Фабий Байл. Живодер

С верхней палубы за ними наблюдала Савона. Позади нее почти сотня воинов двенадцатого миллениала завершала последние проверки. Они разбирали, смазывали и вновь собирали болтеры. Заделывали и закрашивали трещины в броне. Выводили на клочьях пергамента обеты потворства, зловещие обещания, что предстанут глазам врагов. Пусть звери и были свирепыми и гордыми, они являлись всего лишь пушечным мясом, которое гнали на неприятеля. Предавшие космодесантники — вот кто являлся истинным железным стержнем собирающейся армии. Именно они нанесут врагу смертельный удар. Они обретут славу. В обмен зверью достанется честь умереть ради тех, кто лучше их во всем. Чего еще может хотеть разумное создание?

К ней подошел Беллеф.

— Они собирают последние банды. — Пусть воин и напоминал жестокого варвара, голос его был льстивым и спокойным. Голосом политика. Или любовника.

— Хорошо. Я хочу быть готовой вступить в бой, как только мы получим отмашку. — Она повернулась к космодесантнику. — А что Пес Войны и перебежчик?

— Арриан и Скалагрим также завершают приготовления. — Беллеф помолчал. — Уверена, что не хочешь, чтобы я сопровождал тебя? Варекс сможет…

— Варекс не сможет даже нащупать обеими руками собственный разъем для сброса отходов. Кто-то должен держать его в узде. И это будешь ты. — Савона остановилась, потом похлопала Беллефа по руке. — Все будет не так плохо. Тебе ведь всегда нравилась путевая паутина.

— Она меня успокаивает.

Внизу прогремели выстрелы. Савона оглянулась. У рамп застывших в ожидании штурмовых кораблей блеющие вожди обменивались вызовами, а собравшиеся вокруг них слуги рычали и верещали с растущим предвкушением. Но вскоре порядок был восстановлен, и погрузка продолжилась.

— Когда там мы в последний раз сцепились с друкари? — рассеянно спросила Савона.

— Сход Отбойщиков.

— Точно. Они выхватили добычу прямо у нас из-под носа. Помню, как взбесился тогда Блистательный. Я думала, что он нас всех убьет. — Савона улыбнулась. Перед ее глазами вновь предстало выражение лица Каспероса, когда тот осознал, что мир, который он намеревался разграбить, уже был ободран до костей. Он закатил истерику и бушевал почти три дня. Из всех Узников Радости лишь Олеандр смог его убедить угомониться.

Улыбка поблекла, когда Савона вспомнила об отступнике-апотекарии. Олеандр никогда ей не нравился, но она ему задолжала.

Если бы Олеандр не привел Фабия Байла к Касперосу, Двенадцатый никогда бы не напал на Лугганат, и все последовавшие события также не произошли бы. Она постучала когтем по висящим на шее камням, наслаждаясь слабыми вспышками тепла от заточенных внутри душ.

— И теперь мы отплатим им той же монетой, — заметил Беллеф. — Спустя более трех веков и под началом другого командира.

— Лучше поздно, чем никогда, — заметила Савона.

— Знаешь, он ведь умирает.

— Как и всегда.

— Я имею в виду, его текущее тело угасает. Он это скрывает, но близок к пределу выносливости. Я чую, как он начинает гнить.

— Я никогда не видела тебя с открытым лицом, — посмотрела на него Савона. — Как ты вообще можешь учуять что-то кроме вони своего пота?

Беллеф постучал по мясистому наросту на шлеме.

— Я благословлен многими органами чувств. — Он показал на другой. — Вот этот может ощущать воспоминания.

— Как полезно.

— Очень. Благодаря показанному им мои поэмы стали гораздо лучше.

Савона едва удержалась от гримасы. Пусть Беллеф уже десятилетиями был ее приближенным, он лишь недавно оказал ей сомнительную честь, дав почитать свои труды. Причем так застенчиво, будто был жаждущим любви юнцом, на чьих губах еще не обсохло материнское молоко. Едва ли такое поведение подобало жестокому убийце. Впрочем, Савона не собиралась говорить это Беллефу в лицо.

— Как думаешь, каковы наши шансы? — спросила она вместо этого.

— Сложно сказать. Явно будут плохи для нас независимо от исхода. Как и всегда.

Савона не купилась на уловку. Беллеф уже давно советовал ей взять миллениал и увести прочь от Повелителя Клонов. С самого возвращения Фабия из Комморры. Под номинальным руководством Фабия Двенадцатый раскалывался и собирался столько раз, что она уже не могла сосчитать, и всякий раз становился сильнее.

Но перековка еще не завершилась. Предстояло выбить из стали еще немного изъянов. И тогда клинок станет совершенен. Тогда Савона открыто примет руководство, без притворства, без покровительства Фабия. Во всяком случае, так она говорила себе.

Хотя в глубине души не была уверена, что этот день настанет.

Она наблюдала, как специально выведенные надзиратели, забравшиеся на антигравитационные диски, загоняют в пассажирские отсеки усиленных стимуляторами мутантов в ошейниках и намордниках. В гомон вливались резкий треск шоковых стрекал и шипение электрокнутов. Запах опаленной плоти и волос смешивался со смрадом экскрементов, машинного масла и крови.

Савона закрыла глаза, втягивая богатый аромат. Когда-то, в иной жизни, она, несомненно, сочла бы эти запахи отвратительными. Теперь же они казались приятными, будто то пахли недавно распустившиеся цветы. Она потянулась и оперлась на ограждение, не отводя взгляда от суматохи внизу.

— Знаешь, это моя любимая часть налета. Столько возможностей, столько потенциала.

— Но ведь это не налет, помнишь? — прошептал Беллеф.

— Налет, засада — какая разница?

— В множестве тактических и стратегических факторов, — ответил воин, проводя пальцами вдоль последних строк стихов, высеченных на наруче, по порядку очерчивая каждое слово. — Они становятся беспокойными. Нетерпеливыми. Жаждут битвы.

— Они почуяли войну на ветру, — сказала Савона.

— Это из одной из моих поэм? — через миг спросил ее Беллеф, будто не поверив ушам.

— Возможно, — ответила ему Савона, не оглядываясь.

— Хочешь послушать последнюю? — спросил он, и от пыла в его голосе женщина скривилась. Поэмы Беллефа бывали по очереди порочными и приторными, непристойными и идиллическими.

— Не сейчас.

— Значит, позже, — дружелюбно кивнул легионер.

— Ты выглядишь удивительно спокойным, Беллеф, — покосилась на него Савона.

— А почему нет? В битве наше предназначение.

— Твое — может быть.

— Но и твое тоже, — окинул ее оценивающим взглядом воин. — Ты присягнула удовольствиям войны, когда надела доспехи Гондола. Чем скорее ты это признаешь, тем скорее тебя примут и другие.

— Сколько прошло веков, Беллеф? — мягко спросила Савона. — Сколько веков назад я взяла то, что принадлежало мне по праву? И все равно некоторые отказываются меня признать.

— Их осталось не так уж много, — усмехнулся уличный поэт. — Ну, после децимаций.

— Так вот как вы это теперь называете? — нахмурилась Савона. — Я этого не требовала.

— Нет. И это единственная причина, почему Варекс и другие традиционалисты не пытались перерезать тебе глотку. — Беллеф взял один из висевших на броне отточенных осколков керамита и начал выцарапывать на наруче новую строфу.