Фантастические рассказы и повести

На червертом он взглянул в окно и остановился. Во дворике, прямо на траве сидели две отличные девочки в бикини. В самом соку, лет по восемнадцать. Близнецы. Ничего себе, - подумал Жорж, - я бы хотел с ними познакомиться. Но какие же они близнецы, если у одной большая грудь, а у другой...

Девчонки его заметили. Та, что с большой грудью, приветливо помахала рукой. Он ответил.

– Иди к нам!
– закричала вторая. Ее голос был отлично слышен. Жорж развел руками.

– Ничего, мы тебя выпустим, спускайся!

И Жорж начал спускаться. Боковая дверь оказалась открыта и он не без удовольствия вышел из здания.

Больше я туда не войду, - подумал он, - хоть режьте меня, хоть ежьте меня, а не войду.

– Девочки, привет. Я Жорж, лучший парень в этом лесу.

Он все же не расслаблялся, и потому нес ерунду. Он не знал что говорить, потому что это наверняка были не нормальные девушки. Хотя выглядат на сто баллов.

– Садись к нам, - большегрудая взяла его за руку.

Сейчас Жорж уже не сомневался. Груди были не только разными, они ещё и неправильно расли - у одной слишком широко, а у другой были слишком сдвинуты к центру.

– Я тебе нравлюсь?
– спросила вторая.
– Садись рядом.

– Но я спешу.

– Садись-садись.

Она мощно дернула его за руку и Жорж упал лицом в траву. Приподняв голову, он увидел их ноги и понял, что пропал. Это были не просто близнецы; они сраслись ступнями. Он все-таки попробовал отшутиться:

– Никогда ещё не целовал сиамских близняшек...

– Сейчас попробуешь, - сказали они одновременно.

Когда Жорж не вернулся, их осталось двое. Солнце уже начинало опускаться, хотелось есть, пить, но больше всего хотелось отсюда выбраться. Они продолжали входить во все двери - просто для того, чтобы чем-то заняться. Дверей почти не осталось - разве что в подвале.

– Слушай, - сказал Дима, - а ведь сейчас уроки закончатся и, по идее, детки должны разбегаться по домам. Значит, двери должны открыться. Подождем.

Они сели на скамейке в холле, у центрального входа, и стали ждать. Дети носились мимо, влево и вправо, туда-сюда, но никто не подходил к дверям. Вдруг двое мальчишек столкнулись лбами и свалились на пол.

– Ничего себе, авария, - сказала Катя, - так можно себе и голову проломить.

Дети лежали неподвижно. Двое девочек подбежали, с деловым видом попихали лежащих ножками, затем потащили в сторону бокового коридора. Они тащили их за ноги.

– А ведь они умерли, - сказал Дима.
– посмотри.

– Я уже давно вижу.

Маленькие монстры дотащили тела до входа в подвальную раздевалку и стали спускаться. Тела волочились за ними, ударяясь головами о ступеньки.

– Даже и не предлагай, - сказала Катя, - я туда не пойду. Ну ладно, пойду.

В подвал вели широкие гранитные ступени - три лестничных пролета по двенадцать ступеней. Нижняя часть лестницы терялась во тьме. Идти туда просто так было бы безумием. Оставалось одно - сделать факел. Спички, тряпки и жир нашлись в столовой. Спички выглядели новыми, но коробки были сделаны из тонкого дерева, а не из картона. Похоже, что время здесь остановилось и для спичек. Такие коробки уже не выпускают бог знает сколько лет.

Они зажгли два факела и спустились в подвал. Довольно просторный невысокий зал с гранитным полом. По правую руку - вход в раздевалки, двери открыты. У дальней стены множество парт поставлены друг на друга. Рядом целая горка детских ботиночек.

Они подошли ближе. Между партами - множество маленьких скелетов с остатками одежды.

– Я уже не удивляюсь. Ты думаешь, их объели крысы?

– Вряд ли.

– А сегодняшние тоже здесь?

– Здесь или в другой стопке.

– Ты так спокойна?

– Конечно, это ведь не дети.

– А кто это?

– Я думаю, лучше спросить "что это".

– Что это?

– Муравейник. Человеческий муравейник с рабочими муравьями, солдатами и всем остальным.

– Тогда где Нана и Жорж?

– Сбежали или были съедены.

– Или их до сих пор держат здесь.

– Или их держат здесь. Что ещё осталось?

– Раздевалки. И я помню, что в старых школах всегда были подвальные бомбоубежища, правильно?

– Не знаю. Но там была стальная дверь, мы проходили мимо. Или две двери. Пойдем?

– Пойдем. Мне плевать.

Когда она услышала скрип стального рычага, то подняла голову, привстала с пола, потом села на полку. Младенец спал, прижатый к её груди. Кто это идет? И зачем он идет? Почему кто-то хочет побеспокоить меня? Ведь ребенку нужно спать и мне нравится сидеть здесь в темноте. Здесь так уютно, здесь так тепло, сыро и мягко пахнет старой прелью. Я бы могла сидеть так вечность. Зачем они мешают мне?

Рычаг повернулся и дверь приоткрылась. За дверью дымили два факела.

– Здесь кто-то есть, - сказал голос.

Голос был знаком.

– Это я, - сказала Нана.
– не мешайте мне.

– Нана?
– что с тобой?

– Это мой ребенок.

– У тебя никогда не было ребенка, очнись!

– Это мой ребенок. Смотрите.

Она протянула им младенца. Они отпрянули в ужасе. Неужели им не понравилась такая прелесть?

– Что с твоими руками?

– Ничего.

– Это называется ничего?

Ее руки стали вдвое длиннее, но сохранили ту же толщину.

– Ты можешь встать?

Она приподнялась и встала; одной рукой она прижимала к себе ребенка, другой опиралась о пол.

– Ты можешь стоять?

– Не знаю. Кружится голова. Уходите.

Но они не ушли сразу. Они уговаривали, они обясняли, что это неё её ребенок, что это вообще не человеческий ребенок, потому что все человеческие младенцы имеют лица, а у этого просто гладкая поверхность без всяких деталей; они ещё говорили много других обидных слов, но она уже все решила для себя: она останется здесь, останется здесь со своим ребенком и будет держать его на руках - всегда, всегда, всегда, до тех пор, пока она жива. Пусть люди с факелами уходят и оставят её в покое. Ребенку нужен покой, иначе он будет нервничать. Ребенок не должен нервничать.

Наконец, факелы погасли и людям пришлось уйти. Они почему-то боялись темноты, глупые. Она протянула к двери свою двухметровую руку и закрыла замок изнутри. Теперь никто, теперь больше никто не войдет сюда и не нарушит её покой.

– Я никогда в жизни не могла себе представить такой ужас.

– Да.

– Что да, что да! Посмотри!

Он понял. Действительно, солнце клонилось к горизонту. И, если по вечерам здесь не включают свет, или хотя бы, если здесь по ночам выключают свет, хотя бы ненадолго, тогда...