Ежов (История «железного» сталинского наркома)

Практика компрометации подследственных путем приписывания им каких-либо "сексуальных грехов" нередко применялась органами НКВД. Достаточно вспомнить случай, когда в начале пятидесятых годов следователи так называемого "сионистского договора" и "дела врачей", во главе с одиозным "Минькой" Рюминым пытались инкриминировать моральное разложение арестованной жене Молотова Полине Жемчужиной, обвиняя пожилую женщину в участии в оргиях с групповым сексом.

– В различных документах вы сообщали о себе противоречивые и неверные сведения. Это показала проверка. Вы делали это из-за шпионских и вражеских побуждений?

По тону следователя Эсаулова Ежов понял, что преступления, в которых он уже признался, не мог совершить питерский рабочий - чисто русский человек из пролетариата. У шпиона, вредителя, убийцы и заговорщика Ежова должны быть совершенно другие происхождение и биография, и сейчас следователь будет заниматься их корректировкой в соответствии, наверное, с уже имеющимися и согласованными с начальством заготовками.

В принципе какая ему теперь разница, исход уже предопределен. Его признаний хватит на несколько десятков смертных приговоров. Тут уж не до биографии.

– Да. Я умышленно искажал свою биографию. Делал я это из-за карьеристских целей, чтобы выдвинуться в партии.

Ответ явно не удовлетворил Эсаулова. Карьеризм не преступление, и в сравнении с теми грехами, которые взял на свою душу Ежов, это детская шалость. Поэтому следователь резко бросил:

– Не в карьеристских, а в провокаторских целях вы придумали себе другую биографию, чтобы обмануть партию, пробраться в ее руководство и разлагать ее изнутри путем вредительства и шпионства. Это было так?

– Да. Это я делал во враждебных, провокаторских целях для борьбы против партии.

– Теперь перейдем к выяснению тех данных, которые вы умышленно исказили. В официальных документах вы лгали, что родились в Петрограде. Сведений о вашем рождении в этом городе не обнаружено. Где вы родились на самом деле?

Ежов задумался. Такой негодяй, как он, никак не может быть рожден в "колыбели Октябрьской революции". Видимо, все документы, подтверждающие "выигрышные" моменты его биографии, изъяты и находятся в Следчасти. Нужно придумывать и новое место рождения.

– О месте своего рождения я знаю только со слов матери, по воспоминаниям раннего детства. Мать говорила, что родился я в городе Мариамполе, бывшей Сувальской губернии, Литва. Впоследствии уехал в Петроград. Данными о рождении в Петрограде я хотел подстроиться под коренного пролетария и старого революционера.

– О том, что ваш отец был рабочим, вы тоже наврали?

– Да, я наврал про это в таких же целях.

– Кто же на самом деле был ваш отец?

– Отец мой, Иван Ежов, родом из-под Тулы, из крестьян.

– Зажиточных?

– Да. Он служил в армии, в музыкальной команде, старшим музыкантом в Мариамполе. Там и женился на прислуге капельмейстера.

– Что делал ваш отец после демобилизации?

– Он был лесником и стрелочником на железной дороге.

– В дореволюционном петербургском справочнике значится Иван Ежов, владелец питейного заведения. Это ваш отец?

– Одно время отец владел чайной.

– У нас есть сведения, что эта чайная служила еще и притоном? Это так?

– Да. Она фактически была домом свиданий...

– Домом терпимости.

– Это был дом терпимости, и отец на этом зарабатывал. Когда чайную закрыли, он малярничал.

– С применением наемного труда?

– Не отрицаю, что в последние годы отец имел одного-двух наемных рабочих и был вроде подрядчика.

– Про свою работу слесарем на петроградских заводах вы тоже умышленно наврали?

– Я это сделал для приукрашивания. Слесарем я работал совсем мало, основным моим занятием всегда было портняжное ремесло.

– А теперь скажите, к какой национальности вы принадлежите?

– Я всегда считал себя русским и так значусь по официальным документам. Я родился в русской крестьянской семье.

– Не скрываете ли вы действительное национальное происхождение? Ведь ваша мать из Литвы.

– В официальных документах моя национальность значится более или менее точно.

– Что значит "более или менее"?

– Это значит, что моя мать родилась в Литве и поэтому по национальности является литовкой.

– В одной из ваших анкет вы писали, что знаете литовский и польский языки. Это мать вас научила?

– Нет. Мать и отец немного знали литовский язык, но дома на нем никогда не говорили. Я служил в Витебске в царской армии, а там было много поляков и литовцев. Вот я и выучил некоторые слова и предложения. Но говорить на этих языках я не умею, в анкете написал, что их знаю, умышленно, в провокаторских целях.

– Следствие располагает данными, что вы знаете еврейский язык. Почему вы это скрываете?

– Я не знаю еврейского языка, если не считать нескольких слов и выражений, которые я узнал от своих знакомых из числа евреев.

– А вот есть сведения, что со своей женой вы часто говорили по-еврейски.

– Это какая-то ошибка. Я не могу говорить по-еврейски. Да и жена, по-моему, знала еврейский язык плохо и никогда ни с кем из евреев на нем не говорила.

Эсаулов, видимо, был доволен результатами сегодняшнего допроса. Он быстро дописал показания Ежова и передал их ему.

Ежов, как обычно, прошелся по ним по диагонали, а потом быстро подписал каждую страницу. Все, нет больше русского потомственного пролетария, питерского рабочего-слесаря Николая Ежова. Теперь вместо него полулитовец мелкобуржуазного происхождения и сын владельца борделя, промышлявший когда-то портняжным делом.

1 февраля 1940 года

В этот день старший лейтенант госбезопасности Эсаулов подписал протокол об окончании следствия. К тому времени, то есть за неполные девять месяцев, первый следователь Ежова Сергиенко заметно продвинулся в должности: ему присвоили звание майора госбезопасности и назначили заместителем начальника Следственной части НКВД СССР. Именно он своей подписью утвердил обвинительное заключение по делу Ежова.

Эсаулов монотонным голосом, иногда сбиваясь, зачитал обвинение. Ежову предъявлялось пять основных обвинений: