F 20. Балансировать на грани

— Олег, сынок, говори же уже! — меня шокировало волнение, с которым были сказаны это слова. Я не ожидал почувствовать заботу с его стороны.

— Папа, — мой голос прозвучал тихо и хрипло, — папа, все повторилось.

— Что повторилось? Олег, не молчи, умоляю тебя.

— Авария. Аля попала под машину. У нее сломана шея. Все повторилось, в точности, как тогда, — я двумя руками удерживал трубку у уха, чтобы не выронить ее, мои зубы стучали так громко, словно я сидел в проруби.

— О Боже, где ты?

Я назвал номер больницы и адрес.

— Олег, я буду у тебя через сорок минут, слышишь? Олежка, ты, главное, держись. Я осмотрю Алю, и только если ситуация будет безнадежна, только тогда мы начнем паниковать вместе, хорошо?

Я кивал, не понимая, что он не может видеть меня.

— Олег, просто держись. Если у тебя начнется рецидив, ты ей не поможешь. Ты это понимаешь?

Как полный кретин продолжаю кивать, а он будто видит меня. Говорит:

— Вот и молодец. Сынок, я тебя люблю. Скоро я буду, дождись меня.

Он прибыл даже раньше, чем обещал. Нашел меня сидящем в больничном коридоре на одинокой лавке в нескольких метрах от реанимации. Я сразу поднялся и сделал несколько шагов по направлению к нему, заглядывая в глаза, ища в них надежность и уверенность, как делал это в детстве. В детстве я считал, что мой папа может все. Гребаные бесы, с тех пор ничего не изменилось.

И искал во взгляде отца что-то вроде: «теперь я здесь, возьму твои проблемы на себя», — и, самое удивительное, находил.

— Ты как? — спросил он уверенно и спокойно. Видимо, за время, пока отец сюда добирался, он сумел совладать с эмоциями. Хирург собирался работать, был собран и внимателен.

— Мы поссорились, и она побежала через дорогу. Как в тот раз, — объяснил я, поджимая губу, — история повторилась в точности, как шесть лет назад, — опустил глаза, не зная, что еще добавить. Обратился в слух, ожидая от отца ответной реакции. Но вместо слов или тяжелого вздоха, он крепко меня обнял.

— Я осмотрю Алю, а ты жди здесь. Потом мы обсудим, как будем лечить ее дальше. Олег, посмотри на меня.

Я послушался

— Я тобой горжусь.

Отводя глаза в сторону, я почти улыбнулся, понимая, что выбранный отцом момент сообщить, что я ему не безразличен, был совершенно неудачным.

— Ты сильный, ты с этим справишься. Мы вместе справимся.

Он ушел разговаривать с врачами. Благодаря его влиянию, никто из персонала даже не подумал сказать слово против. А я остался ждать, веря в своего отца, как никогда ранее. Позвонила мать, попросила, чтобы я приехал сегодня ночевать домой. Сказала, что любит меня больше всех на свете. Обещала позвонить Алиным родителям, вероятно, опасаясь, что у меня поедет крыша, если я свяжусь с ними сам. Спорить желания не было. Еще несколько звонков от Нины, Сергея и Кати я сбросил. Пока нечего сказать им. Возможно, эти люди звонили, чтобы поддержать меня, но мне хотелось побыть наедине с собой. Вместо пустых разговоров я снова и снова прокручивал в голове реакцию Али на мое необдуманное признание. Она казалась совершенно разбитой, потерянной, словно физически раненой. Денег у меня нет, разумеется, она терпела меня и моих бесов не из-за сомнительного наследства, которое мне когда-нибудь лет через двадцать достанется в виде загородного особняка и немецкого автомобиля, тем более, напополам с Катей.

У меня не было ничего, чтобы она не смогла получить без меня. Только я сам. Бесы, она полюбила меня такого, каким я стал после психушки. К кому я ее ревновал? Меня передернула от воспоминаний об отвращении, которое я к ней испытывал, когда ночами она прижималась к моей спине и робко целовала лопатки. Кретин. Как и всегда, я думал, только о себе. Алина мне говорила, что единственная любовь в моей жизни — это я сам. Перед ее смертью мы часто ругались, ей казалось, что я пренебрегал ей. Впрочем, так и было.

Сейчас я понимаю, что Алина была права, утверждая, что я не находил среди окружающих равного себе, что я презирал людей. «Законченный эгоист» — говорила она мне, когда я в очередной раз игнорировал ее просьбы завести ребенка. А когда я, наконец, признался, что вообще не хочу детей, что воспитание отнимает слишком много сил и времени, которое мне и без того есть на что потратить, она мне сообщила, что «я сдохну в одиночестве, обнимая свой диплом». Вероятно, так и будет, не считая диплома, разумеется.

В коридоре появился отец, но в этот раз я не сделал ни шагу навстречу ему. Сердце колотилось, как обезумевшее, мне хотелось бежать, чтобы продлить себе агонию под названием «надежда». Я действительно сделала пару шагов назад, но отец меня окликнул.

— Олег, — он подошел совсем близко. Серьезное лицо не выражало ничего, что могло бы прояснить результат осмотра. Я весь обратился в слух: — у нас есть хорошие шансы. Намного больше, чем в случае Алины. У нас есть тридцать процентов, что Аля сможет ходить. Не просто ходить, а бегать.

— Тридцать? — переспросил я.

— Я проведу операцию послезавтра, уже обо всем договорился. Обещаю, что сделаю все, что в моих силах. И даже больше. Мы вытащим ее, — подумал и добавил, положив мне руку на плечо, — и тебя вытащим.

Отец увез меня домой, потому что вот-вот должна была приехать Алина мать, которая, по его словам, была не в себе. Мои родители посчитали, что мне не стоит пока с ней видеться. Всю дорогу отец рассказывал о более сложных операциях, чем та, что предстоит моей Але. Говорил, что на его памяти случалось всякое, но в данной ситуации для паники нет повода, по крайней мере, пока. Хотелось в это верить.

Аля

Сон был тяжелым, бесцветным и пустым, не желающим выпускать из своих пут. В голову словно накачали жидкого свинца, превратив ее в неподъемную гирю, провалившуюся в подушку. Мне потребовалось насколько минут, чтобы понять, что происходит, вспомнить обстоятельства, которые привели к этому. Одно большое обстоятельство, названной тридцать лет назад Олегом. Мысли путались, обгоняли друг друга и обрывались, заставляя испытывать досаду. Чтобы хоть как-то упорядочить их, я решила проанализировать, что произошло со мной за последние десять лет, и как на случившееся повлиял Олег.

До встречи с ним я сбилась с ног, стараясь произвести впечатление идеального поведения, гробилась на учебе, затем, на работе, добиваясь уважения. Спала с мужчинами, фамилии и должность которых моя мама могла бы с гордостью назвать, разговаривая по телефону с подругами. Я успевала везде и всюду по чуть-чуть, в результате имея лишь видимость успеха и внутреннее убеждение, что я поступаю правильно.

Олег же с самой нашей первой встречи принялся собирать из разрозненных частей моей жизни нечто, напоминающее счастье. Каждый человек уникален, и я уникальна по-своему. Когда я сошлась с Олегом, никто из моих подруг и родственников не поддержал меня. В то время я обижалась. А сейчас я могу сказать, что тоже не понимаю Катю, муж которой ежегодно крупно гуляет налево, периодически притаскивая в дом позорную болячку. Я не понимаю Машу, которая, подобно сороке, падка на блестящие вещицы, позволяя дарителю делать с собой все, что ему заблагорассудится. Поведение Нины, не подпускающей к себе никого из-за боязни вновь разочароваться.