Эзотерический мир. Семантика сакрального текста

… Будут разработаны системы воспитания и раскрытия в человеческом существе потенциально заложенных в нем органов духовного зрения, духовного слуха, глубинной памяти, способность к произвольному отделению внутренних, иноматериальных структур человека от его физического тела. Начнутся странствия по иноматериальным мирам, по открывающимся слоям Шаданакара; то будет век Магелланов планетарного космоса, Колумбов духа».

Но, конечно, без встречных усилий, совершенствования самого человека ни одна из этих задач не будет решена.

«Провиденциальные (божественные) силы, — подчеркивает Андреев, — всегда на страже. Они готовы всегда прийти на помощь каждому из нас. Они постоянно трудятся над каждым из нас — над его душой и его судьбой. Каждая душа — поприще их борьбы с демоническими силами, с демоническим началом, и вся жизнь души — непрерывная цепь выборов, встающих перед «Я», выборов, усиливающих или парализующих помощь ему со стороны светлых начал.

Душа подобна путнику, перебирающемуся через шаткий мостик. С другого берега протягивается к ней рука помощи, по чтобы принять эту помощь, путник должен протянуть руку и сам. Такой рукой, протягиваемой навстречу Силам Свега, является каждый благой выбор, каждый правый поступок и каждое светлое движение души».

В другом месте Андреев связывает этот выбор с методикой «духовного делания», «самосовершенствования», «просветления». В этой методике соединены как идеи йоги, так и исихастского учения.

«Впереди брезжит даже возможность таких исторических стадий, когда эта методика придет к некоторому первенствованию. Я подразумеваю не столько дискредитированные вследствие ряда недоразумений понятия магии или оккультизма, сколько понятие духовного делания. Различные системы и школы этого рода имеются во всех высокоразвитых религиях. Разрабатывая веками практику воздействия воли на человеческий организм и на внешнюю материю, подводя человека к этому лишь после длительной нравственной подготовки и многостороннего искуса, они поднимали и поднимают сотни, может быть, даже тысячи людей до того, что в просторечии именуется чудотворчеством. Эту методику, крайне трудоемкую и вызывающую жгучую ненависть современных филистеров, отличает один принцип, науке чуждый: принцип совершенствования и трансформации собственного существа (вследствие чего физический и эфирный покровы личности становятся более податливыми, эластичными, более послушными орудиями воли, чем у нас)».

Не чужд Андреев и обычного европейского взгляда на совершенствование человека, состоящего в культивировании его личности и творчества, более того, саму культуру он считает аккумулятором творчества.

«Учение Розы Мира указывает на абсолютную ценность личности, на ее божественное первородство: право на освобождение от гнета бедности, от гнета агрессивных обществ, на благополучие, на все виды свободного творчества и на обнародование этого творчества, на религиозные искания, на красоту. Право человека на обеспеченное существование и пользование благами цивилизации есть такое врожденное ему право, которое само по себе не требует отказа ни от свободы, ни от духовности. Уверять, будто бы здесь заключена какая-то роковая дилемма, что для достижения всего только естественных, само собой разумеющихся благ надо жертвовать личной духовной и социальной свободой — это значит вводить людей в обман.

Учение укажет и на долженствование личности: на последовательное расширение сферы того, что охватывается се любовью, на возрастание, умножение и просветление того, что создается ее творчеством. Творчество, таким образом, оказывается и нравом, и долженствованием. Я до сих пор не могу понять, каким образом эта воистину божественная способность человека не встретила должного отношения к себе ни в одной из старинных религий, кроме некоторых форм многобожия, в особенности эллинского. Кажется, только в Элладе умели боготворить не только произведения искусства, но и саму творческую способность, именно творческую, а не производительную…

… Во всяком случае, творчество, как и любовь, не есть исключительные дары, ведомые лишь избранникам. Избранникам ведомы праведность и святость, героизм и мудрость, гениальность и талант. Но это — лишь раскрытие потенций, заложенных в каждой душе. Пучины любви, неиссякаемые родники творчества кипят за порогом сознания каждого из нас. Религия итога будет стремиться разрушить эту преграду, дать пробиться живым водам сюда, в жизнь. В поколениях, ею воспитанных, раскрывается творческое отношение ко всему, и самый труд станет не обузой, но проявлением неутолимой жажды создавать новое, создавать лучшее, творить свое. Все последствия Розы Мира будут наслаждаться творческим трудом, обучая этой радости детей и юношество. Творить во всем: в слове и в градостроительстве, в точных пауках и в садоводстве, в украшении жизни и в ее умягчении, в богослужении и в искусстве мистериалов, в любви мужчины и женщины, в пестовании детей, в развитии человеческого тела и в танце, в просветлении природы и в игре. Потому что всякое творчество, кроме демонического, совершаемого во имя свое и для себя, есть бого-сотворчество: им человек поднимает себя над собой, обоживая и собственное сердце, и сердца других…

… Если не вдаваться сейчас в разграничение понятий культуры и цивилизации, то можно сказать, что культура есть не что иное, как общий объем творчества человечества. Если же творчество — высшая, драгоценнейшая и священнейшая способность человека, проявление им божественной прерогативы его духа, то нет на земле и не может быть ничего драгоценнее и священнее культуры; и она тем драгоценнее, чем духовнее данный культурный слой, данная культурная область, данное творение. Культура общечеловеческая еще только возникает…».

Конечно, все это — утопия, идеал, но какие заманчивые, как бы хотелось, чтобы для их осуществления были необходимые условия. Иногда, действительно, хочется сказать всем людям: давайте жить по-человечески, светло и красиво, подумаем друг о друге, откажемся от излишнего, поможем нуждающемуся и страждущему, будем жить разумно, по любви. Часто кажется, что все мы едины и стремимся жить так, как, скажем, живет образованный, воспитанный, духовный интеллигент (в эпоху Розы Мира, говорит Андреев, «очертания интеллигенции совпадут с очертаниями всего человечества»), и только какой-то злой рок, ужасное недоразумение мешает нам стать самим собой. Если бы! Духовных, просветленных интеллигентов не так уж много, к тому же интеллигенция — совсем не идеал для человечества.

«Чистая духовность и чистая человечность, — писал с сожалением Н. Бердяев, — мало доступны людям. Чистая человечность кажется среднему человеку чуждой, далекой и недоступной. Чистая человечность — божественна, желанна Богу». Но к чему сожаления — чего нет, того нет. А культура тем и хороша, что в ней есть все: и архаические элементы, и средневековые, и мещанские. Есть «рафинированная культура» и невежество. Есть грешники и праведники… И все это культура — принципиально неоднородная, негомогенная; в культурном «солярисе» кипят страсти, сталкиваются противоречивые устремления, кристаллизуются устойчивые формы и закономерности (увы, определяемые не только разумом и любовью). Конечно, и разум, и любовь наличествуют в культуре, но наряду со многим и многим другим.

Без утопистов типа Даниила Андреева, без идеалистов, отстаивающих ценности, которые пока не могут быть реализованы во всеобщем плане, культура существовать не может. Хотя всеобщие гармония, любовь и разумность, вероятно, невозможны (ни сейчас, ни в будущем), без этих ценностей и начал культура бы распалась, потеряла бы один из основных источников своего саморазвития. Ведь культура — это не только особый живой организм, но и деяния, устремления самих людей. «Совокупность, система убеждений есть культура в истинном смысле слова», — писал Ортега-и-Гассет. Он утверждает, что «верования», «идеи, которыми мы являемся», суть неотъемлемая «конститутивная потребность каждой человеческой жизни, какова бы она ни была». Считая, что над современным обществом нависла смертельная опасность, угроза утраты самой человечности, Ортега-и-Гассет обращает внимание на потерю современным человеком «ощущения трагизма», на опасную самоуспокоенность. По мнению испанского философа, такая успокоенность «способствует тому, что человек перестает воссоздавать в себе те человеческие начала, которые являются основой его истинно человеческой структуры, и для человечества становятся возможны «движения назад», гораздо более основательные, чем все известные до сих пор, вплоть до полного исчезновения человека, полной потери человеком самого себя и его возвращения на лестницу животного царства». Чтобы этого не произошло, Даниил Андреев и возвышает свой голос, вопиет в пустыне, воссоздает (пусть и в утопической, форме, разве это важно?) истинные человеческие начала — Разум, Любовь, Веру.

4

Штейнер не сомневается, в истинности своего учения. Андреев более осторожен, хотя и не всегда последователен. Он признает истинность других учений и религиозных систем, считая, что «совершенно ложных учений нет и не может быть». Всякое учение, всякая религиозная доктрина, «строго говоря, лишь приближение к истинам», лишь «частная», «относительная» истина. «Абсолютная истина есть достояние только Всеведущего Субъекта (Бога)».

«Естественно, что Абсолютная истина Большой Вселенной может возникнуть лишь в сознании соизмеримого ей субъекта познания, субъекта всеведущего, способного отождествиться с объектом, способного познавать вещи не только «от себя», но и «в себе».