Фактор внешности

— Кара в Париже. У нее большая проблема с сосками.

ЗНАМЕНИТЫЕ СОСКИ

Кару наняла крупная, но не слишком авторитетная в фэшн-индустрии компания для рекламы дешевой, пользующейся спросом коллекции белья. Деньги были предложены большие, но сотрудничество оказалось осложнено неожиданной проблемой. Кара даже была готова отказаться от работы. Роман сообщил, что она назвала заказчика «отвратительным извращенцем». Инцидент сводился к тому, что этот тип зашел в комнату для переодевания, пожелав посмотреть, какое белье носит сама Кара, да еще осмелился прикоснуться к ней, к ее обнаженной коже, чего она уж вовсе не собиралась терпеть и никому никогда не позволяла.

Ги Д'Абор, лицо известное и влиятельное в мире моды, непосредственно руководивший фотосессией, уладить конфликт не сумел. Как старый приятель Ротти, он всецело был на ее стороне. Но вмешиваться опасался. У него была собственная студия, и работал он по заказам самых крупных журналов. Кара снималась у него множество раз и рассчитывала на его поддержку, но, поняв, что он предпочитает сохранить нейтралитет, почувствовала себя преданной. Он не стал защищать, не вступился за нее, когда она так в этом нуждалась, хотя и любил повторять, что искусство требует красоты, а не обнаженного тела, а Кара относилась к тому типу моделей, которые никогда не снимаются голыми.

Роттвейлер закрыла глаза, а затем распахнула их, уставившись на меня в упор.

— Чарли, ты должен быть там завтра утром. За эту работу тебе хорошо заплатят. Ты должен будешь охранять Кару от посягательств этого мерзавца. Уверена, ты отлично справишься. Будь груб и непреклонен.

На несколько минут воцарилась гнетущая тишина.

— Я не имею в виду, что тебе надо лезть на рожон. Я знаю, ты джентльмен. Но постарайся не показывать ему, что ты знаком с правилами вежливости. Покажи ему крепкие кулаки. И помни, Кара не согласна, чтобы ее соски просвечивали сквозь бюстгальтер, ты меня понял? Никаких сосков!

— Я понял. Никаких прикосновений. Никаких сосков.

— И никаких грязных намеков!

— Никаких намеков на соски.

— Я верю в тебя, — крикнула она мне, когда я подошел к двери.

Посмотрев в окно, я увидел Бена, уже стоящего рядом с антикварным автомобилем Ротти. Эта картина меня раззадорила, в конце концов, поездка в Париж — это не так уж и плохо. Я был готов к новому волнующему приключению.

Я покинул офис через полчаса, когда столкнулся с детективом, разыскивающим Ротти. Выглядел он как Рем Фокс, одетый в огромный ковбойский жакет в духе семидесятых.

— Элен Роттвейлер здесь? — Он помахал передо мной удостоверением.

— Хелен Роттвейлер? — поправил я его.

— Какая разница.

— Мисс Роттвейлер только что уехала, — ответил я.

— А вы кто? — Он оглядел меня с головы до ног.

— Президент компании.

Он прищелкнул языком и добавил:

— Передайте Хелен Роттвейлер, что приходил детектив Кобб. Я ей перезвоню. — Он сунул мне в руку свою визитку.

Я не удивился его появлению и поскольку у всех в памяти еще был свеж случай с машиной Казановы, и потому, что когда вы работаете в агентстве, где столько роскошных женщин, ведущих весьма скандальный образ жизни, вы привыкаете к тому, что может произойти все, что угодно.

Была ночь, когда я, наконец, заснул в салоне первого класса в аэробусе французских авиалиний. В моем желудке плескалось только-только выпитое шампанское, а в ушах все еще звенел повелительный голос Ротти: «Никаких сосков!» Неудивительно, что все мои сновидения вращались вокруг грудей Кары. Я видел их столь отчетливо, словно мне довелось созерцать их наяву. Вероятно, я смог бы их нарисовать — идеальной формы груди с сосками размером с пятидесятицентовую монету золотисто-коричневого цвета, — хороший объект для медитации. Откуда я знал, как они выглядят? Как смог вообразить их во всех подробностях? В портфолио Кары никогда не было фотографий с обнаженной грудью.

Где-то над Атлантикой я погрузился в свинцовую дрему, но затем мне приснился еще более странный сон — я находился в своей квартире, а Кара стояла на столе передо мной, обнаженная, и улыбалась. Но у ее грудей не было сосков. Очнулся я от этого кошмара, когда надо мной прозвучал приветливый голосок миловидной стюардессы:

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

Мне захотелось рассказать про сон, но вместо этого я попросил чашку кофе.

Я никогда раньше не встречал Кару. Почти все время, что я работал в агентстве, она находилась не в Америке, а в Европе. Я хотел бы ей понравиться, но у меня было задание — напугать клиента, так что я остановился в отеле и переоделся, чтобы никто не заподозрил во мне джентльмена, в спортивный пиджак с логотипом моей команды и черную рубашку. Смотрелся я в них довольно угрожающе.

Студия находилась на верхнем этаже в здании промышленного склада в дешевом предместье. Но масштабность съемок поражала, учитывая, что участвовала в них всего одна модель. Пол застелен коврами, ассистенты то и дело перенастраивали освещение, кругом вешалки с одеждой, на них отдельно висели даже такие мелкие аксессуары, которые можно легко запихнуть в карман джинсов.

Стремясь во всем соответствовать имиджу опасного громилы, я вошел в съемочное помещение уверенным тяжелым шагом. Я сразу узнал Д'Абора, поскольку видел его на фотографиях, — высокий, некрасивый и неуклюжий мужчина с маленькими глазками, опущенными уголками губ, большими ушами и копной темных волос, которые производили впечатление парика. Одет он был в ковбойскую рубашку и джинсы и сидел на обтянутом кожей диване, внимательно изучая листы контракта и покуривая сигару. Вокруг суетились ассистенты. Одни готовили кофе, другие подсовывали пепельницу, когда хозяин опускал руку с сигарой. Он моментально уставился на меня, как только я появился, и тут же опять впялился в контракт. Типичное поведение осторожного дельца, прикидывающего, с кем придется объясняться в следующее мгновение.

Женщина с крашеными ярко-рыжими волосами отложила в сторону клипборд и подошла ко мне. На ней была майка «Секс Пистолз», но вряд ли она действительно являлась поклонницей панк-рока и анархии.

— Что вам угодно? — Она была француженкой и мгновенно сообразила, что перед ней иностранец.

— Я ищу Кару, — ответил я.

— Она готовится к съемке. Может, я могу вам чем- нибудь помочь?

Безусловно, в голове у нее было совсем иное — она не то что помочь мне не желала, больше всего на свете ей хотелось выставить меня вон, причем поскорее.

— Да, если можно, принесите мне чашку капуччино, — отозвался я и прошел дальше, к двери, за которой раздавалось мерное гудение фена.

— Сэр, — окликнула меня рыжая, — туда нельзя, сэр!

Дело в том, что помещение, где работали парикмахеры и визажисты, было своего рода недоступным для посторонних интимным местом, почти таким же, как раздевалка. Но я уже знал, что следует делать, и, уверенно постучавшись, приоткрыл дверь и заглянул внутрь.

Кара была там, в махровом банном халате. Стоя перед зеркалом, она сушила феном волосы. Я проигрывал в своем воображении сцену знакомства с ней в подробностях с тех самых мгновений, как сошел по трапу самолета, но еще до того, как я успел открыть рот, она воскликнула:

— Чарли!

В ее голосе прозвучало столько доброжелательной теплоты!.. Можно подумать, я ее родной брат, вернувшийся с войны целым и невредимым, и уж совсем неожиданным было то, что она кинулась ко мне и тут же заключила в объятия.

— Привет, — отозвался я, немного опешив.

К объятиям я явно не был готов и не сразу смог свыкнуться с мыслью, что ко мне прижимается одна из самых знаменитых красавиц в мире, одетая к тому же только в банный халат. Но в следующую минуту я понял, что Кара совершенно не склонна притворяться и разыгрывать показные восторги, она действительно искренне радовалась моему приезду. И хотя она не лишена толики жеманства, я легко простил ей это, вскоре убедившись, что ее бурный протест против непристойных поползновений заказчика продиктован не только ее естественной женской стыдливостью, но прежде всего сознанием своего статуса ведущей топ-модели, одной из самых дорогостоящих в фэшн-бизнесе и потому вынужденной блюсти свою неприкосновенность. Кара вполне спокойно относилась к тому, что ей приходилось переодеваться в присутствии огромного количества людей на съемках, но она никогда бы не допустила умышленного намека на поощрение вуайеризма в поведении, тем более когда речь шла о престарелом козле, наподобие того, что осмелился приставать к ней.