Эйзенхауэр

Действительно, роль американского президента в сохранении зыбкого мира в эти годы нельзя недооценивать, как не следует считать его чуть ли не единственным миротворцем. Используя как открытую, так и тайную дипломатию, разведывательные и подрывные действия, подчас не гнушаясь фактическим санкционированием актов террора, Эйзенхауэр в целом оказался на высоте задач высшего руководителя внешней политики одной из двух тогдашних сверхдержав.

Глава пятая. ЭЙЗЕНХАУЭР И МАККАРТИ: ПЕРЕТЯГИВАНИЕ КАНАТА

Дело Розенбергов

Во внутренней политике Эйзенхауэр демонстрировал явный центризм. Не связанный партийными пристрастиями (хотя и был избран от Республиканской партии), президент проявлял себя прагматиком, поддерживая в одних случаях предложения, выдвигаемые представителями крупного капитала, в других — левыми силами, настаивавшими на усилении государственного вмешательства в экономику и социальную сферу. В результате нападки на его администрацию сыпались с обеих сторон. Если добавить, что Дуайт оставался человеком эмоциональным и подчас принимал решения, основанные скорее на чувствах, нежели на трезвом расчете, то картина его внутриполитической деятельности становится еще более мозаичной. И всё же подавляющее большинство его законодательных инициатив получало поддержку и в Конгрессе, и в широком общественном мнении.

Уже вскоре после прихода в Белый дом Эйзенхауэр должен был принять решение, касающееся жизни или смерти двоих людей, обвиненных в национальной измене. Речь шла о супругах Этель и Джулиусе Розенберг, еще с начала 1940-х годов работавших на советскую разведку^{662}. Джулиус в тридцатые годы был членом Коммунистической партии США, но в соответствии с инструкциями из Москвы вышел из нее, чтобы в меньшей степени привлекать внимание полиции и других силовых ведомств. К шпионской деятельности Джулиус привлек не только жену, но и ее родственников — брата Дэвида Грингласса и его супругу Рут. В шпионской сети важную роль играли физик-теоретик Клаус Фукс и химик Гарри Голд. Но особо важная роль принадлежала Гринглассу, который работал в Лос-Аламосе — центре американского ядерного проекта. Вначале информация передавалась безвозмездно, по «идейным соображениям», но со временем Гринглассы и Розенберги стали получать сравнительно небольшие вспомоществования (обычно по 500 долларов).

С учетом того, что участники разведывательной сети (за исключением Фукса, рано попавшего под подозрение британской контрразведки, а затем арестованного) никакого отношения ни к физике, ни к атомной энергетике не имели, существенной информации они передать не могли, не будучи в состоянии отличить важное от второстепенного. Тем не менее рисунки и схемы ряда деталей, связанных с атомной бомбой, а затем рабочие чертежи бомбы, сброшенной на Нагасаки, переданные советскому резиденту Анатолию Яковлеву (Яцкову), были им сочтены (скорее всего, для повышения собственной репутации) «превосходной и чрезвычайно ценной» информацией.

Сеть была разрушена в 1950 году. Арестованный первым Фукс сознался и был приговорен к четырнадцати годам заключения, затем по его описанию задержали Голда, который также пошел на сотрудничество со следствием. В июле 1950 года были арестованы Джулиус и Этель Розенберг. На первых же допросах им было заявлено, что если они не дадут признательных показаний, их ожидает смертная казнь. В отличие от подельников Розенберги упорно отрицали связь с советской разведкой, даже в тех случаях, когда она подтверждалась не только показаниями, но и документами.

Процесс по делу Розенбергов начался 6 марта 1951 года. Их обвиняли в «заранее спланированном с сообщниками заговоре для выдачи Советскому Союзу информации и оружия, которое тот мог использовать, чтобы уничтожить нас». Против Розенбергов свидетельствовали Голд и супруги Грингласс, уже приговоренные к длительным тюремным срокам и поэтому, по мнению судей и присяжных, являвшиеся беспристрастными свидетелями. Джулиус же решил использовать суд для разоблачения «империалистической политики правящих кругов США», утверждая, что их дело — проявление «охоты на ведьм». Еще один аргумент, подкинутый советской пропагандой и американской коммунистической прессой, — что процесс якобы является антисемитским, — Розенберги использовать не решились, поскольку судья Кауфман тоже был еврей, а еврейские организации Нью-Йорка резко выступили против советских шпионов.

Пятого апреля 1951 года обоим подсудимым был вынесен смертный приговор, в котором, в частности, говорилось: «Шпионаж, о котором мы слышали в этом зале, — гнусная и грязная работа, какими бы идеалистами она ни делалась… Ваше преступление — деяние худшее, чем убийство. Вы передали русским атомную бомбу, и уже это предопределило коммунистическую агрессию в Корее». Как видим, судебный процесс и приговор были густо окрашены политикой, юридическая сторона присутствовала в малой степени.

Как утверждает один из руководителей советской разведки, П.А. Судоплатов, «Розенберги были наивной, но вместе с тем преданной нам в силу своих коммунистических убеждений супружеской парой, готовой во всём сотрудничать с нами, но их деятельность не имела принципиального значения в получении американских атомных секретов»^{663}. По его мнению, дело было раздуто из-за коммунистических убеждений Этель и Джулиуса, а ФБР допустило непростительную ошибку, поторопившись с их арестом: если бы супругов взяли в долгосрочную разработку, вышли бы на более крупных разведчиков, в частности на руководившего советской агентурной сетью в США Р.И. Абеля (он был арестован только в 1957 году)^{664}.

Международная кампания в защиту Розенбергов была начата только через полгода по команде из Москвы. При этом упор делался на антикоммунистические и антисемитские мотивы судебного решения. В кампанию удалось вовлечь не только коммунистов, но и других лиц и организации, осуждавших приговор по моральным соображениям. С призывами о помиловании выступили Томас Манн, Альберт Эйнштейн, римский папа Пий XII.

Как только Эйзенхауэр стал президентом, ему поступило очередное прошение осужденных. Окружение президента склонялось к мнению, что решение о помиловании было бы целесообразным и из политических, и из моральных соображений, в частности принимая во внимание тот факт, что двое малолетних детей останутся сиротами. Помимо этого, помилование, полагали советники, будет воспринято как осуждение «охоты за ведьмами», которую начал в Конгрессе сенатор Джозеф Маккарти.

Эйзенхауэр, однако, принял решение отказать в помиловании, считая преждевременным вступать в открытую схватку с Маккарти и той разнузданной толпой, которая следовала за ним, увеличиваясь изо дня в день. Жесткость в деле Розенбергов ставила цель перехватить инициативу, показать неумолимость президента США к государственным преступникам. В опубликованном 11 февраля 1953 года заявлении Эйзенхауэра говорилось: «Казнь двух человеческих существ — печальное и тяжелое дело, но еще более ужасна и печальна мысль о миллионах погибших, чья смерть может быть прямо отнесена к тому, что эти шпионы сделали. Я не стану вмешиваться в это дело. Природа преступления, за которое они были признаны виновными и осуждены, далеко превосходит лишение жизни отдельного гражданина; оно представляет собой сознательное предательство целой нации и вполне могло привести к смерти многих тысяч невинных граждан». Эйзенхауэр счел, что Розенберги получили «полную меру правосудия»^{665}.

Решение, таким образом, было вынесено. Розенбергов ожидал электрический стул. Однако по мере приближения казни (назначенной на 19 июня) на Эйзенхауэра стало оказываться всё более мощное давление в пользу помилования, с возможностью использования гуманного акта в международно-политических целях. Ален Даллес предложил, например, предоставить Розенбергам материалы о государственном антисемитизме в СССР в последние годы власти Сталина и обещать помилование в случае, если они обратятся к евреям всего мира «с призывом порвать с коммунистическим движением и с требованием разрушить его»^{666}. Посол США во Франции Диллон высказывал госсекретарю мнение, что все европейцы воспринимают казнь Розенбергов как санкционированное судом убийство по политическим соображениям, проявление «ползучего умиротворения маккартизма»^{667}.

К середине июня почту Белого дома запрудили тысячи писем с требованием помилования Розенбергов. Вокруг президентской резиденции денно и нощно маршировали демонстранты. Какое-то время Эйзенхауэр колебался. 16-го числа он написал сыну, находившемуся на фронте в Корее: «Это противоречит всему моему существу — не вмешаться, когда речь идет о смертной казни, которая предстоит женщине». Но он решил, что всё же воздержится от вмешательства по двум причинам: во-первых, «речь идет о женщине с сильным и непримиримым характером; мужчина в данном случае оказался слабым. Она, это очевидно, являлась руководителем во всём, что они делали в своем шпионском кругу»; во-вторых, если он помилует Этель, тогда как Джулиуса казнят, «Советы просто будут рекрутировать своих шпионов из числа женщин»^{668}.