Эйзенхауэр

Эйзенхауэр отверг это предложение. Более того, он отдал приказ о запрете германским военным и гражданским лицам пересекать Эльбу в западном направлении для сдачи войскам союзников; в случае необходимости разрешалось открывать по ним огонь. Хотя на практике этот приказ не соблюдался, он был свидетельством добросовестности главнокомандующего по отношению к восточному союзнику^{373}.

Четвертого мая в ставку Эйзенхауэра прибыл германский адмирал Ганс Георг Фридебург и от имени Деница вновь предложил полную капитуляцию германских вооруженных сил перед американцами и англичанами. Отказавшись принять германского представителя, Эйзенхауэр велел передать ему, что безоговорочная капитуляция должна быть осуществлена одновременно перед всеми союзниками. 6 мая в Реймс явился начальник штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта генерал-полковник Альфред Йодль. Получив тот же ответ, он запросил 48-часовой перерыв, чтобы связаться с Деницем и для получения инструкций. Эйзенхауэр понимал, что германское командование пытается максимально затянуть подписание акта о капитуляции, чтобы через Эльбу на Запад перебралось как можно большее число немцев. Он отлично знал, что его приказ о заградительной линии на Эльбе фактически не соблюдается, но ничего не мог с этим поделать — не стрелять же в самом деле по безоружным людям, идущим с поднятыми руками.

Йодлю было заявлено, что акт о капитуляции, текст которого уже подготовлен, должен быть подписан немедленно. Ему была предоставлена линия связи, по которой он получил неохотное согласие Деница^{374}.

Добившись полного выполнения своих условий, Эйзенхауэр оказался перед нелегкой проблемой: как реально осуществить капитуляцию Германии не только перед западными державами, но и перед СССР. Однако на этот счет у него был припасен один вариант. В то время в Западной Европе находился единственный представитель высшего военного командования СССР — руководитель советской военной миссии, военный атташе советского посольства в Париже и одновременно резидент военной разведки генерал-лейтенант артиллерии Иван Алексеевич Суслопаров, на которого была возложена задача поддерживать связь с союзным командованием.

С осени 1944 года, когда Суслопаров прибыл в Париж, до мая 1945-го его функция сводилась к решению мелких технических вопросов. Но теперь Эйзенхауэр решил, что Суслопаров как представитель советского командования на Западе и есть то авторитетное лицо, которое может поставить подпись от имени СССР.

Вечером 6 мая к Суслопарову прилетел представитель Эйзенхауэра с сообщением о готовности германского командования капитулировать перед всеми союзниками и о том, что подписание акта о капитуляции назначено на два часа ночи 7 мая в резиденции Эйзенхауэра в Реймсе. Ознакомившись с текстом акта, Суслопаров счел, что он приемлем. В нем говорилось, что в ночь на 9 мая (в 23 часа 01 минуту по среднеевропейскому времени или в 00 часов 01 минуту по московскому времени) будет осуществлена безоговорочная капитуляция всех сухопутных, морских и воздушных вооруженных сил, находившихся к тому моменту под германским контролем, а все германские войска будут оставаться на занимаемых позициях. Запрещалось выводить из строя вооружение и другие средства войны. Гарантировалось исполнение приказов главнокомандующего союзными экспедиционными силами и советского командования. В акте говорилось, что только его английский вариант является аутентичным, что усиливало «дипломатическое унижение» немцев.

Суслопаров немедленно послал в Москву телеграмму с текстом акта о капитуляции и просил срочных указаний, а сам немедленно вылетел в Реймс. Время, назначенное для подписания акта, приближалось, а ответа из Москвы не было. Суслопаров понимал, что если не подпишет акт о капитуляции, дело будет выглядеть так, будто немцы капитулировали только перед Западом.

Генерал поступил так, как подсказывали ему опыт и совесть: попросил внести в текст акта дополнение, согласно которому церемония подписания акта о капитуляции должна быть повторена еще раз, если это потребует одно из государств-союзников^{375}. Однако он не сообразил потребовать, чтобы было сказано об аутентичности английского и русского вариантов.

Чуть позже двух часов ночи 7 мая в комнате отдыха персонала штаб-квартиры союзников в Реймсе на втором этаже школьного здания акт о капитуляции был подписан с германской стороны Йодлем, со стороны союзников — генералами Смитом, Теддером, Суслопаровым и французским генералом Севезом в качестве свидетеля.

Процедура подписания была определена Эйзенхауэром. Все представители союзных держав сели за стол, перед каждым из них лежал экземпляр акта на родном языке (английском, русском и французском). Лишь после этого ввели Йодля, которому сесть не предложили. С воинской выправкой, с моноклем в правом глазу — «буквальное воплощение прусского милитаризма», — Йодль слегка поклонился собравшимся и, не получив ответных приветствий, поставил подпись. Затем акт подписали представители союзников и французский свидетель^{376}.

Вскоре после подписания поступила шифрограмма на имя Суслопарова с приказом никаких документов не подписывать. Советская сторона настаивала на подписании акта в занятом Красной армией Берлине при значительном повышении должностного уровня подписантов и свидетелей. Но было уже поздно — фактически Германия капитулировала в ночь на 7 мая 1945 года ^{377} . [13]

Тем не менее в ночь на 9 мая в пригороде Берлина Карлсхорсте по требованию Сталина акт о безоговорочной капитуляции был подписан повторно. По поводу предыдущего подписания Сталин, по воспоминаниям начальника оперативного управления Генерального штаба Красной армии С.М. Штеменко, заявил: «Договор, подписанный в Реймсе, нельзя отменить, но его нельзя и признать. Капитуляция должна быть учинена как важнейший исторический акт и принята не на территории победителей, а там, откуда пришла фашистская агрессия, — в Берлине, и не в одностороннем порядке, а обязательно верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции» ^{378} .

13

Суслопаров был немедленно отозван в Москву, где некоторое время оставался без назначения и ожидал ареста. Высочайший гнев был, однако, сменен на частичное помилование: генерал получил скромную должность начальника курса в Военно-дипломатической академии. На упоминания о реймсской капитуляции в СССР был наложен запрет, который был нарушен лишь с публикацией двенадцатитомной «Истории Второй мировой войны», в десятом томе которой «Завершение разгрома фашистской Германии» (М., 1979) упоминалось о подписании «предварительного» акта о капитуляции в Реймсе.

Новый документ почти дословно повторял текст от 7 мая, включая даже статью о возможности повторного подписания. Карлсхорстский акт подтвердил и время прекращения огня. Сам характер изменений в тексте свидетельствует о их незначительности, но соответствии пожеланиям высшего советского руководства. В английском тексте выражение Soviet High Command (Советское Верховное Командование) было заменено точным переводом советского термина Верховное Главнокомандование Красной Армии — Supreme High Command of the Red Army; расширена часть статьи, трактующей обязанность немцев передать военную технику в целости и сохранности; статья об аутентичности теперь звучала так: «Этот акт составлен на русском, английском и немецком языках. Только русский и английский тексты являются аутентичными».

С германской стороны акт подписали начальник штаба Верховного командования вермахта фельдмаршал В. Кейтель, представитель военно-воздушных сил генерал-полковник Г. Штумпф и представитель военно-морских сил адмирал Г. Фридебург. Безоговорочную капитуляцию приняли маршал Г.К. Жуков и заместитель главнокомандующего союзными экспедиционными силами маршал А. Теддер. В качестве свидетелей подписи поставили американский генерал К. Спаатс и французский генерал Ж. де Латр де Тасиньи.

Эйзенхауэр торжествовал, сознавая, что его военная миссия увенчалась грандиозным успехом. Еще в ночь на 7 мая в Реймсе после подписания акта о капитуляции он собрал своих непосредственных подчиненных и поручил каждому составить коммюнике для прессы и радио, пообещав, что будет использован самый лучший вариант. Все написали торжественные тексты, изобиловавшие словами о великой победе. Прослушав все варианты, Дуайт склонился над столом, написал: «Миссия союзных сил выполнена в 2 часа 41 минуту местного времени 7 мая 1945 года» — и передал этот текст средствам массовой информации^{379}.

Эйзенхауэр собирался вылететь в Берлин для участия в подписании повторного акта о капитуляции, но его отговорили советники и помощники, недовольные, как и он сам, фактом повторного подписания.

Триумф победы

Триумф Эйзенхауэра продолжался. В связи с германской капитуляцией он получил радиограмму от Маршалла, написанную в обычно не свойственном ему, но вполне соответствовавшем моменту братском духе, дававшую событиям должную оценку: «Вы завершили выполнение своей миссии величайшей победой в истории войн. С величайшим успехом Вы командовали наиболее мощными вооруженными силами, которые когда-либо были сведены воедино… Вы самоотверженно руководили акциями, будучи всегда разумным и терпимым в своих суждениях, и постоянно достойны восхищения храбростью и мудростью Ваших военных решений»^{380}.

«Ко времени капитуляции Эйзенхауэр стал наиболее знаменитым и успешным генералом»^{381} — справедливая оценка С. Амброза. И на родине, и в Европе возник «эйзенхауэровский бум», своего рода культ. Поскольку президента Рузвельта уже не было в живых, а президент Трумэн еще не успел проявить себя, Эйзенхауэр оказался на третьем месте в мире по известности — следом за Черчиллем и Сталиным. Даже при желании сменить мундир на штатскую одежду, поля сражений на тихую сельскую жизнь, сотрудничество с главами государств и правительств, с высшими военными чинами на общение с семьей теперь было невозможно. Главнокомандующий союзными войсками в Европе был сравнительно молод — немногим более пятидесяти лет, и почти всем (кроме, может быть, его самого и его супруги) было ясно, что ему еще предстоит потрудиться на высоких должностях. От Эйзенхауэра ожидали новых заметных деяний, вначале скорее военных, но по мере того как война начинала отходить в прошлое, и государственных. Недаром президент Трумэн уже в июне 1945 года заявил Дуайту, что готов сделать для него всё необходимое, включая поддержку на президентских выборах 1948 года, если, конечно, генерал объявит о своей принадлежности к Демократической партии^{382}.

Это предложение Эйзенхауэр отклонил с ходу. Во-первых, он как человек военный не мог баллотироваться на президентский пост, а из армии если и собирался уходить, то только на покой (во всяком случае ему так казалось). Во-вторых, не принадлежа ни к какой партии, он по своим взглядам был значительно ближе к республиканцам. Это совершенно четко прозвучало в ответных словах: «Мистер президент, я не знаю, кто будет вашим соперником в борьбе за президентство, но только не я»^{383}. Так в предельно краткой форме Эйзенхауэр выразил, что от демократов на президентских выборах будет выступать именно Трумэн, а сам он склоняется к республиканцам, но в выборах участвовать не намерен.