Фактор кролика

Мне не нравились ни они, ни наш офис. Он был шумным, здесь что-то меня постоянно отвлекало и мне мешало. Он был полон банальности. Но главная проблема заключалась в том, что он был полон людей. Мне не нравились вещи, которые нравились большинству: бесконечные разговоры, бесконечные просьбы дать совет и бесконечные советы, бесконечный бессмысленный треп. Я не понимал, какое отношение все это имеет к вычислению вероятностей. До переезда в новое здание я пытался объяснить, что мы работаем в области контроля рисков, а не в Диснейленде, но на тех, кто принимал решение, это, похоже, не оказало никакого воздействия.

Моя производительность упала. Я по-прежнему не ошибался – в отличие от практически всех остальных, но моей работе значительно мешал непрекращающийся поток бессмысленной болтовни, заполнявший рабочую станцию Халикко.

Халикко смеялся над всем. Казалось, большую часть времени он проводит за просмотром видео прыгунов в высоту, дурацких конкурсов певцов или владельцев странных домашних животных. Все хохотали, и ролики сменяли один другой. Халикко то хихикал, то ржал. Я считал это поведение недостойным аналитика рисков.

Еще одним источником беспокойства был Лехикойнен, который не замолкал ни на секунду. По понедельникам он рассказывал нам, что произошло в выходные; осенью – о своем летнем отпуске; в январе я узнал, как он провел Рождество. С ним постоянно что-то случалось. Вдобавок ко всему он был дважды женат и разведен, что, по моему мнению, является ярким доказательством того, что человек плохо понимает связь между причиной и следствиями. Младшему математику стоило бы пристальнее изучить эту проблему.

Тем конкретным утром оба они уже сидели за своими рабочими станциями. Халикко скреб свой бритый череп, а Лехикоинен смотрел на экран, выпячивая губы и постукивая пальцами по подлокотнику кресла. Оба выглядели полностью сосредоточенными на работе, что само по себе не могло не удивлять. Я взглянул на часы на столе. Ровно девять. Начало рабочего дня.

После переезда в новое здание я каждое утро старался выходить из дома примерно на тридцать секунд позже, чтобы избежать необходимости поддерживать бесцельные разговоры до начала работы, а потому являлся в самый последний момент. Для меня это нетипичное поведение. Я поставил кейс возле стола и выдвинул свой стул. И впервые услышал звук, с каким его твердые пластиковые колесики катились по ковру. В этом звуке было что-то, от чего меня передернуло, словно кто-то провел холодными ногтями мне по позвоночнику.

Я включил компьютер и убедился, что на столе есть все необходимое для работы. Я проводил самостоятельное исследование влияния частоты изменений процентных ставок на оптимизацию выплат в их постоянно меняющихся экономических условиях. И надеялся, что сегодня смогу завершить двухнедельный труд.

Тишина была, как вода в стакане – невидимая, но конкретная и ощутимая.

Я ввел свои имя и пароль для входа в систему. Прямоугольники на экране мигнули. Внизу появилась красная надпись, сообщившая, что мои имя и пароль не годятся. Я ввел их снова, на этот раз медленнее, проверяя, чтобы все заглавные и прописные буквы были на месте. Прямоугольники снова мигнули. Внизу под ними появилась еще одна красная строка. Неверное имя или пароль. А также – это было написано ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ – у меня осталась одна (1) попытка правильного введения. Я взглянул поверх экрана на Лехикойнена. Он по-прежнему барабанил пальцами по подлокотнику, но смотрел в окно на «Макдональдс» через дорогу. Я уставился на него, еще раз мысленно повторяя свои имя и пароль. Разумеется, я помнил и то и другое и знал, что оба раза ввел их правильно.

Вдруг Лехикойнен повернулся, и наши взгляды встретились. Затем он так же стремительно вернулся к своему экрану. Стук прекратился. Стал слышен гул. Я знал, что это кондиционер и что я слышу его потому, что никто не разговаривает. Было в этом гуле что-то такое, что я не мог не обратить на него внимания. Возможно, из-за этого я не повернулся и не спросил Халикко, не столкнулся ли он сегодня утром с проблемами, когда входил в систему.

Если проблемы у него и были, то они давно исчезли: Халикко остервенело щелкал своей мышкой. Я положил руки на клавиатуру, и холодные ногти снова прошлись мне по хребту. Я осторожно двигал пальцами, концентрируясь на каждой клавише, которую нажимал. Наконец я нажал Enter; понимая, что другого шанса у меня не будет, сделал это достаточно решительно и быстро.

Я не то что не закрывал глаза – я даже ни разу не моргнул. Единственное нажатие кнопки казалось безумно важным; только что был обычный день, а потом я вдруг то ли заснул, то ли потерял сознание, а когда пришел в себя, мир вокруг изменился до неузнаваемости. День утратил все свои краски. Сдвинулась точка опоры всего мира. Прямоугольник в центре экрана содрогнулся в третий раз. Я моргнул, и он вообще исчез.

Я услышал знакомый голос.

– Коскинен, не заглянете ко мне в кабинет на минутку?

2

– Поговорить надо, – сказал менеджер нашего отдела Туомо Перттиля. – Обменяемся кое-какими идеями.

Мы сидели в кабинете Перттиля – стеклянном кубе, неприятные особенности которого включали в себя отсутствие приватности, а также тот факт, что между сидящими не было никакого стола. Для меня это было неестественно. Мы расположились друг напротив друга, как на приеме у врача. Мне не хотелось думать, кто из нас пациент, а кто – лекарь. Стулья были жесткими, с металлической рамой, страшно неудобными, и мне некуда было положить руки. Я опустил их на колени.

– Я хочу тебя послушать, – сказал Перттиля. – Я хочу тебя услышать.

Одно дело – физический дискомфорт. Но принять новую роль Перттиля мне было еще труднее. Я подавал заявление на должность начальника отдела. Я был более опытным и подходящим кандидатом. Не знаю, как и чем, но Перттиля – бывший начальник отдела продаж – убедил совет директоров, что отдать предпочтение следует ему.

– Думаю, что так мы лучше поймем друг друга, – продолжал он. – Я верю, что, если мы откроемся друг другу, мы найдем что-то общее и придем к взаимоприемлемому решению. А общее решение – это правильное решение. Но произойдет это только в том случае, если мы поймем, что мы – просто два человека, которые ведут диалог. Просто два человека, без всяких должностей, без статусных одежек, без амбициозных личных планов. Два парня у костра, готовые открыться друг другу на эмоциональном уровне, чтобы двигаться вперед.

Я знал, что говорить так сейчас модно, и знал, что Перттиля прошел бесчисленное количество курсов по этой теме. Разумеется, я не мог представить себе нас с ним голышом в лесу, но с его манерой вести разговор была еще одна, более серьезная проблема: он не сообщал никакой информации и его болтовня ни к чему не вела.

– Не понимаю, – сказал я. – Не понимаю, почему система…

Перттиля дружелюбно усмехнулся. Что на голове, что на лице у него не было ни волоска – он их тщательно сбривал, и, когда он улыбался, следы улыбки можно было видеть даже на затылке.

– Ой, извини. Иногда меня немного заносит. Я так привык открываться людям, что забываю дать им пространство, – сказал он голосом, которой появился у него меньше года назад.

Год назад он говорил, как все, но после всех этих курсов тембр его голоса превратился в нечто среднее между сказкой на ночь и переговорами об освобождении заложников. И это очень плохо совпадало с тем, что я о нем знал.

– Ты только не подумай… Я хочу дать тебе пространство для маневра. Ты говори, а я буду слушать. Но прежде чем мы начнем, есть один вопрос, который я хочу тебе задать.