Фантастика 1983

– Это излишне. Дело в том, что у воскрешенных преступников настолько сильны и невыносимы муки совести, что жить они уже не в состоянии и умирают почти тут же в форме биоматрицы, сколько бы раз их ни реплицировали. Почему так происходит, загадка - ведь при жизни их мало что мучило. Вопрос: надо ли тратить средства на восстановление людей с отметиной в реплигене?

– Что за отметина?

– Мы назвали ее черной точкой зла. Оказалось, в реплигене зафиксированы не только биологические, но и приобретенные, нравственные параметры человека… Как же все-таки быть с вами?

– А что такое?
– всполошилась Швец.

Севернюк тяжело было признаться в том, что она должна прекратить сеанс, но иного выхода не было.

– Значит, меня оставят в покое до нового шага науки?
– В вопросе прабабки прозвучала печаль.

– Этого требует Основная Инструкция.

– В нашем роду никогда не было бюрократов, - сердито сказала прабабка.
– Мы легко нарушали инструкции, если они устаревали. Я хочу жить в любом состоянии. Даже в такой вот кромешной тьме, как сейчас, когда не поймешь, каким образом без языка и ушей я общаюсь с вами. У меня просто нет терпения ждать еще тридцать-пятьдесят лет.

Это заявление вызвало улыбку - вот уж поистине фамильная жажда жизни!

– Первая глава начата. Значит, будут и другие, - пообещала Севернюк, сожалея о том, что вынуждена прекратить сеанс - и так слишком много информации выдано для первого раза.

– Как вы сказали?
– оживилась прабабка.
– Глава? Прекрасно! Выходит, и впрямь творчество самой жизни стало главным искусством. Но все же я в огромном нетерпении и беспокойстве - не продолжить ли нам эту главу сейчас, не теряя ни минуты? Кто знает, что будет завтра. Мы, люди двадцатого столетия, привыкли ценить сегодняшний миг, и поэтому я спешу. Пожалуйста, возьмите бумагу и карандаш. Письма - мои любимый вид общения. Неважно, что моего адресата еще нет. Он был и, я теперь знаю, будет! Пишите: “Друг мой! Прежде чем случится наша встреча через столетия, хочу напомнить Вам о давнем споре, когда Вы обругали меня беспочвенной фантазеркой. Переспросите-ка своих избавителей, какой нынче век. Еще раз. И еще. Ну вот, а Вы не верили, что птица Феникс где-то совсем рядом приветно машет крылом”.

АЛЬБЕРТ ВАЛЕНТИНОВ МИККИ

– Бол-ван!
– потеряв самообладание, изо всей силы рявкнул Платон, и оконные стекла задребезжали, в микроскопе что-то тренькнуло, а пробирки в штативе отозвались жалобным колокольным перезвоном.
– Хватит! Чтобы я больше слова об этом не слышал.

– Почему?
– удивился Микки.

Над дверями лабораторий горят предостерегающие транспаранты: “Не шуметь! Идет опыт”. Платон сорвался, и вот результат: жидкость в пробирках дрогнула, нарушилось неустойчивое химическое равновесие, и ядра атомов нуклеиновой кислоты снова прочно закрыты для посторонних веществ. Пропали впустую трое суток, в течение которых пробирки с кислотой облучали мощной ионизирующей струей, расшатывая прочные внутримолекулярные связи. Придется начинать сначала, и все из-за этого болтуна Микки.

– Почему?
– снова спросил Микки.

Платон мысленно застонал. С каким бы удовольствием дал ему по башке, но бесполезно: не поймет.

– Потому что ты просто не представляешь, чего просишь.

Микки упрямо замотал головой. Этот жест, как и все прочие, он перенял от людей.

– Отлично представляю. Я хочу любви.

Михаил и Евген, работающие за соседними столами, поползли на пол, а Рита, тарировавшая раствор, откровенно хихикнула и спряталась за бюретками.

Хохотали не над Микки. Это Платон сразу понял. Багровый от ярости, он вскочил на ноги, и стул с визгом проехался по паркету. Впрочем, Платон тут же пришел в себя. Человек не имеет права злиться на робота: всегда виноват создатель, а не машина. Но… на Микки нельзя было не злиться. Он как Буратино из детской книжки. Щуплое тельце в красном комбинезончике, щуплые ручки и ножки. Голова-бочонок в дурацком колпаке с бубенчиками, весело поблескивают бусинки-индикаторы.

А вместо носа лабораторные шутники приделали кенотрон от древнего радиоприемника. И это забавное недоразумение требует любви!

– Вот что, - сказал Платон, придвигая стул обратно и садясь на него верхом, - я понял, в чем дело: ты просто взбесился от скуки. Тебе нечего делать, ты не загружен. С сегодняшнего дня я запрягаю тебя в работу.

Последняя фраза прозвучала весьма внушительно, тем более что предназначалась не только для Микки. Платон не знал, как правильно сказать: “запрягаю” или “впрягаю”. Черт знает, из каких глубин пришел этот термин и каково, собственно, было его первоначальное значение?

– Я не могу работать, - печально сказал Микки, покачивая головой, и получилось очень смешно, потому что интонация уморительно не соответствовала забавному облику, а звон колокольчиков еще сильнее подчеркивал это несоответствие.
– Я не создан для работы. Я создан для развлечения. Когда человек расстроен, утомлен, когда не ладится опыт и пробирки так и норовят выскользнуть из пальцев, достаточно взглянуть на меня, и невольно улыбнешься. Потом вы говорите: “Микки, анекдот”, и я выдаю анекдот каждый раз новый, а вернее, очень старый, потому что новые анекдоты вы сами рассказываете друг другy. Впрочем, неважно. На эмоции влияет не только качество информации, но и манера ее преподнесения. А потом вы уходите и запираете дверь, и Рита уходит, а я остаюсь один до утра.

– И что же ты делаешь здесь по ночам, Микки?
– ухмыляясь, спросил Евген.

Микки старательно пожал плечами: на очевидный вопрос полагается пожимать плечами. И как всегда, вышло смешно, но сейчас никто не расхохотался, даже Рита.

– Я сажусь на пол, подключаюсь к розетке и читаю книги.

Платон снова смутился. Это была его идея - робот-посмешище. Когда Микки объяснял свое назначение, он не упрекал, он просто констатировал факт.

– Ну хорошо, - сказал Платон, - но ведь можешь же ты что-то делать.

Микки задвигал головой вправо-влево, вправо-влево.

– Нет, я узкоспециализированный робот. Я могу только читать книги и рассказывать анекдоты.

Этого ответа Платон ждал и заранее подготовил сокрушительный логический нокаут.

– Но в таком случае ты не можешь и любить.

Все-таки приятно иной раз поговорить с роботом! Тренировка ума: всю беседу рассчитываешь на много ходов вперед, как в шахматы со слабым противником. Иногда они на пари составляли логические посылки, и робот точно следовал программе.

Эта игра заменяла домино в обеденный перерыв. Чемпионом был Михаил: он наловчился рассчитывать на тридцать ответов вперед. Платон шел вторым. И хотя до обеда оставалось еще два часа, его вдруг охватил спортивный азарт. Вот сейчас Микки забавно разведет ручками и скажет: “Ну, если любовь - это работа, тогда я действительно…”

– Любовь - это не физическая или умственная деятельность. Это сильнейшая эмоция организма. К тому же не приобретенная в процессе эволюции, а заложенная изначально природой. Я хочу знать, что это такое, чтобы понять, в чем смысл существования.

Рита вышла из-за своих бюреток и медленно направилась к ним. Ее пышная юбка колоколом, раскачивающаяся на ходу, и блузка-безрукавка не очень-то подходили для лаборатории, но Риту нельзя было заставить одеваться иначе, чем по последней моде. Четверть годового бюджета лаборатории уходила на ее наряды, и болтаться с ней по магазинам было тяжкой обязанностью, на которую шли строго по очереди. Ее карминные губы улыбались, и даже в глазах, не в индикаторах, а в настоящих человеческих пересаженных глазах, плавала усмешка. Она тронула Платона за рукав, а он никак не мог опомниться.