Фантастические тетради

— Вечером я непременно вас найду, — прокричал вдогонку Бахаут, но Мидиан лишь скептически улыбнулся.

Так и случилось. Бахаут нашел его вечером, в точности как пообещал. Но не в дремучих реликтовых зарослях, а в студенческой гостинице, где Мидиан, порядком вымотанный за день, устроился на отдых, предварительно отключившись от связи и оставив машину подальше от места ночлега, в целях отвлекающего маневра. Бахаут проник в комнату, волоча длинный футляр упакованной антенны биолокатора, который не поместился бы здесь ни вдоль, ни поперек. Но биолог проявил сообразительность и упер агрегат одним концом в угол потолка, другим — в противоположный угол пола и только после этого сумел протиснуться обратно к двери. Он объяснил Мидиану, что на площадке лифта его дожидаются еще три футляра, которые как раз встанут поперек. Все остальное оборудование он намерен переправить самостоятельно к полудню в указанное место космопорта.

— Я думал сегодня погрузить самые габаритные вещи на дно багажника, — сказал он, закрывая за собой дверь, — но не нашел машину. Извините, ночь на Пампироне так коротка. Столько надо успеть.

«Это уже слишком», — рассердился Мидиан, подтянул к себе пульт компьютера и сделал запрос в университетском архиве: «Эф. Доктор философии. Профессор». Задача попала в общий каталог, и машина, без уточнений, приступила к работе. «Бахаут, — продолжил Мидиан, — доктор биологии, доцент кафедры практической ботаники. Сотрудник экваториального заповедника. Интересуют автобиографические сведения, не вошедшие в официальный справочник». Машина задумалась. «Не представляющие общественного интереса, — уточнил Мидиан, — ничего секретного знать не хочу, только то, что не пользуется спросом в статистике».

Послужной список Бахаута оказался невелик. В юном возрасте он, по настоянию отца и деда, прошел университетский тест и был принят на факультет естествознания, состоявший в то время из двух кафедр: физмата и психологии. Его предки до сотого колена были уважаемыми учеными-физиками и наивно полагали, что отпрыск продолжит династию. Бахаут, при первом подходящем случае, променял фамильную традицию на сомнительную экспедицию биоразведки и исчез на много лет из-под бдительного ока родителя. В экспедиции он всерьез увлекся биологией. По возвращении с отличием окончил ботанический курс, получил степень магистра от ученой коллегии Пампирона. Участвовал в десятках экспедиций в Новый Свет, занимался микрофлорой планетарных биосфер; опубликовал научные труды по циркулярной динамике герметичных пространств и получил массу предложений поработать в прикладных отраслях. Однако остался верным фундаментальным принципам университета, предпочел скромную должность декана, совмещая ее с любимым хобби — вождением экскурсий в реликтовом парке. Этим благородным делом он занимался бы до сих пор, если б не карантин в связи с утилизацией старого космопорта.

Все это слегка успокоило Мидиана. Он расслабился, и футляр антенны, нависший над изголовьем кровати, уже не казался угрожающим предзнаменованием будущего.

Творческая биография Эфа, по сравнению с тиражированным официозом, выглядела столь же невзрачной и скудной на эпитеты. Его происхождение было засекречено, а значит, предки, если таковые были, вероятнее всего чистили ковры в провинциальных курортных пансионах. В юности Эф попал на университетскую комиссию по рекомендации школы и был приглашен на факультет химических технологий. Но химия его не привлекла, и, едва переступив порог курса, он перебрался на теоретическую философию, которая его, в свою очередь, также не вдохновила, поскольку не обнаружила ничего общего с его собственной эмпирически-интуитивной картиной мироздания. Эф перешел в класс математики, но с треском провалил первый же проверочный тест. Это заставило его углубиться в основы молекулярной физики, но из глубины этих основ его также извлекла очередная проваленная проверка, и несчастному ничего не осталось, как вернуться к философии. Отсидевшись некоторое время и получив более-менее удовлетворительный результат на экзамене, он решил посвятить себя биологии. В результате снова провалил тест и ничего полезного из этой науки для себя не извлек, кроме знакомства с Бахаутом. Снова вернувшись на философский курс, он сделал первое в своей жизни практически полезное дело — научился обманывать тестовые машины. Чем снискал громкую славу и популярность в среде нескольких поколений студентов. Прежде чем его с треском вышвырнули из университета, Эф успел войти в историю своим рекордно высоким интеллектуальным коэффициентом. Именно эти крайности честолюбия привели беднягу к позорному разоблачению. Следующие годы он, униженный и обреченный, вскапывал плантации лабораторного ботанического класса, окучивал, удобрял и поливал… под дружеским руководством преуспевающего Бахаута. В это время количество «вундеркиндов» философского курса зашкалило за все допустимые статистические пределы. И ученая коллегия Пампирона предложила изгнаннику сделку: его возвращение на факультет, возможность доучиться до степени магистра, но взамен… чтобы ни одна студенческая особь никогда впредь более не смогла воспользоваться его растреклятым методом при общении с аттестационными компьютерными программами. Джентльменское соглашение обеими сторонами было выполнено, и вслед за степенью магистра Эфа ожидали заманчивые научные перспективы. Он безвылазно пропадает в университете много лет, повышает ученую степень и занимает должность доцента, но вдруг, неожиданно для всех, соглашается на экспедицию биоразведки, которая ставит крест на его дальнейшей философской карьере, и после долгих лет опалы на свет появляется особая наука, которая с трудом пробивает себе дорогу. С этой наукой взошла новая звезда Эфа. Апогеем его карьеры стал собственный курс в террариуме пампиронских догматиков.

Эта информация успокоила Мидиана еще больше и развеяла сомнения относительно личностей двух ученых особ. Он бы с удовольствием закрыл глаза и поспал перед суматошным днем, если б не последняя фраза, которая чуть было не прошла незамеченной: «На сей момент место нахождения и род деятельности профессора Эфа не представляется возможным определить». Он вскочил с кровати, словно антенный футляр рухнул на него с потолка. «Не представляется возможным определить, — настаивал архивариус, — нет, это не опечатка. Уверяю, что вы ошибаетесь… Нет, нет… фальсификация исключена. Мы имеем только достоверную информацию». Это значило, что вчера Мидиан не зевал на лекции или за последние сутки ученой коллегии удалось-таки доказать лженаучность профессорских изысканий. В глубине души Мидиан готов был с этим согласиться, но представить себе, что теория универсальных лингвистических построений как часть эфологии оказалась такой же пустой аферой… Его нелепая, чуть было не сбывшаяся надежда получить универсального контактера прикрылась вместе с курсом эфологии за ночь до старта…

Незамедлительно Мидиан послал запрос на кафедру и получил обескураживающее уточнение: профессор действительно закрыл лекционный абонемент, распустил студентов, взял расчет и исчез.

До полудня времени было предостаточно. Мидиан погрузил в машину сокровища Бахаута и направился в эфо-класс, как нормальный слушатель, по лабиринту внутренних коммуникаций. Но на подходе к последнему лифту, в холле, где обычно собирались слушатели перед лекцией, его повстречал угрюмый диспетчер.

— Если вы заплатили вперед, — сказал он, — можете получить обратно…

— Могу я узнать, что случилось?

Диспетчер имел явно побитый вид. Видимо, Мидиан был далеко не первым возмущенным поклонником науки.

— Мы привыкли к странностям профессора, — ответил он. — И потому наш контракт со слушателями не гарантирует полного авторского курса. Вы можете получить запись.

— Могу ли я встретиться с кем-нибудь из его близких учеников?

— Можете, — сказал диспетчер и пошел восвояси.

Пока Мидиан метался по пустому холлу, время шло, приближался полдень. Прежде чем возвращаться к машине, он последний раз взглянул на монитор университетского справочника. Такой пустоты в гуманитарных корпусах ему никогда прежде видеть не приходилось. Будто вслед за профессором весь мир сговорился покинуть его в минуту крайней нужды.

На удивление быстро Бахаут отозвался по связи. Исчезновение Эфа его ничуть не растрогало.

— Вы же не собираетесь отменить экспедицию из-за этой досадной неувязки? Знаете что, окажите мне услугу. Я подниму оборудование на ворот «трезубца», а вы заберете меня по дороге.

В назначенный срок Мидиан стремительно приближался к старому космопорту, и яркий жилет Бахаута лучше посадочных схем указывал ему место парковки. Одинокая фигура биолога возвышалась над кучей походных контейнеров. Высота кучи больше соответствовала намерениям переселенца, нежели исследователя, но времени на объяснения не оставалось. Лишь только опустилось защитное поле контура, Бахаут приступил к погрузке.

— Я вам так скажу, — успокаивал он печального Мидиана, — если профессор подался в бега, значит, на то была причина. — Но никакого успокаивающего эффекта реплика не имела, если не сказать, напротив… — Не аннигилировал же он, в конце концов когда-нибудь прибежит обратно.

— Мы остались без переводчика.

— Как вы сказали? — биолог замер с коробкой на погрузчике.

— Экспедиции необходим переводчик. Я уже излагал профессору суть проблемы. Мне нужен эфолог. Безразлично, студент или лаборант, свободный на ближайший семестр. Я оплачу услуги.

— Друг мой, — участливо произнес Бахаут, — я всю жизнь проработал на Пампироне, изучил основы многих наук и могу со всей ответственностью заявить, что за все время не встретил здесь ни одного эфолога и не обнаружил ничего похожего на науку там, где расположена кафедра эфо-дисциплин. Я знаю только профессора, имею представление о масштабах его ученых амбиций и могу подтвердить, что он действительно имеет дар завораживать аудиторию несмышленых юнцов. Поверьте мне, Мидиан, здесь нет оснований для оптимизма. — Усевшись на контейнеры, Бахаут указал рукой в направлении нового космопорта. — Мы сэкономим путь, если пойдем по прямой, и сэкономим силы, если не будем скорбеть об изжитых иллюзиях.

В ответ Мидиан лишь грустно покачал головой: «Эх, Бахаут… Если б ты доучился на физмате, то узнал бы, что прямая дорога не всегда оказывается самой короткой».

На площадях космопорта, в отличие от эфо-класса, всегда было людно. Возможно, толчею прибавляли отъезжающие по домам любители научных мистификаций. Мидиан ловил последний шанс, вглядываясь в случайные лица, но не находил среди них ни одного вчерашнего соседа по аудитории. Ни с кем из них он прежде ни разу не заговорил. Его излишняя самонадеянность не позволила поинтересоваться ни именами, ни координатами тех ста с лишним страждущих душ, которые, может быть, еще не расстались с иллюзией. Он оставил биолога наедине с багажным отсеком и присел на теплую ступень площадки. Его мучил приступ дурноты от вечно бегающих и суетящихся сотрудников экспедиторской службы, встречающих орбитальные челноки; от постоянно смердящей импульсами рации курьеров; от душного марева прогретого солнцем пространства палубы.