Фанни и Александр
Шрифт:
Александр: Я думаю, что Епископ ненавидит Александра. Вот что я думаю.
Эдвард: Ах вот что ты думаешь. (Пауза.) А теперь я кое-что скажу тебе, мой мальчик. И это кое-что, вероятно, тебя удивит. Я не питаю к тебе ненависти. Я тебя люблю. Но Любовь, та Любовь, которую я испытываю к тебе, к твоей матери и твоим сестрам, это любовь не слепая, не изнеженная. Она сильна и сурова, Александр. Наказывая тебя, я страдаю больше, чем ты можешь себе представить. Но моя любовь к тебе вынуждает меня быть правдивым. Она заставляет меня воспитывать, формировать тебя, далее если это причиняет боль. Ты
Александр: Нет.
Эдвард: Ты ожесточился. И кроме того, ты неверно оцениваешь ситуацию. Я ведь гораздо сильнее тебя.
Александр: В этом я нисколько не сомневаюсь!
Эдвард: Сильнее духовно, мой мальчик. Потому что правда и справедливость на моей стороне. Я знаю, скоро ты признаешься. И воспримешь своё признание и своё наказание с облегчением, и, когда вечером вернётся твоя мать, все будет забыто и дни пойдут как обычно. Ты умный человечек, Александр, ты ведь понимаешь, что игра проиграна, но ты гордый и упрямый, и потом, тебе, естественно, стыдно.
Александр: Правильно, одному из нас должно быть стыдно.
Эдвард: Твоя дерзость тебе не поможет, пойми это. Она лишь подтверждает мои подозрения.
Александр: Я забыл, в чем я должен признаться.
Эдвард: Вот, значит, как.
Александр (после длительной паузы): Какое признание Епископ желает услышать от Александра?
Эдвард: Ты знаешь, что в моём распоряжении есть кое-какие средства.
Александр: Я этого не знал, но теперь знаю.
Эдвард: Эффективные средства.
Александр: Не слишком утешительно.
Эдвард: Во времена моего детства с маленькими мошенниками не миндальничали, как сейчас. Их наказывали примерно, но любя. Для этого существовали розги, здесь они тоже есть, вон лежат на столе — обыкновенный невзрачный прут для выбивания ковров, пляшет прекрасно. Было у нас и ещё одно средство, весьма бодрящее, — касторовое масло. Видишь, Александр, вон там стоит бутылка и стакан. Сделав несколько глотков, человек становится кротким как ягненок. А не помогала касторка, наготове был темный и довольно-таки холодный чулан, где приходилось сидеть по нескольку часов, пока крысы не начинали обнюхивать твое лицо. Видишь, там под лестницей, Александр. Там тебя ждет достаточно просторная дыра. Были, конечно, и другие, более варварские методы, но я их не одобряю, они унизительны и опасны, и мы не будем о них говорить — сейчас.
Александр: Какое я получу наказание, если признаюсь?
Эдвард: Это ты решишь сам, Александр.
Александр: Почему меня нужно наказывать?
Эдвард: Но это же очевидно, мой мальчик. У тебя есть один недостаток — ты не отличаешь ложь от правды. Пока ты ещё ребёнок, и твоя ложь — это детская ложь, какой бы ужасной она ни была. Но скоро ты станешь взрослым, а жизнь наказывает лжецов без всякой любви или сострадания. Наказание научит тебя любить правду.
Александр: Я признаюсь, что выдумал эту историю про то, что Епископ запер свою жену и детей.
Эдвард: Признаешь ли ты также, что совершил клятвопреступление?
Александр:
Признаю.Эдвард: Ты одержал большую победу, мой мальчик. Победу над самим собой. Какое наказание ты выбираешь?
Александр: Сколько ударов розгами я получу?
Эдвард: Не меньше десяти.
Александр: Тогда я выбираю розги.
Эдвард: Расстегни брюки. Стань около дивана и наклонись вперёд. Подложи под живот подушку.
Следуют десять не слишком сильных ударов прутом. Александр молчит, закусив руку, из глаз и из носа течет, лицо, побагровело, растерзанная кожа сочится кровью.
Эдвард: Поднимись, Александр.
Александр поднимается.
Эдвард: Теперь ты должен мне что-то сказать.
Александр: Нет.
Эдвард: Ты должен попросить у меня прощения.
Александр: Никогда.
Эдвард: Тогда я буду хлестать тебя, пока ты не образумишься. Не избавишь ли ты нас обоих от подобной неприятности, Александр?
Александр: Я никогда не попрошу прощения.
Эдвард: Не попросишь?
Александр: Нет.
Эдвард: Спусти штаны. Ложись вниз лицом. Подложи под живот подушку. (Замахивается.)
Александр: Не бейте!
Эдвард: Значит, ты попросишь прощения.
Александр: Да.
Эдвард: Застегни брюки. Высморкайся. Юстина, дай ему платок. Что ты хочешь сказать, Александр?
Александр: Александр просит прощения у Епископа.
Эдвард: ...За ложь и клятвопреступление.
Александр: ...За ложь и клятвопреступление.
Эдвард: Ты понимаешь, что я наказал тебя любя?
Александр: Да.
Эдвард: Поцелуй мне руку.
Александр (целует руку Епископу): Можно я теперь пойду и лягу?
Эдвард: Можно, мой мальчик. Но для того, чтобы ты смог в тишине и спокойствии подумать о том, что сегодня случилось, ты будешь спать на чердаке. Юстина принесет матрас и одеяло. Завтра в шесть часов утра Хенриэтта отопрет дверь — и ты свободен. Ты согласен, Александр?
Александр: Да, Ваше Высокопреподобие.
Эмили и Хелена сидят друг напротив друга и, держась за руки, тихо, почти шепотом, разговаривают. Над заливом, над равниной, над летней верандой по-прежнему идет дождь, мягкий послеполуденный свет четко обозначает контуры и смягчает контрасты. В столовой бьют часы.
Хелена: Ты уже должна уходить?
Эмили: Я слишком долго отсутствовала.
Хелена: Бедная моя Эмили.
Эмили (качает головой): Хуже всего детям. Их наказывают за малейшую провинность. Хенриэтта запирает их на ключ и заставляет ложиться в постель средь бела дня. Неделю назад Фанни отказалась съесть свою порцию каши. Весь вечер её не выпускали из-за стола. Её вырвало в тарелку. В конце концов она все съела.
Хелена: А Александр?