Факап

Но в данном конкретном случае живое общение сыграло в минус.

На летучке собрались Кондорский, Павел Бунге и сам Малышев. Все были на нерваках, хотя и по разным причинам Кондорский ради совещания вынужден был бросить срочные дела у себя в Соане, так что прилетел на вертолёте. Павел явился верхом, но по дороге с кем-то подрался. В общем, ничего хорошего. Плюс к тому, Александр Васильевич был всё-таки космофлотовским, и, наверное, хотел провести Старую Юрьеву Ночь как-то по-другому. Например, на Южном Полюсе. За столом с ребятами.

Вот, кстати, тоже. Из всех идиотских праздников этот, пожалуй, самый идиотский.

Ну посуди сама, Лена. По галактическому календарю первый космический полёт был 23 апреля. Это у нас День Космофлота. Двенадцатое — по дополуденному календарю. И если уж про всякие события, то в пересчёте на современный календарь это как раз дата факапа на Второй Ближней. Когда погиб "Топиарий" с высшим руководством Космофлота на борту. Включая тогдашнего председателя, Ёшинори Менакера. Правда, Менакер был среди флотских непопулярен. А после него вернулся старый добрый Валькенштейн, все реформы Менакера свернул и сделал всё как раньше было. Может, в этом дело? Хотя вряд ли... Но так или иначе, День Космофлота считается праздником официальным, для начальства. А вот Старая Юрьева Ночь — это типа для людей. Считается хорошим тоном квасить с двенадцати до двенадцати. Причём особенной доблестью идёт — квасить на дежурстве. Хотя, конечно, ампулы с каспарамидом лежат на столе на видном месте. Дескать, если что — мы в минуту готовы. И это, типа, тоже часть ритуала.

Я по-космофлотовски Юрьеву ночь отмечал три раза в жизни. Когда под прикрытием работал. До сих пор вспоминаю как страшный сон. Хотя то, что я сейчас во сне вижу, пожалуй, пострашнее будет. Но всё-таки.

Короче, Кондорский был на взводе. Антон тоже был на взводе, из-за Будаха, который пропал неизвестно куда. У всех накопились друг к другу претензии. В результате разговор получился совершенно неконстурктивный и очень некрасивый. Так что его завершение он даже стёр из памяти. Потому что он со стариком сначала поругался, а потом чуть не подрался.

Судя по записям Бунге, начал скандал дон Кондор. На очередную пламенную речь Антона о том, что в Арканаре всё ужасно, а причиной и источником ужаса является лично дон Рэба, старик заявил, что у него болит шея, и это его волнует больше, чем все арканарские ужасы. Малышев ответил в том смысле, что в Арканаре сейчас вешают последних носителей культуры, и что виселица отлично помогает от боли в шее. Дон Кондор осведомился неприятным голосом, правильно ли он понимает, что Антон желает ему смерти. Антон закусился и сказал что-то про старых дураков, которые слишком вошли в роль средневековых аристократов и забыли, зачем они здесь. Старик оскалился и заявил, что с удовольствием бросил бы молодому щенку в рожу перчатку — жаль только, она не отстёгивается. Антон на это учтиво заметил, что не стоит беспокоиться об условностях и он в его распоряжении — и взялся за меч. Павел Бунге, понимая, что сейчас эти двое реально начнут махать тяжёлыми железками, пожертвовал собой. Вокруг избушки стояли кабаньи капканы — подселённый алкаш сам не охотился, но жрать-то ему что-то было надо. И вот Бунге сунул ногу в такой капкан. Здоровенные ржавые зубья пробили сапог и вонзились в ногу. Румате и дону Кондору пришлось, временно оставив распри, заняться раскурочиванием железяик. Та была сделана на совесть, повозиться пришлось порядком. Заодно оба остыли и немного пришли в себя.

Однако расстались они плохо. Румата обвинил Александра Васильевича в закоренелом догматизме, трусости, нежелании вмешиваться в события и потакании фашистам. Кондорский снова взвился, но начинать драку по новой было глупо и недостойно. Он ограничился тем, что пообещал в самое ближайшее время отправить Антона на Южный Полюс для психологического освидетельствования. А оттуда — на Землю.

Собственно говоря, он вполне мог бы вызвать вертолёт прямо с Базы и отправить Румату с ним. Удержали его, по мнению Левина, два соображения: смешная ситуация с капканом и нежелание портить коллегам праздник.

День 146

Нормально поспал, без этого сна со стрельбой! Просто прелесть что такое. Правда, опять снились собаки. Рычали на меня, что-то им не нравилось. Но я им показал детонатор, и они поджали хвосты и завыли.

А! Детонатор всё-таки пролез! Такая круглая штучка с шевелящимися ворсинками, на нём значок. Три палочки перечёркнутые. Вроде буквы "Ж", например. Ну да и пёс с ним, не волнует он меня. Меня волнует одна идея, которая меня спросонок посетила. Не то чтобы гениальная, но перспективная.

Я про буй этот дурацкий. Который своим скрежетом меня уже достал.

У меня довольно часто бывает, что хорошие идеи приходят в голову в момент просыпания. То есть пробуждения. Извини, Лена, ну не могу я тут ничего поправить! Так и останется памятником моей неграмотности и всё такое. Но это я переживу, вот уж действительно фигня. На общем-то фоне.

Так вот, о чём я. Просыпаюсь я сегодня, и пока просыпался, у меня в голове образовалась какая-то смутная мысль. В таких случаях надо лежать и не шевелиться. Как шевельнёшься — всё, с концами забываешь. Ну я лежал минуты три как полено, только головой работал. И в конце концов мысль ухватил за краешек и вытащил всю.

Смотри, какая логика. К моей станции привязался космический буй. Но он не мог привязаться к станции. Не мог. Значит что? Значит, он привязан не к станции! А к какому-то объекту. Который, собственно, к станции и прилип.

Правда, объект должен быть маленький. Большой бы я увидел. А буи ставят обычно на большие объекты. Но если он разрушился? В таком случае буй всё равно будет привязан к какому-нибудь обломку. На самом деле я точно не знаю, так ли это, но выглядит логично. Это же глюонная нить. Она теоретически и к отдельному атому может цепляться. Так вот, не залетело ли ко мне такое чудо?

Стал смотреть свои записи. Мне казалось, эта штука с самого начала скреблась. Оказалось, нет. Она на сто пятый день появилась. Я тогда даже записал, что проснулся от стука. То есть, похоже, буй именно в этот момент и подвалил. Вернее, подвалило то, за что буй зацеплен.

Правда, защитное поле должно посторонние предметы отталкивать. Но — мелкие. Пробил же мне батарейный отсек тот дурацкий кусок трубы. Кстати, где он? Хотя нет, это было на сорок восьмой день, тогда бы и стукнуло. Значит, какая-то каменюка. Зацепилась за обшивку. Хотя как? Не знаю, надо смотреть. Например, у меня в радиаторе дырка. Могло что-нибудь в неё прилететь и там застрять? Вероятность одна миллионная какая-нибудь, но ведь не ноль же?

Короче, надо вылезать наружу. Но сегодня мне вылезать неохота. Во-первых, я могу ничего и не найти. И даже скорее всего не найду. А мне ужасно хочется немножко понадеяться. Ну и подумать. Вдруг я чего упустил в своей безупречной логике. Или не упустил — но ничего не найду. Будет обидно. Так вот, пусть мне будет обидно не сегодня.

Лучше снова про Арканар.

В книжке Антон обрывает разговор на начале ссоры с доном Кондором. В фильме он оставил какие-то куски, даже эпизод с капканом. Но подмонтировал голоса, и, соответственно, мимику. Ужав, кстати, ради этого кадры до четырёх тысяч пикселов в строке — чтобы следов работы алгоритма было не видно. На самом деле видно, конечно, но это надо разбираться, а он рассчитывал на быстрый громкий эффект. Хотя кто его знает, на что он там рассчитывал... Так или иначе: финал встречи он смазал.

Возникает вопрос: откуда он знал, что личных показаний Кондорского и Бунге можно уже не опасаться?

Левин это понял, когда рабочая группа перетрясла и разложила по полочкам документацию Базы. Выяснилось, что Антон после пробуждения — чуть ли не сразу после традиционного "где я, что со мной" — принялся выяснять, что там с Кондорским и Пашкой. Ему сказали, что они пропали без вести. Через неделю на тот же вопрос ему ответили, что Кондорский погиб, а Бунге жив, но в коме, и его мозг повреждён. Это вычёркивало Кондорского из списка нежелательных свидетелей и подрывало ценность показаний Павла. К тому моменту Малышев уже начал возиться со своим фильмом — так что мог обращаться с реальностью гораздо свободнее, чем при двух полноценных свидетелях.