Эйзенштейн
Шрифт:
Иван Васильевич – москвич
В Москве родился Иван, здесь в Кремле похоронен, но за стеной Кремля, на холме, поставил он опричный двор – отдельный двор со стенами. Туда он ушел, как будто изгнанник. Пишет об этом один провинциальный летописец в 1564 году: «…великий государь царь… учинил у себя в Москве опришнину, перешел из Кремля-города из двора своего, перевезся жити за Неглинну реку на Воздвиженскую улицу, на Арбат, на двор князь Михайловской Темрюковича, и изволил государь на том дворе хоромы себе строити царьские и ограду учинити, все новое ставити. Такожде повеле и в слободе (Александровой. – С. В.) ставити город
44
С. В. Веселовский, Исследования по истории опричнины, М., Изд-во АН СССР, стр. 41.
Двор был обширен, украшен, укреплен. В нем и было первое основание опричнины, или опришнины. Сгорел двор в 1571 году, когда Девлет Гирей сжег всю Москву.
С тех пор двор этот не восстанавливался. Сейчас на этом месте стоит Библиотека имени Ленина.
Царь сюда из Кремля переехал только через улицу, но старой Москве переезд тот и опричнине стоил дорого.
Царь надеялся на новое опричное войско.
В 1571 году идет на Москву Девлет Гирей – крымский хан. Идет с ногайской ордой. С отрядами, набранными на Кавказе. Идет с большой силой. Вышли русские войска. Стали, как всегда, по линии Оки.
Во главе опричнины и земских полков, расположенных по обыкновению на Оке и в старых заокских городах, стоял князь Черкасский.
Опричнинские полки не явились в полном составе. Случилось так, что растерявшийся царь бросил свои полки и, не задерживаясь, скрылся в Ярославле.
Девлет подошел к Москве. Время было летнее, жаркое, сухое. Ветер на Москву. Девлет зажег город с края.
Московские дома хотя и разделены садами, огородами, но соединены были по улицам деревянными мостовыми. Крыши на домах деревянные, сверху покрыты дерном.
Ударили церкви в набаты, и набат этот все стихал, потому что сгорали и одна, и другая, и третья церковь. Все меньше звона, все больше было гула пожара.
Люди сбегались к Неглинной-реке и в ней тонули.
Люди бежали к Китай-городу, к Кремлю и сбивались, давились кучами в воротах.
Пожар все надвигался. Звону было все меньше. Задыхались люди в погребах.
Потом пожар подошел к Пушечной улице, там были и пороховые мельницы.
Они взорвались. Пожар охватил верха древних кремлевских храмов.
Когда через много времени вернулся царь, то казалось, что во всей Москве нет даже столба, к которому можно было бы привязать коня. Города Москвы не стало.
Трупы бросали в Москву-реку, проталкивали шестами – вода не могла их унести и в месяц и в полтора.
Девлет-хан угнал из Москвы великий полон на продажу и прислал к царю Ивану оскорбительное письмо.
И в следующем году опять пришли крымцы. Царь уехал в Новгород со всей казной, что благоразумно – нельзя отдавать все богатство врагу. Всего казны было 450 тяжких возов.
Поставил он земских бояр под начальством Михаила Воротынского. Воротынский с Хворостиным встретил татар далеко за Окой, поставивши гуляй-города – деревянные укрепления. Татары дошли до гуляй-городов, пытались их изрубить, подпалить. Сверху им рубили руки. И в тот момент из лесу неожиданно ударил мощный залп всей московской артиллерии (русская артиллерия была и в то время грозной).
Девлет-хан побежал. И большой мурза Дивей
попал в плен. Ушли немногие тысячи из всего войска, которое шло на Россию, уже делило ее, назначало новых начальников на завоеванную заново землю.Михаила Воротынского казнил царь в 1573 году.
Вступление к анализу сценария
Сценарий «Иван Грозный» содержал в себе две серии. Написан он Эйзенштейном с большими стараниями, с большим вдохновением. Он начинался песнями и создавался вместе с музыкой Прокофьева. Это великое произведение.
Не все великое правильно, и не все великие люди – хорошие люди, и не все в неправильных вещах неправильно.
Прежде всего давалась в надписи характеристика эпохи:
«В тот век, когда в Европе Карл V и Филипп II, Екатерина Медичи и герцог Альба, Генрих VIII и Мария Кровавая, костры инквизиции и Варфоломеевская ночь, на престол великих князей московских взошел тот, кто первый стал царем и самодержцем всея Руси, – царь Иван Васильевич Грозный» (т. 6, стр. 204).
Время было страшное; оно не скоро прошло. У Диккенса в «Повести о двух городах», действие которой развивается в конце XVIII века, происходит заседание суда. Человек обвиняется в шпионаже. Что же должны были сделать с обвиняемым в том случае, если бы его признали виновным? Публике объясняют, что будет с обвиняемым:
«Выволокут его из клетки и вздернут, только не совсем; потом вынут из клетки, да и начнут кромсать, – а он гляди и терпи; потом брюхо распорют, все нутро вытащат, да на глазах у него и сожгут, а уж после этого – голову долой и туловище на четыре части разрубят. Вот это приговор».
То, что происходило в Москве в XVII веке, через сто с лишним лет, в еще более сложном виде и с большей изобретательностью делалось в Англии. Это мы должны помнить.
Как начинает свою эпопею Эйзенштейн? Он показывает сына отравленной матери – испуганного, худого. Иван сидит на троне в полном великокняжеском облачении. Перед ним с такой наглостью, что это и для мальчика понятно, пререкаются и продают интересы государства бояре. Утешает мальчика нянька песнями. Потом приходит князь Шуйский. Продолжают ссориться Шуйский с Вельским. Шуйский садится в кресло, кладет ногу на постель матери Ивана, ругает последними словами мальчика и его мать, замахивается на него. И вдруг Иван кричит: «Взять его!» Тишина. Бояре пятятся к дверям. Иван видит, что в дверях стоят псари. Тогда он спокойно говорит: «Взять». Хватают Шуйского. Через некоторое время сообщает боязливо один из псарей, что они придушили боярина.
Угнетенный мальчик – тема автобиографических записей Эйзенштейна. Он сам чувствовал себя Дэвидом Копперфилдом. И эта сцена как будто сон, мечта угнетенного:
– Вот если бы я был царем, то я бы сделал так…
Шуйского действительно задушили псари и голову его бросили на улицу. Но произошло это не так. Задушили его свои соперники – бояре.
Главка об опричниках: она дана как бы дальним планом
Иван не мог, как бы ни хотел, уничтожить боярство, он должен был выбирать и выбирал между группами боярства.
Революционизировать опричнину – ошибка, считать ее демократичной – неисторично.
Дворяне и бояре, входящие в опричнину, действовали так же, как и земские бояре, вывозили у соседей их крепостных, увеличивая этим свои богатства. Страдали в этой борьбе крепостные, все более становящиеся рабами. Опричнина не упраздняла феодальную аристократию. Она миновала многие крупнейшие княжеские фамилии – Вельских, Шуйских, Романовых. Конечно, происходили сдвиги в правящей социальной группе. Приведу один зрительный пример.