Эйнштейн

Эренбург: «Он спросил, куда я собираюсь поехать. Я ответил, что послезавтра уезжаю на Юг - хочу поглядеть, как живут негры. Он сказал: „Живут они ужасно. Постыдно! Действия правительства Южных штатов подпадают под некоторые пункты обвинительного акта Нюрнбергского процесса…“ Он меня расспрашивал о Советском Союзе. Потом сказал: „Я верю, что вы быстро восстановите экономику. Я вообще верю в Россию. Скажите, вы часто встречаетесь со Сталиным?“ Я ответил, что ни разу с ним не разговаривал. „Жалко - мне хотелось бы узнать о нем как о человеке. Один коммунист мне говорил, что я отстал - преувеличиваю роль личности. Конечно, я не марксист, но я знаю, что мир существует вне субъективных оценок личности. И все же личность играет крупнейшую роль… Я куда лучше представляю себе Ленина - читал о нем, видел людей, которые с ним встречались. Он вызывает к себе уважение - не только как политик, но и как человек с высокими моральными критериями…“» (Надо учитывать, как и в любом случае пересказа, что все цитаты могут оказаться далеко не точными.)

В июне 1946 года Эйнштейн возглавил только что созданный Комитет по чрезвычайной ситуации ученыхатомщиков, цель которого была - информировать общественность об опасности атомной войны. «НьюЙорк таймс», 23 июня: «Легче разрушить плутоний, чем злой дух в людях». (ФБР отметило, что Эйнштейн стал лидером «еще одной» «прокоммунистической организации».) Исполнительными директорами комитета стали Сцилард и Лайнус Полинг, пацифист, отказавшийся участвовать в Манхэттенском проекте. Полинг: «Мы встречались каждый вечер и около часа обсуждали не науку, но международные дела. Мне кажется, ему нравилась моя жена особенно. У них обоих было превосходное чувство юмора. Когда говорили чтолибо забавное о национальных лидерах и их поведении, они помирали от хохота…»

6 августа комитет зарегистрировали, а 79 физиков подписали обращение к Трумэну: нельзя допускать ядерной войны. Была по соседству и другая организация со схожими целями - Ассоциация ученых ЛосАламоса, основанная 30 августа 1945 года группой бывших «манхэттенцев». Но взаимодействия не вышло: первая группа была «левой» и ратовала за Всемирное правительство и дружбу с СССР, а вторая была более патриотичной и умеренной. В 1970 году профессор Роберт Маршак, работавший в ЛосАламосской ассоциации, вспоминал: «Я разговаривал с Эйнштейном в течение целого года, когда я был в Ассоциации, чтобы попытаться убедить его, что должны быть гораздо более тесные отношения между Чрезвычайным комитетом и Ассоциацией, я чувствовал, что они шли в разные стороны, а они должны работать вместе. Мне казалось, что Эйнштейн был орудием Сциларда, и во время одной продолжительной встречи я пытался убедить его сотрудничать с Ассоциацией… Но Эйнштейн не был наивен. Он был в состоянии понять, когда его пытались использовать в своих целях… Не Сцилард вбил в голову Эйнштейну это Всемирное правительство, а сам Эйнштейн думал о нем еще до войны и теперь проталкивал его… Он, казалось, принял некоторые из моих аргументов в защиту ООН. Он был очень мягким человеком. Он не видел несовместимости и считал, что все должны стоять за Всемирное правительство и в то же время Ассоциация и Комитет могут быть едины… В итоге изза наших с ним разногласий мы не сотрудничали как надо. И я чувствовал, что массовой поддержки у них нет».

Одним из проектов Чрезвычайного комитета была съемка пропагандистского фильма; летом 1946го обратились в Голливуд к Луису Барту, руководителю «МетроГолдвинМайер», тот дал сценариста Сэма Маркса, который приехал в Принстон и попросил Эйнштейна рассказать, как делалась бомба. Комитет решил, что это будет прославлением войны, и отказался, сценарий стали переделывать, а Эйнштейн продолжал выписывать уравнения. Коненковой, 25 июля: «Как собака я мучаюсь со своим молодым ассистентом, чтобы решить загаданную себе загадку. Иногда я спрашиваю себя, не сошел ли я окончательно с ума, не находя решения… В этом году я остаюсь в Принстоне, так что не надо опасаться за мое здоровье (яхта)… От моего имени все собирают деньги на общественные нужды: евреи, физикиатомщики и штат НьюДжерси…»

Ученые - люди отчасти наивные: как следует из документов ФБР, П. Капица письмом от 19 июля 1946 года приглашал Эйнштейна в свой Институт физических проблем и свою «самую свободную для творчества страну». В Америке Капицу считали координатором работ по атомной бомбе. Судоплатов: «ФБР стало активно разрабатывать Эйнштейна, считая его связанным какимито негласными договоренностями с Капицей…» Эйнштейн, как указано в документе ФБР, отреагировал на приглашение письмом к Сталину и Молотову, заявив, что его решение зависит от того, верно ли, что в СССР ученыхевреев не допускают на руководящие посты, а еврейских врачей не допустили к выборам в Академию медицинских наук. Было ли такое письмо Эйнштейна (что довольно маловероятно: он никуда переезжать не хотел, во всяком случае, никому не писал ни о чем подобном), был ли на него ответ - неясно. Но приглашение Капицы наверняка существовало, так как известно, что он предлагал Сталину назначить Бора главой ядерной программы в СССР (17 августа 1946 года его, возможно за эти самые идеи, сняли с поста директора Института физических проблем). Такая же наивность была и с другой стороны: Оппенгеймер, Бор и Ферми вновь говорили, что ядерную войну можно предотвратить, если стороны добровольно поделятся информацией…

Эйнштейна попрежнему доставали всякими завиральными теориями. В 1946м к их авторам присоединился Иммануил Великовский - психоаналитик, еще в Берлине создавший еврейский научный журнал «Скрипта университатис», в котором Эйнштейн изредка сотрудничал. Теперь Великовский уверял, что Венера была кометой, вырвавшейся из недр Юпитера, и если бы не защита Марса, Земли бы уже не было. Психолог Ян Эренвальд, давно и безрезультатно рекламировавший Эйнштейну телепатию и психокинез, прислал свою книгу, Эйнштейн отвечал: «Я могу судить как обыватель и не могу утверждать, что я пришел к утвердительному или отрицательному выводу. Мне кажется, что с точки зрения физики мы не имеем права исключать априори возможности телепатии. Для этого основы нашей науки слишком неопределенны и неполны… С одной стороны, у меня нет возражений против надежности Вашего метода. Тем не менее я считаю подозрительным то, что ясновидение у Вас происходит с той же степенью вероятности, что и телепатия… В любом случае Ваша книга меня стимулировала и я несколько смягчил свое отношение, которое сначала было резко отрицательным. Не стоит смотреть на весь этот мир сквозь шоры…»

Его вновь донимали расспросами, верит ли он в бога, а если верит, то в какого; Гай Ранермладший, историк, спрашивал, верно ли, что некий иезуит вынудил его «отказаться от атеизма». Ответ: «Я никогда в жизни не разговаривал с иезуитом, и меня поражает смелость, с которой обо мне заявляют такую ложь. С точки зрения священникаиезуита я, конечно, атеист, и всегда был атеистом». Уильям Германс, знакомый по Берлину, переехавший в США, записывал, как в Принстоне они с Эйнштейном говорили о религии и тот сказал (опять надо учесть, что это пересказ, а не запротоколированная цитата): «По сравнению с концлагерями деяния Чингисхана выглядят детской игрой. Но то, что заставляет меня содрогнуться, это молчание церкви. Не нужно быть пророком, чтобы сказать: „Католическая церковь заплатит за это молчание“. Я не говорю, что ужасные преступления церкви за 2000 лет всегда происходили с благословения Ватикана, но это он заразил свою паству идеей: „У нас есть истинный Бог, и евреи распяли Его“. Церковь сеяла ненависть вместо любви, несмотря на заповедь: „Не убий“. Я не коммунист, но хорошо понимаю, почему разрушили церковь в России - все грехи возвращаются, как говорит пословица. Церковь будет платить за свои отношения с Гитлером, и Германия тоже… Посмотрите на ненависть, которую церковь проявила против евреев, крестовые походы, костры инквизиции, молчаливое одобрение действий Гитлера… Когда я слышу слово „религия“, мои волосы встают дыбом. Церковь всегда продает себя власть имущим… Было бы прекрасно, если бы религиозный дух направлял церковь; вместо этого церковь определяет дух религии. Церковники на протяжении веков не боролись против политического разложения, пока не покушались на их святость и имущество».

Еврейскую религию он никогда не ругал, но сам был ей чужд; в сентябре Исаак Хирш из Кумберленда просил приехать на религиозный праздник - отвечал: «Хоть я и чтото вроде еврейского святого, но так давно не был в синагоге, что боюсь, Бог меня не узнает, так что не стало бы хуже…» И поехал вместо этого отдохнуть на новое место - озеро Дип Крик на западе штата Мэриленд; немногие из местных, кто узнал его, рассказывали, что он часами рыбачил, наблюдал в бинокль за птицами и ел кукурузу; возможно, спутали его с кемто, так как рыбалкой он прежде не увлекался. Через две недели вернулся к своей обширной семье: коту Тигру, фокстерьеру Чико, сестре, дочери, Элен Дюкас, «страусенку» Штраусу и Джоанне Фантовой, устроившейся на работу в библиотеку Принстонского университета. Возможно, с этого периода Фантова до какойто степени заменила ему Коненкову, во всяком случае, дальнейшей переписки с Маргаритой пока не обнаружено. (Она овдовела в 1971м и умерла от истощения, всеми брошенная, в 1980м; письма Эйнштейна к ней были опубликованы в 1998 году.)

В конце сентября - торжества, посвященные двухсотлетию Принстона, приехал Бор и приехал человек, которого мы беспрестанно цитируем, - Абрахам Пайс (1918-2000), голландский еврей, почти всю войну проведший в тюрьме гестапо, потом работавший в Копенгагене у Бора. Пайс: «…на ранних этапах нашего сотрудничества я не улавливал хода мыслей Бора и часто бывал обескуражен. Я не мог понять, зачем он рассказывает мне о том, что в 1927 году Шредингера поразило вероятностное толкование квантовой механики, и почему он упоминает о какомто возражении Эйнштейна 1928 года, которое явно не имело отношения к обсуждаемому вопросу. Но вскоре туман стал рассеиваться… Подобно спортсмену, разминающемуся перед выходом на площадку, Бор заново переживал борьбу, которая происходила до принятия и признания квантовой механики. Можно даже сказать, что для Бора эта борьба каждый день начиналась сызнова. Мне кажется, в этом и заключался неиссякаемый источник своеобразия личности Бора. Эйнштейн всегда был его основным оппонентом - даже после смерти Эйнштейна Бор продолжал спорить с ним, как с живым».

Сперва Пайса в Принстоне интересовал только Паули, но Бор представил его Эйнштейну, «который весьма дружелюбно приветствовал перепуганного молодого человека». «Разговор довольно быстро перешел на проблемы квантовой теории… Не слушая собеседника, каждый с жаром говорил о своем. Как прежде я не понимал Бора, так теперь не понял Эйнштейна». Пайс заинтересовался Эйнштейном, напросился на встречу, и начались регулярные совместные прогулки и беседы. «Разговаривали всегда понемецки, на языке, позволявшем уловить все оттенки мыслей Эйнштейна и оценить его индивидуальность… В глазах физиков, которые понимали ход его мыслей и были с ним знакомы, ореол легендарности, окружавший Эйнштейна, не имел большого значения, но время от времени все же давал о себе знать. Помню, как в 1947 году я читал в институте лекцию о недавно открытых jxмезонах. Эйнштейн вошел уже после того, как я начал говорить. На несколько мгновений я лишился дара речи, борясь с острым чувством нереальности происходящего…»

«Мы говорили не только о физике, но и о политике, об атомной бомбе, о судьбе евреев и о менее важных вещах. Однажды я рассказал Эйнштейну еврейский анекдот. Он так смеялся, что я начал собирать для него анекдоты. Я рассказывал их, и его лицо менялось. Он вдруг молодел и становился похожим на проказливого школьника… Изредка он проводил семинары, где рассказывал о своей работе… Выступления Эйнштейна отличались ясностью, но оставляли ощущение незавершенности, потусторонности. То были дни поразительного прогресса в квантовой электродинамике и неожиданных открытий новых частиц, дни, когда разрыв между физикой Эйнштейна и физикой молодого поколения все увеличивался».