Фантакрим - XXI

— До сих пор я ходил туда, куда считал нужным, — ответил Фуэнтес. Однако, где же ваш третий друг?

4

Под капсулой, уносившей Грегори и Комиссара, пролетали деревья, дома, зеркальцами мерцали озера и речные извивы.

— Ты наговорил мне тьму страшных сказок, Стив, — произнес Комиссар после долгого молчания. — Считай, что я чудовищно отстал от жизни, но, мне кажется, в старые добрые времена на эти вещи смотрели правильней — всякие эксперименты над человеком попросту запрещались. Тем более — опыты над еще не родившимися младенцами, которые рискуют стать выродками со всей мозговой надкоркой и вариантным мировосприятием.

— Племенные табу во все времена пользовались некоторым успехом, прокомментировал Грегори. — И во все времена находились любители идеализировать прошлое — дескать, чем ближе к Творцу, тем лучше мы были… Это чушь, Комиссар, а сейчас это очень опасная чушь — слишком высоки темпы, слишком спрессовано время, а значит непомерна плата за страх перед будущим. Раньше оно наступало медленно, давая возможность освоиться и как следует покритиковать первопроходцев. Теперь нужно больше смелости, чтобы идти вперед. И кстати, я думаю, что тех запретов на опыты, о которых ты говорил, на самом деле никогда не было.

— Очередной парадокс? — усмехнулся Комиссар.

— Нет, все очень просто. Настоящего запрета на опыты над людьми никогда не существовало. Выведение узких специалистов, которое широко практиковали еще в недавние времена, — разве это не опыты над людьми? А экипажи космических кораблей и глубоководных станций? А мировые рекорды по тяжелой атлетике? А пересадки органов, особенно мозга? Ты скажешь, что действия такого рода были связаны с насущными запросами цивилизации, и постановка каждой задачи вытекала из довольно гуманных соображений? Верно! Но ведь работы по суперсапам лежат на той же линии. Сначала, экспериментируя с зародышем, преследовали вполне очевидную великую цель подавить наследственные болезни. Ты бы выступил против такой программы? Разумеется, нет! А между прочим, биологи успешно вмешивались в работу молекулярных структур и фактически создавали будущему человеку новые органы — не те, дефектные, которые были отпущены природой. А разве это не вмешательство в проект человека? Потом, если ты помнишь, дело дошло до преодоления врожденной психической неполноценности. И тут наступило осознание — елки-палки, да мы же формируем новую кору, которая в таком нормальном виде вовсе не должна появиться у данного малютки! И вместо неизлечимого идиота получаем активного члена общества! Тебе и это не нравилось?

Комиссар удивленно покачал головой.

— Черт возьми, об этом я как-то не думал. Понятно, это мне нравилось. Между прочим, мой младший сын — его тоже подвергали небольшой генетической компенсации — настоящий вундеркинд… Скажу по совести, этот генетический контроль — великая вещь.

— Вот! Великая вещь! — радостно подхватил Грегори. — Значит, вмешиваться в биоструктуры человека, чтобы он не стал идиотом или не истекал кровью, можно, а снабдить человека более мощным мозгом нельзя, да? Ведь именно это и заметил Нодье — преодолевая наследственную психическую неполноценность, можно чуть-чуть сдвинуть интеллектуальный уровень будущего человека… Но этого «чуть-чуть» хватало, чтобы дети становились вундеркиндами и вырастали на редкость талантливыми и деятельными. Вот он и решил пойти дальше и резко усилить мышление, снабдить человека надкорковым синтезатором, способным проигрывать сотни вариантов будущего за секунду, дать ему новую сигнальную систему и язык невиданной емкости и выразительности…

Грегори вот-вот начал бы декламировать, но Комиссар остановил его.

— По-твоему, получается, что все мы, не снабженные гиперментальными структурами, вроде идиотов или того хуже — высших животных, да?

— Ты слишком упрощаешь ситуацию, и отсюда гротеск на прогресс, гротеск в духе неолуддитов. Архантропов, живших полтора миллиона лет назад, при желании можно считать идиотами или животными, но то и другое — нелепость, они просто наши очень далекие предки. Вероятно, с точки зрения естественной эволюции, Нодье и его суперсапы разделены тоже добрым миллионом лет — в так называемом пропорциональном эволюционном возрасте, оцениваемом по сдвигу генетических структур. Но физически они современники — своеобразный парадокс сверхплотного времени, в котором мы живем. Направленная генетическая реконструкция зародышевых клеток пустила ленту эволюции в бешеном темпе. И этот темп был особенно стимулирован освоением искусственной матки — мы как-то незаметно подошли к рубежу нового процесса воспроизведения, включающего особую технотронную стадию, на которой ведется перепрограммирование естественно-биологического материала. Благодаря этому, видовые трансформации могут протекать в сроки того же порядка, что и продолжительность жизни одного или нескольких поколений. В таких условиях обычного отбора, обычного закрепления прогрессивных признаков уже недостаточно — по сути это уже неклассическая биология с предельно интенсивными мутагенными факторами, биология автоэволюционных популяций, которые не ограничены приспособлением к окружающей среде и даже приспособлением этой среды к себе, но способны к быстрому самоизменению. Похоже, при нашем уровне регуляции внешней среды мы можем позволить себе создавать существа с самым невероятным темпом усложнения. Насколько я знаю, Нодье довольно активно размышляет над таким вариантом человека, который будет практически непрерывно наращивать свою сложность. Соответственно, это сильно скажется на эволюции социальных организмов…

— Недавно я рылся в своих архивах, — сказал Комиссар. — Представь, что у меня есть не только суперлаттиковые записи, но и настоящие старые книги… н-да, самые настоящие, и довольно много. Так вот, один великий поэт прошлого века написал тогда: «Слава богу, мы смертны, не увидим всего». Послушав тебя, я тоже радуюсь своей смертности. Так-то! И хочу добавить, если тебе надоест твоя адская лавочка, Стив, — надумаешь послать к черту все эти эвро и супер, — топай прямо ко мне, в ПСБ, у тебя светлая голова, а остатки дури я из тебя в два счета выколочу…

— Не надо! — перебил его Грегори, изображая испуг. — Не надо ничего выколачивать — ни в два, ни в три счета… У тебя слишком здорово это получается! А кстати, куда ты меня тащишь?

— Тот самый бывший соратник Ясенева должен присутствовать сегодня на одном любопытном сборище. Такую информацию дали мне утром. Теперь Зэт заправляет чем-то важным у неолуддитов… А сборище тебе понравится особенно в плане размышлений о прогрессе. Если только успеем…

Великие замыслы лопаются из-за самой ерундовой мелочи, думал Зэт. Индиканал Ясенева не включается, и точка! И этот щенок мечет злобные взгляды — прямо парой блейзеров по мне полосует… Что делать?

Меня будут втискивать в историю в маске Герострата, словно Эвроцентр настоящий храм, а я хотел сжечь его ради своей славы. Да плевать мне на славу. В этом мире нет подлинного бессмертия, что бы там ни выдумывала эта Анна Ясенева с ее фантакопиями… А раз нет, слава — пустой номер, приманка для таких вот щенков, мечущихся среди воображаемых абсолютов. Слава простенький социальный пряник, которым легче всего принудить к усердию в меру сытых и довольных. Потому что в конечном счете все довольные в меру стремятся к безмерному, например — к славе на все времена. И им с удовольствием дарят эту дурацкую иллюзию.

Как ни глупо, а быть мне в черных героях. Стану кем-то вроде Кэттля из глупейшей детской фантпрограммы, стану этаким штамп-негодяем, легендарным регрессистом, отпугивающим многих, но кое для кого и притягательным. Нет-нет, и всплывут какие-то неолуддиты — хоть с обычной корой, хоть с тремя надкорками, всплывут и вспомнят меня и поклонятся моему портрету.

Эти подлые борцы за прогресс выдвинут первую попавшуюся идею дескать, я рвался к власти, хотел установить диктатуру неолуддитов. И ни за что не сообразят, что и на власть мне наплевать. Но меня обязательно спутают с этими горлопанами-неолуддитами, стремящимися привести всех к своему узколобому знаменателю. А ведь они для меня только временная ширма вот что трудно будет понять грядущим историкам… Никто не разглядит мою сокровенную пружину, не догадается, что я руководствуюсь высочайшими мотивами и ради них рискую угодить в черные герои развлекательных фантпрограмм.

Разве этот щенок, вызверившийся на меня из угла, поймет, что его похищение связано с великой проблемой Космического Молчания, между прочим, так и не решенной по-настоящему?..

Когда вспоминаешь те годы после ухода от Ясенева, жутко делается, удивляешься, что вообще выжил… Эти мои нелепые запросы в Большой Совет, громкие сигналы тревоги, — разве кто-нибудь прислушался к ним? И больше всего раздражало безмерное высоколобое равнодушие: «Эксперты Совета не считают поднятую Вами проблему первостепенно актуальной. Мы признательны за Вашу социальную активность и рассчитываем на нее в будущем…»

Идиоты! Надо иметь будущее, чтобы в нем на кого-то рассчитывать! Если верны все эти идеи ускоренного прогресса и возникают автоэволюционные цивилизации, непрерывно усложняющие свой лидирующий вид, то они должны буквально за считанные века овладеть всей Галактикой, как своим домом. Иначе зачем им все эти гиперментальные функции, все их ускоренно развивающиеся мозги? Казалось бы, очевидно — так нет! Начинаются бесконечные ученые тонкости — дескать, мы пока слишком слабы в смысле планетарных сенсоров и систем переработки информации, наверняка не воспринимаем многие типы сигналов, а прямой транспортный контакт — штука маловероятная, потому что любая сколь угодно развитая цивилизация диффундирует в пространстве Галактики крайне медленно… Оказывается, наши телескопы и компьютеры ни к черту не годятся, хотя их возможности уже опережают человеческое понимание. Но ведь суть не в том, насколько мы разовьем свои сенсоры. Почему Они не реагируют на нас, почему позволяют тонуть в космическом одиночестве — вот проблема проблем!