Фантастические тетради
Шрифт:
Таким образом, новая «матрешка» мироздания была готова. Никакой принципиальной разницы в логическом ряду «планетарная система — атом…» Только более глобальный масштаб с более точным расчетом. До какого предела можно собирать эту «матрешку»? До некоторого… Перед нами ни что иное, как двоичная фигура геометрии, которую можно назвать «философской», а можно и не называть. Поскольку это уже азы противоречивых аритаборских наук. Формулы, полученные из БЕСКОНЕЧНОГО аллалиума, достаточно четко фиксируют его же ПРЕДЕЛ. Но это уже касается «оперативных занулений» (и опасности «цепной реакции потери Уровней»), а также теории конечности и бесконечности физических структур и математических величин.
Итак, «оперативные зануления» Уровней, которые, по утверждению Дуйля, элементарно проходит мадиста. Прочие же творения природы смеют разве что мечтать о такой возможности, как о «машине времени». Иначе говоря, сворачивание аллалиумной сферы в точку икариума. Начнем отсчет
Начать эту теорию проще было бы с «энтропии равновесия». Экстравертное-интровертное натяжение сфер чередуется, и эта последовательность держит систему в стабильном состоянии. Но случаются переориентации… Почему?
Начнем опять-таки с элементарной модели: активность одного элемента системы А имеет влияние на другой элемент В той же системы, который, реагируя на эту А-активность, стремится ее погасить (уравновесить), что в результате и происходит… или не происходит. Так вот, на самом деле, ничего похожего. Элемент В никогда ни за что не выступит против разбушевавшегося элемента А, напротив, будет стараться ему подыграть. Усмирение же будет происходить по линии активности внешних, удерживающих равновесие, полюсов. Которые, в случае неудачи, могут взбудоражить и все остальные элементы системы (все это, опять же, из игрушечной модели). По идее, элемент А обязан прийти в норму, на этом всякая энтропия может считать свою работу оконченной.
Но! Как быть, если элемент А, напротив, катастрофически наращивает свою дестабилизирующую активность и никакие усмиряющие мероприятия не способны его удержать? Вот теперь придется поверить на слово: в любой саморегулирующейся системе (особенно в аллалиуме) предусмотрены свернутые структуры, улавливающие критические колебания в системе (элемента А, а также общего фона) — аварийный стоп-кран. Эти свернутые структуры способны контролировать и гасить колебания фона. Однако если система слишком возбуждена, происходит то, аналогов чему мне не доводилось встречать в местной физике (разве что в загадке: отчего стоп-кран на самолете синего цвета?). Свернутые структуры разворачиваются, выворачивая наизнанку всю систему. Интровертная сфера становится экстравертной. Полюса напряжения автоматически меняются на противоположные и гасятся на соседних однотипных полюсах. Система поглощается внешней, более мощной системой и прекращает свое существование — это и есть явление иммунитета природы, срабатывающее в «идеальной» модели.
,
,
Доказательств этому явлению в физической природе (в том числе фактурной) существовать не может. Разве что разглагольствования о конце света, тотальном апокалипсисе, и то в приблизительной аналогии. Но мадистологи, имеющие глубокий контакт с предметом своих исследований, утверждают, что мадиста оперирует такими понятиями, как «потеря (зануление) Уровня», «деформация соседних уровней в результате зануления», а также «цепная реакция сворачивания пространства». Естественно, доказательств того, что речь идет об «иммунитете природы» посредников, тоже не существует.
4-я Книга Искусств считает, что именно «теория равновесия» в наибольшей степени повлияла в свое время на посредников, сделала из них то, что они из себя представляют: «Дети природы настолько растворились в ней, что перестали ощущать в себе унаследованную от этой природы способность воплощать иллюзии». Но это не так.
«Все зависит от соотношения масштабов самовосприятия и мировосприятия, — говорили посредники сами о себе, — прежде чем бросать цивилизацию в темный туннель, надо послать вперед проводника, чтобы иметь представление о его траектории…» К сожалению, «проводники» не вернулись. То, что вернулось, назвать цивилизацией в полном смысле этого слова нельзя — Ареалу неизвестно даже «родного» названия и подлинной истории тех, кого именуют «посредниками».Глава 26
— Не знаю, что из этого может получиться, — признался Раис, — сюрпризы не исключены. Ребенок от мадисты! Первый раз слышу, что такое возможно. На Земле, вероятнее всего, это будет обычный человек, а происхождение обычного человека никого волновать не должно.
— А если?.. — предположил Фрей.
— А что «если»? Если с Землей что-нибудь случится, мы первыми об этом узнаем.
— Раис, надо что-то делать сейчас!
— Что? — удивился Раис. — Тут уж ничего не поделаешь. Осталось только ждать. Но как он тебя!.. Я начинаю уважать Али. Обработал тебя в твоей же фактуре! И как обработал! Его ребенок тебе еще не раз о нем напомнит, если, конечно… все это не бред.
— Как я могу это предотвратить?
— Элементарно! Только намекни об этом бонтуанцам и они не оставят от твоей Земли мокрого места…
— Раис!
— Что «Раис»? — рассмеялся он. — Они также, как ты, допустили оплошность. У тебя свои масштабы — у них свои. Какие могут быть декларации прав между игроком и игральной костью?
— А ты… сядешь на платформе и будешь с удовольствием наблюдать за развитием событий?
— Именно с удовольствием!
Фрей почувствовал приступ животной ярости. «Это перед бурей, — успокаивал он себя, — песчаная буря на каждого фактуриала влияет по-разному и только на разумных существ — одинаково. Пора спускаться вниз, у меня не так много времени на нравственную проповедь…» Но Раис, будто нарочно, выдерживал его до изнеможения под куполом платформы, и Фрей каждый раз покорно терпел в надежде когда-нибудь узнать скрытый смысл этого ритуала. После шестидесяти градусов по Цельсию его мозги обычно «съезжали с опоры», и он укладывался на прохладный каменный пол перед любым собеседником, независимо от степени авторитета.
— Мне надо знать все о шахтоприемнике на дне Атлантического океана, как давно он там и в каких режимах работает… — сказал он, но Раис успел абстрагироваться от присутствия Фрея. Его взгляд утратил свой естественный фокус на каких бы то ни было объектах внешнего мира и всецело устремился внутрь. Извлечь его из этого состояния было так же невозможно, как добиться возвышенных чувств от статуи Венеры Милосской. Фрей еще раз попытался повторить его пластическую позу, но суставы опять отказались повиноваться. Он много раз пытался разобраться с расой этого исключительно вредного существа: расой смеющихся человекоподобных существ, с колоссальной телепатической и телекинетической силой. Но, всякий раз упирался в истинный смысл слова «раса». Тот смысл, которым наделил это слово язык Ареала, гораздо более расистский, чем можно было себе представить из элементарной теории биологической мутации. Расовые различия между ними не имели никакого отношения к строению тела, его химическому составу, степени адаптации. Вся разница заключалась только в возможностях. Тех, что дает природа, и об отсутствии которых можно только сожалеть.
— Ты пишешь мемуары? — спросил Раис и, получив в ответ утвердительный кивок, удивился. — Зачем? Чтоб хороший сюжет не пропадал без дела? Фрей, если б ты не делал ошибок, жизнь твоя была бы скучна: это как пилотаж — ас никогда не сможет разбить корабль, даже если очень захочет.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что Али не ошибся, выбрав тебя. А вот что этим хотел сказать он?..
Фрей вопросительно приподнялся с пола.
— Не жди. Не надейся. Когда ты перестанешь смотреть на меня как на Господа Бога? И вообще, — Раис поднялся, чтобы отойти от него подальше, — в твоем языке должна быть поговорка типа: считайся со всеми, но рассчитывай на своих. Так вот, дорогой Фрей, все твои на Земле. Здесь можешь ни на кого не рассчитывать: только ты один должен иметь возможность распоряжаться своими ошибками и воспоминаниями о них. А описывать внешность несхожих с тобой существ своими фактурными приемами — это верх неприличия, самый, что называется, дурной тон… Самый дурной тон… — повторил он, удаляясь все дальше и дальше, пока не оставил своего подопечного на оранжевом полу в гордом и молчаливом одиночестве.
Несколько бессонных дней и ночей Фрей провел в информатеке Аритабора, имеющей почти неограниченный выход на общие архивы ИИП. Подобной роскоши Ксар никогда бы ему не позволил. Раис же делал вид, что ему все это глубоко безразлично, но время от времени все же возникал в зарослях бурого мясистого растения, окружающего купол информатеки. Он даже подходил к Фрею, чтобы помочь ему решить пару-тройку задач, степень наивности которых выходила за «нижние рамки» компетенции аритаборских информационных программ. А когда прилежный ученик, пользуясь тем, что наставник отлучился или слегка «вздремнул» на мягком листе растения, потрошил архивы, которые ему пока еще не были рекомендованы, в бурых зарослях непременно возникал сосредоточенный взгляд и аккуратно фокусировался на его рабочую панораму. В этот момент Фрей не мог отделаться от ощущения, что все инфоканалы, доходящие до него, предварительно фильтровались в голове Раиса. Это заставляло его немедленно прекращать работу и начинать все сначала, напевая себе под нос какой-нибудь легкий мотивчик, который был способен нейтрализовать самые ярко выраженные эмоции. Но, добравшись до 1-й Книги Искусств, Фрей осмелел до того, что начал делать копии с ИИП-канала в свой личный архив. При этом никакие возбужденные шевеления и одноглазые взгляды из зарослей бурого сорняка не способны были отвлечь его от этого занятия. Казалось, ничто вообще не способно было его отвлечь, особенно от сюрреалистических интерпретаций Летаргических дун, не имеющих ничего общего с белокрылым гигантом, увлекшим его в пустыню.