбергского университета. (Ее сербские биографы и авторы «страшилок» об Эйнштейне настаивают, что она была человеком необычайно организованным и целеустремленным, но беспрестанные бегания из одного учебного заведения в другое с этим както не вяжутся.) Тогда и началась переписка, из которой, к сожалению, сохранилась лишь малая часть. Его первое письмо утеряно, известно лишь, что в нем было четыре страницы, так как это упоминает в своем ответе Милева. «Я благодарна за ту жертву, которую Вы принесли, сочиняя это длинное письмо…» Дальше она пишет, как слушала лекцию профессора физики Ленарда. Совсем другая - по сравнению с простушкой Мари - переписка двух физиков и людей незаурядных. Он - ей: «Мой милый котенок! Я только что прочел статью Ленарда о влиянии ультрафиолетового излучения на возникновение катодных лучей, она доставила мне такое удовольствие, вызвала такой восторг…» Она - ему: «Я сомневаюсь, что человек неспособен постигнуть понятие бесконечности, потому что таково устройство его мозга. Он понял бы, что такое бесконечность, если бы в юные годы, то есть тогда, когда формируются его представления и способности к восприятию, ему позволили устремить свой ум в просторы мироздания, а не удерживали бы его дух, как в клетке, в пределах интересов к земному или, хуже того, в четырех стенах застойной провинциальной жизни. Если человек способен помыслить о бесконечном счастье, он должен уметь постигнуть бесконечность пространства - я думаю, второе куда проще сделать…»; «Папа дал мне табаку для Вас и велел непременно передать из рук в руки. Он надеется, что аппетит у Вас станет лучше, когда Вы приедете к нам на свежий воздух. Я рассказала ему о Вас все. Вам будет о чем поговорить друг с другом». Его родители ничего подобного не передавали; вероятно, он им вообще не говорил о ней.

Той осенью брат Дрейфуса заявил обвинение против майора Эстерхази, по мнению некоторых экспертов, подделавшего записку, изза которой посадили Дрейфуса. 11 января 1898 года Эстерхази был оправдан военным судом, а 13го в газете «Аврора» появилось письмо Золя президенту Франции Фору «Я обвиняю». С этого момента весь мир поделился на дрейфусаров и антидрейфусаров; вопрос стоял уже не о виновности или невиновности злополучного капитана, а о том, может ли еврей быть честным человеком. На стороне обвинения - военное сословие, клерикалы, консерваторы; левые в подавляющем большинстве за Дрейфуса, но не все - антисемитизм у многих перевесил. А Эйнштейн завел нового друга - опять еврея. Познакомились они с Микеле Бессо (1873-1955), швейцарским подданным, чьи предки жили в Испании, на музыкальном вечере; Бессо учился в Политехникуме на инженера и потом работал на фабрике электроприборов в Винтертуре. Очень любили друг друга; в одном из двух сотен писем, которыми они обменялись, Эйнштейн писал (23 июня 1918 года): «Никто мне так не был близок, как ты, никто так меня не знает, как ты». За глаза, впрочем, он Бессо ругал (в письмах Милеве), называл «тряпкой». Он вообще в молодости любил позлословить. Марии Кюри - лично: «Доброй и вместе с тем почеловечески упрямой - такой я люблю Вас»; публично: «Ее сила, ее чистота воли, ее честность по отношению к себе, ее объективность и справедливость - все это сочетается в человеке»; в письме Милеве: «сушеная вобла». Авторы «страшилок» не преминули отметить эту черту: разве мог такой лицемерный человек придумать хорошую физическую теорию?

Был еще один друг, тоже студент Политехникума, тоже еврей, Фридрих Адлер (1879-1960), усидчивый, прилежный, консультировал Альберта по астрономии. Он был сыном лидера австрийской Социалистической партии и политактивистом; немного заразил Эйнштейна Марксом и очень сильно - своим другим кумиром, Эрнстом Махом. Это тот самый Мах (1838-1916), которого ругал Ленин, философ и физик, профессор ряда европейских университетов, в описываемый период - профессор философии Венского университета. Сделал массу открытий в физике, особенно в оптике и акустике. Философия его была на грани с физикой и весьма революционна. Тогда считали, что есть пустое пространство, в нем звезды, планеты, если их убрать, останется то же самое пространство. Мах считал, что ничего не останется - массы вещества сами создают пространство и время. Мах, как многие тогда, не верил в атомы, но не верил и в эфир. Это произвело на Эйнштейна сильное впечатление.

17 декабря 1897 года Альберт писал Милеве, кокетничая: «Поразительно забавна жизнь, что я здесь веду, в духе Шопенгауэра… Подумайте о всех тех препятствиях, которые чинят нам все эти старые обыватели». 23го приехал домой на каникулы и узнал, что отцу опять грозит банкротство. Сестре, январь 1898го: «Меня глубоко удручает, что я, взрослый человек, вынужден сидеть сложа руки, неспособный оказать хоть какуюнибудь помощь. Я стал обузой для семьи… Лучше бы мне вовсе не родиться на свет…» Через несколько месяцев Герман взял займ и заказы нашел - обошлось.

Милева в апреле 1898го вернулась в Политехникум. (Альберт не то чтобы просил вернуться, но советовал.) Поселилась в пансионе на Платтенштрассе, где жили ее землячки; лучшей ее подругой стала студенткаисторик Элен Кауфман из Вены. Девушки вспоминали: Альберт почти каждый день приходил с учебниками и скрипкой, Милева играла на мандолине, Элен на пианино. Лето он провел с семьей, никуда не поехали - денег нет; в сентябре снял в Цюрихе новую квартиру, поближе к Милеве, в пансионате Стефани Марквальдер, улица Клосбахштрассе, 87. Жильцы подобрались сплошь музыкальные и устраивали вечера. Дочь хозяйки Сюзанна, учительница, аккомпанировавшая Эйнштейну: «Техника у меня была очень неважная, но он проявлял снисходительность. В крайнем случае только скажет: „Ну вот, вы опять остановились как осел на горе!“… Пел сладким итальянским тенором серенады…» (Пришли приятельницы хозяйки, начали разговаривать - демонстративно убрал скрипку, вспылил.) Милева стала ходить к Марквальдерам. Заботилась об Альберте, заставляла есть суп, причесывала, вязала носки. Сюзанна Марквальдер - Зелигу: «Она была скромная, милая. Однажды один из приятелей Альберта сказал, что никогда бы не женился на хромой; Эйнштейн ответил спокойно: „Зато у нее обворожительный голос“».

За самой Сюзанной он тоже немножко ухаживал, катал на лодке по Цюрихскому озеру. Парусный спорт ему нравился, впрочем, назвать его плавания спортом вряд ли можно: гонок не любил и, когда ветер стихал, по словам Сюзанны, просто сидел и строчил в записной книжке. Акимов: «Альберт предпочитал изнурительному спорту легкую прогулку на паруснике. Такая философия очень импонировала женщинам и мужчинам, поверхностно относящимся к науке».

3 октября 1898 года Альберт сдал промежуточные экзамены на диплом; в начале 1899го Перне, рассерженный тем, что он стал прогуливать даже практические занятия, написал в ректорат докладную - объявили выговор. Бессо тем временем женился на Анне, сестре Мари Винтелер, - Эйнштейн их и познакомил. К весенним каникулам 1899го, которые Альберт проводил в Милане, относятся первые сохранившиеся письма от него Милеве - коротенькие и «ни о чем». Картер и Хайфилд: «Он все время ждал от Милевы выражений неудовольствия, будь это „горькие упреки“ за то, что он не давал о себе знать, или хмурый рассерженный взгляд, когда он не смог дать ей какието конспекты. „Не дуйся изза этого, маленькая ведьма“, - говорил он ей. „Не раздражайся, не хмурься, не делай сердитую мину“. Он, разумеется, шутил, но в каждой шутке есть доля правды. Какой бы милой ни была его подруга, характер у нее был нелегкий, и Эйнштейн угадывал в нем чтото очень знакомое. „Вы так живо предстали перед моим мысленным взором, пока мать меня сурово отчитывала“».

Летом 1899 года он жил с матерью, сестрой и генуэзской теткой, что высылала ему по 100 франков, на курорте Меттменштеттен. Из писем того лета Милеве: «Мы так хорошо понимаем темные стороны друг друга, оба пьем черный кофе и едим сосиски etc…»; «Моя мать и сестра кажутся мне ограниченными, несмотря на привязанность, которую я к ним испытываю. Удивительно, жизнь меняет нашу душу во всем, до такой степени, что самые близкие родственные связи слабеют, превращаясь в обычную приязнь. В глубине души мы уже не понимаем друг друга и не способны ни понастоящему друг другу сопереживать, ни понять, какое чувство движет некогда близким человеком». «Я все тот же старый бродяга - капризный, вредный и вечно в плохом настроении…»; «Когда я читал Гельмгольца - и сейчас читаю, - я не могу представить, что Вы не сидите рядом со мной… Я наслаждаюсь совместной работой с Вами - все кажется не так скучно…» «Скоро я буду снова с моим солнышком, буду целовать ее, обнимать ее, пить кофе с ней, браниться с ней, учиться с ней, смеяться с ней, гулять с ней, болтать с ней, и так до бесконечности!» - это письмо он отослал 10 августа, примерно в те дни, когда завел легкую интрижку с местной девушкой Анной Шмидт, которой записал в альбом стихи (он легко сочинял шутливые стихи «на случай»): «В голову приходит столько разных мыслей, и среди них одна - о том, как я целую Ваши губки. Если Вы на это рассердитесь, не надо кричать и плакать. Самым справедливым наказанием будет вернуть поцелуй. Примите эти стихи на память о Вашем приятелеповесе». Повеса и есть…

Летом он также ездил в Аарау к Майе, которая там обучалась на учительских курсах (и завела роман с Паулем, сыном Винтелеров); Милеве писал, что старается бывать в Аарау поменьше, ибо «там живет девушка, которую я когдато очень любил и которая попрежнему имеет власть над моим сердцем… Сейчас я защищен крепостными стенами и чувствую себя почти в безопасности. Но я знаю, что стоит мне увидеть ее еще, и я утрачу контроль над собой. Я в этом уверен и боюсь этого как огня». Картер и Хайфилд на этом цитату обрывают - какой жестокий!
– но дальше он без всякого перехода пишет: «Как только вернусь, мы с тобой залезем на гору Утлшиберг и будем наслаждаться и копить чудесные воспоминания о том, что мы делали вдвоем… А потом начнем как следует учить Гельмгольца».

Оба готовились к осенним экзаменам (Милева должна была сдавать их с младшим курсом, так как полгода отсутствовала). Она тоже провела лето с родителями на ферме, которую купил ее отец, выйдя на пенсию. Жаловалась Альберту на жару, тяжелые занятия, трудности с геометрией, он ее утешал: «Скоро все закончится, и ты сдашь отлично. Моя милая детка знает, чего хочет, и уже много раз это доказывала».

В августе он докладывал Милеве, что хотел в Аарау опять строить прибор для поимки эфира, но ему не дали, а уже в сентябре от ловли отказался и написал Милеве знаменитое письмо: «Я все более и более убеждаюсь в том, что электродинамика движущихся тел в том виде, в каком она существует сегодня, не соответствует действительности и что в будущем будет возможно представить ее в более простом виде. Введение понятия „эфир“ в электрические теории привело к понятию среды, о движении которой мы можем говорить только без приписывания этому понятию какоголибо физического смысла…» (Отклик Милевы либо не сохранился, либо его не было, так что никто не знает, что она думала по поводу эфира.) Примерно то же утверждал великий математик Жюль Анри Пуанкаре (1854-1912) - человек, известный своим благородством, корректный, ни разу не замешанный в спорах о приоритете, который он неоднократно добровольно уступал; настоящий джентльмен. Замечательным, но безымянным преобразованиям, которые построили Лоренц и - независимо - Фицджеральд, он дал имя Лоренца, а затем дополнил их; после опытов Майкельсона и Морли он сказал, что нам никогда не удастся обнаружить движение тел относительно эфира, а значит, можно заниматься физикой так, как если бы эфира не было.

Экзамены в октябре Альберт сдал так (по шестибалльной системе): теоретическая физика - 5; физический практикум - 5; теория функций - 5,5; астрономия - 5; аналитическая геометрия и механика - 6; дипломная работа - 4,5. Милева получила оценки ниже, но по физике - 5,5, как и он. В ноябре он вернулся жить в дом Анриетты Хеги; с Милевой продолжали опекать друг друга. В летние каникулы 1900 года они окончательно перешли на «ты» и отношения стали развиваться бурно. Он звал себя «Джонни», ее - «Долли», «ведьмочка», «чертенок», «котенок», «лягушонок», «ангелочек», «мальчишка», «чернушка», «детеныш». Рассказал о ней матери. Той будущая невестка не понравилась; надо признать, что любая мать была бы не в восторге: старше на четыре года, хромая, другой национальности, ладно бы немка или швейцарка, а славяне люди совсем непонятные; сын, похоже, у нее под каблуком и уже «живет» с нею. Элен Кауфман в июне побывала в гостях у Эйнштейнов и сообщила Милеве, что та не нравится «свекрови». Милева - Альберту: «Знаешь, сначала я почувствовала себя несчастной, совершенно несчастной, но потом утешилась: в конце концов, самый главный для меня человек другого мнения обо мне, и, когда он рисует прекрасные картины нашего совместного будущего, я забываю все свои огорчения».