Фактор фуры

–  Совсем холодный, - равнодушно сказал он по-русски глухим незнакомым голосом.

Я оглянулся на шевеление - блондинка стояла в дверях ванной, помаргивая все с тем же бессмысленным выражением.

Судя по ранним трупным явлениям, Антон Шатурин вскрыл себе вены на обеих руках порядка тридцати шести часов назад, поздно вечером позавчера или в ночь на вчера, сувенирным ножом - вы видели его когда-нибудь у покойного?
– мент показал мне целлофановый пакет с ножом: складной, стильный, довольно длинное узкое лезвие, слегка изогнутая рукоять, опасную бритву несколько напоминает.

–  Нет, ни разу.

Хотя уборку номера теоретически должны проводить ежедневно, вчера ее по обычному раздолбайству не делали, так что тело пролежало в ванной в течение полутора суток.

–  Каким вам показалось его настроение во время последнего звонка?
– По-английски полицейский говорил не лучше меня, что странным образом сближало.

–  Он был встревожен пропажей жены, - в подробности вдаваться я, естественно, не стал.

–  Он был… э-э… диспиритед… депрессд?.. Не упоминал о суицидальных намерениях?

–  Нет, не упоминал.

–  Может быть, раньше, когда вы с ним путешествовали?

–  Ноу.

Пока делать выводы рано, но никаких признаков убийства нет. Жену - будут искать. Возбуждать ли уголовное дело - будут решать.

–  Да ни хрена они возбуждать не станут.
– Сергей дернул подбородком.
– На кой черт им париться? Еще и иностранный гражданин… Самоубийство и самоубийство, расследовать нечего… Ловите цинковый гроб.

Он сидел сгорбясь, упершись мощным плечом в край столешницы и в нее же уставясь.

–  А ты в него не веришь?
– уточнил я (мы как-то нечувствительно перешли на «ты»).
– В самоубийство?

–  А ты?
– Он поднял на меня глаза.

–  Да я уже вообще не знаю, чему верить… Неужели, думаю, мои наезды его довели? По крайней мере, выходит, что умер Шатурин вскоре после нашего последнего разговора… Да ну, бред собачий…

–  Таким ножом, - говорю, - в принципе, можно вены вскрыть, без особых проблем даже. Только он должен быть хорошо наточен. А сувенирные - они ж всегда тупые. Не специально же он его точить ходил…

Ментовские процедуры, несмотря на глубоко формальный характер (по виду и расторопности этих итальянских полицейских и врямь не очень верилось, что к делу они подойдут со всем возможным тщанием…), заняли несколько часов и вымотали порядком. По выходе из участка мы с Сергеем как-то механически зарулили в первый попавшийся кабак. Я видел, что Мирский всерьез «диспиритед», «депрессд» - он сделался злобен и неразговорчив и то ли все время о чем-то про себя думал, то ли находился в некоей прострации.

–  Никогда бы он такого не сделал, - не отвечая на мою реплику и на меня не глядя, медленно произнес рыжий.
– Я его сколько лет знал. Никогда. Что бы там ни произошло. Такого - нет.

–  Ну смотри - признаков убийства, то есть следов борьбы, всякого такого - якобы нет… - Я покатал между ладонями стакан с дабл виски.
– Могли, конечно, чем-нибудь кольнуть, сунуть в ванну и ага… Наверное, при соответствующих анализах это можно установить - но это если делать соответствующие анализы…

–  Да о том и базар.
– Сергей вдруг протянул руку, подцепил мой «Глен Грант», выхватил и хлопнул добрый глоток.

– Никто ничего делать не захочет… На то и был расчет.

Сейчас он был не похож на себя - лицо осунувшееся, жесткое, с остановившимися глазами.

–  Почему Антон уехал из Болоньи?
– продолжал я думать (с натугой) вслух.
– Почему тебя не дождался?

–  Вспомни еще раз - что он тебе говорил тогда по телефону?

–  Да ничего он не успел сказать. Мы добазарились, что объясняться он будет при очном разговоре… - Я потер пальцами лоб.
– Слушай, он ведь просил тебя узнать про нескольких человек. Кроме меня - про кого?

Сергей некоторое время внимательно смотрел на меня.

–  Дэвид Страно, - сказал он наконец, не отводя взгляда.

–  Кто это?

–  Антон при тебе никогда имени такого не произносил?

–  Н-нет…

–  Ну вот им он в первую очередь и интересовался. Про тебя-то он помянул так, между прочим. Главным образом его интересовал этот Страно.

–  Ты узнал про него что-нибудь?

–  Адвокат. Американец. Хотя в Европе тоже ведет дела. Американец итальянского происхождения. Со связами на исторической родине. Вообще - со связями. Крутой адвокат, дорогой - но с тухловатой несколько репутацией.

–  В смысле?

–  По слухам - озвученным в прессе, - работает на несколько мафиозных семей. На вполне цивильные коммерческие конторы, включая большие и интернациональные, - но… в не самых цивильных вопросах.

–  И как он может быть связан с Антоном?

Сергей не ответил. Я досасывал вискарь, не чувcтвуя ни вкуса, ни крепости.

–  Как называется этот фонд, на который ты халтуришь?
– спросил вдруг рыжий новым - вкрадчивым каким-то - тоном.

–  Европейский фонд гуманитарного развития, что ли… моделирования… погоди, сам забыл… Или социальных исследований?.. Да, эксперимент в области моделирования, а фонд - социальных исследований. Европейский. А что?

–  Понимаешь… - Он словно мялся.
– Я, когда твою биографию по Сети изучал, никаких его следов не нашел… Это на самом деле странно. Международная организация, межуниверситетские связи, глобальные программы - просто не может быть, чтобы в Сети не было никаких ее следов… Еще раз: искать инфу - это моя работа. И если я в Нете ничего найти не могу, то это означает одно из двух: либо контора в той или иной степени засекреченная, либо ее вообще не существует.

Теперь мы оба пялились друг на друга.

–  Что ты хочешь этим сказать?
– спрашиваю.

–  Ты, когда контракт с ними заключал, никаких подписок о неразглашении не давал?

–  Нет, конечно.

–  А кто тебя вербовал?

–  Доцент физмата нашего универа.

–  Ты его хорошо знаешь?

–  Его хорошо знает мой хороший знакомый.

–  Хм… Ты можешь рассказать подробнее, в чем заключается эксперимент вообще и твоя задача?

Я как мог связно изложил. И чем дальше излагал, тем яснее чувствовал, насколько странно - ключевое, блин, слово!
– все звучит.