Факап

— Что значит неприличных? — не понял Завадский.

— Наш Леонид Андреевич, — сказал Сикорски, — в этом вопросе следует тагорянской этике. Обо всех нужно говорить с той долей уважения, какой они заслуживают. Есть те, к которым мы просто не способны проявить достаточное уважение в обыденном разговоре. Поэтому говорить о них не следует, разве что в случае крайней необходимости, которая оправдывает непочтительность. Но мне кажется, у нас тут как раз тот самый случай?

— Пока ещё нет, — сказал Комов. — Может быть, он погиб. Или не летит на Землю.

— Ты сам-то в это веришь? — Горбовский посмотрел на друга с сомнением.

— Нет, — признался Комов. — Но проверить не помешает.

— Будем ждать подтверждения, — заключил Горбовский. — Хотя — думаю, что он уже здесь. И уже ищет.

— Давайте не будем предвосхищать события, — сказал Комов. — Давайте поговорим о чём-нибудь интересном. Хотя бы о Вандерхузе.

— Лучше об Арканаре, — попросил Завадский. — Мне всё-таки непонятно. Что же там произошло, в Арканаре? На самом деле? Вот вы, Леонид Андреевич, говорили, что знаете все факты.

— Ладно, чего уж там. Знаю, — Горбовский снова сел. — Просто я знаком со Званцевым.

— С кем? — не понял архивариус.

— С Николаем Евгеньевичем. Точнее, с тем, во что он превратился. Последний раз я с ним разговаривал полгода назад. Мы тогда пытались договориться со Странниками насчёт гугонской гравитроники.

— Он сцыганился?! — Комов по-настоящему удивился.

— У меня... небольшая просьба, — сказал Завадский. — Вы не могли бы называть Странников Странниками, а не всякими оскорбительными кличками? Это не потому что у меня с галактами отношения какие-то, — тут же добавил он. — Просто не люблю.

— А вы в курсе, уважаемый Валентин Петрович, — вступил Сикорский, — про некоторые свойства их, так сказать, ментального метаболизма? Благодаря которым они обходят лемму Пошибякина?

— Знаю, — поморщился архивариус. — Но мы же с ними торгуем? И расплачиваемся, среди всего прочего... этим тоже, — по его лицу проплыла гримаска лёгкого отвращения. — И чем мы тогда лучше их?

— А знаете, — вдруг вспомнил Славин, — я тут недавно сидел, выпивал с бывшими коллегами. Из литературной тусовки. Ну, там были молодые авторы — Питер Уоттс, Анафем, Кирилл Еськов...

— Какой же Еськов молодой автор? — удивился Григорянц.

— Вообще-то не очень, — согласился Славин. — Так у нас все, кто не лауреат — молодые авторы. Так вот, они там интеллектуально развлекались. Задавали вопрос, и все предлагали сюжетные решения. И вот кто-то спросил. В Средневековье было такое представление, что дьявол покупает у людей души. И никто не объяснял, зачем. Так Еськов предложил объяснение: он их всасывает и тем самым омолаживает свой разум. Обходя тем самым лемму. Представляете, как человек угадал?

— Наверное, что-то слышал. Кто-то болтлив. Надо этим заняться, — сказал Сикорски.

— Нет, не думаю, — ответил Славин. — Просто у Кирилла воображение хорошее. В сочетании с логикой — убойная вещь.

— Что-то я на эту тему читал, — сказал Комов, — и там было сказано, что дьявол всё-таки покупал души взрослых. А не как цыгане. Которым нужны дети.

— Это их отчасти оправдывает, — заметил Горбовский.

— Извините, конечно, Леонид Андреевич, но это очень ваша этика, — сказал Славин.

— Я живу на Земле давно, — спокойно ответил Горбовский, — и до сих пор не могу понять эту озабоченность детьми. Ценность индивида повышается с возрастом. Ценность личинки никак не может быть сравнима с ценностью зрелой особи. Это же очевидно.

— На Радуге, помнится, ты по-другому рассуждал, — напомнил Комов. — Когда посадил в челнок женщин и детей, а физиков оставил.

— Потому что я хотел убить физиков, а не женщин и детей, — спокойно сказал Горбовский. — Их надо было остановить, пока они не натворили чего-нибудь страшного. Этот идиот Ламондуа даже не пытался просчитать последствия нуль-перехода! На тонкие уровни материи! Он долбился в дверь, не понимая, что за ней.

— Но ведь всё кончилось хорошо? — не понял Завадский. — Люди остались живы, а у нас есть нуль-Т.

— Да, — грустно сказал Горбовский. — Я и предположить не мог... Да вообще никто предположить не мог. Что лаксиане вмешаются. Особенно — в такой форме.

— Я так и не понял, что именно они поменяли, — пробурчал Сикорски.

— Десятый знак константы сопряжения сверхтонкой структуры, — ответил Горбовский. — Что сделало невозможным выброс гипервакуумной волны при нуль-переходе. Точнее, сместило в область сверхтяжёлых элементов. Если передать через нуль-Т элементы тяжелее сто двадцатого, будут проблемы. Но вообще-то... Они изменили законы природы. Законы природы, понимаете? Как минимум, в нашей Галактике. Ради... я не понимаю, ради чего. Не могу понять.

— А вы бы так не поступили? Если бы имели возможность?
– спросил архивариус.

Горбовский посмотрел на него как на внезапно заговорившую табуретку. Точнее, как на человека, внезапно превратившегося в табуретку и при этом пытающегося говорить. Это было очень заметно и очень обидно.

— На Тагоре до сих пор просчитывают последствия, — сказал он. — До сих пор.

— И что насчитали? — архивариус от обиды осмелел.

— Много разного насчитали. Например, эволюция звёзд класса G и ниже на финальных стадиях...

— Да и пёс с ними, с финальными стадиями, — пробурчал архивариус.

— У меня есть гипотеза, — сказал Славин. — Я думаю, что старое значение константы было... искусственным, что-ли. А сейчас тэ... лаксиане просто вернули Галактику в норму. Поэтому им и не надо было просчитывать последствия. Они и так знали, как оно было.

— Это сложно и ненужно, — сказал Григорянц. — Им же не надо ничего считать. Они так знают. Они же опериру...

— Неприличные разговоры, — перебил Сикорски. — Давайте всё-таки про Званцева. Это даже мне интересно.

— Видите ли какое дело, — начал Горбовский. — Все почему-то поверили, что Званцев фанатик. И его учитель тоже. А также — что именно академик Окада разработал модификатор.

— Если уж на то пошло, — сказал Комов, — Вандерхузе...

— Целмс, — вставил Сикорски.

— Вандерхузе этого не утверждает, — упрямо закончил Комов. — Академик Окада его только изменил. А взялся он... ах ну да. Откуда он мог ещё взяться-то.

— Вот именно, — сказал Горбовский. — Откуда у нас берутся все эти штуки?