Фантастика 1984
Шрифт:
И тут погас свет. Видно, переходили на другой генератор, механик говорил ему об этом.
Первый помощник услыхал беспорядочные шаги, шум борьбы, Снова раздался смех, хлопнула дверь каюты, все смолкло, и вспыхнул свет.
Чесноков повернул за угол и никого там не увидел. Он прислушался: затем медленно прошел по коридору поперек судна и вышел на левый борт. У дверей одной из кают он остановился. Игорю Николаевичу показалось, что в каюте разговаривают. Первый помощник взглянул на часы - один час сорок минут. Поздновато для разговоров… Чесноков вздохнул, готовый произнести необходимые извинения, и решительно - из головы не шло предыдущее событие -
Голоса стихли.
Чесноков вновь стукнул, тактично и вместе с тем требовательно, настойчиво. Миновала минутная пауза, затем зазвякал ключ, и дверь растворилась.
Каюту открыл высокий и рослый молодой мужчина с короткой шкиперской бородкой, одет он был в грубошерстный свитер и модно полинялые джинсы. Он увидел за дверью первого помощника - на Чеснокове была морская форма - и отступил в глубину каюты, стараясь придать сердитому лицу приветливое выражение.
– Извините, - сказал помполит, - мне показалось, что вы слишком жарко спорите… Разрешите представиться…
– Беглов, - буркнул хозяин каюты, - Владимир Петрович. Геолог и ваш пассажир.
Из кресла поднялся второй человек. Игорь Николаевич узнал его и сдвинул брови.
– Канделаки?
– сказал он.
– Не ожидал вас встретить… Ведь вам известно, что администрация судна не поощряет внеслужебные отношения команды и пассажиров. Что вы делаете здесь так поздно?
Матрос Феликс Канделаки пришел на теплоход, когда тог стоял на Диксоне. Отсюда пришлось отправить в Ленинград двух курсантов из мореходки, которые проходили практику и были зачислены в штат, и когда этот самый Канделаки явился к помполиту и сказал, что он возвращается из Тикси, где работал на ледокольных буксирах, и теперь до конца навигации решил поплавать на “Воровском”, Чесноков, просмотрев его документы, решил, что есть на земле справедливость.
Работал Феликс уже две недели, и их боцман дважды намекал первому помощнику, что не худо бы этого паренька “железно” закрепить на судне.
– Что вы делаете здесь, Феликс?
– спросил Чесноков.
Матрос молча улыбался.
– Это мы… Значит, так, - начал геолог.
– Мой рабочий… В партии были вместе.
Он был взволнован, запинался, хватал ртом воздух и являл собой полную противоположность невозмутимому Канделаки.
– Позвольте мне объяснить, Игорь Николаевич, - вмешался он наконец, не переставая доброжелательно улыбаться.
– Владимир Петрович - мой бывший начальник. Раньше я работал у него в геологической партии. Сегодня случайно встретились. Он пригласил меня к себе. Вот и сидим разговариваем о житье-бытье…
Игорю показалось, что на красивом смуглом лице Феликса мелькнула некая усмешка, но объяснение было заурядным, и повода оставаться дальше в каюте, да еще в такое позднее время, он не видел.
– Да, конечно, - сказал геолог, - это мой давнишний товарищ… Ведь мы не нарушаем?
– Как будто нет, - ответил Чесноков, глянул на горбоносый профиль вежливо отвернувшегося Феликса, еще раз извинился и вышел из каюты.
Разбудили его в пятом часу. Стучали тихо, но торопливо, беспокойно. Игорь Николаевич решил, что пришел “Ермак”, вылез из койки-ящика в трусах, накинул полосатый халат и, запахивая его одной рукой, второй повернул ключ.
За дверью стоял геолог. Вид у него был и вовсе ошалелый.
– Ушел, - просипел голос, - он ушел… Извините…
На нем была финская шапка с длинным козырьком и короткое пальто из замши. Снежинки растаяли и теперь светились, отражая яркий свет люминесцентных ламп на подволоке коридора.
– Кто
ушел?– спросил Чесноков.
– Иван, - ответил Беглов, - Дудкин ушел…
– Какой Дудкин?
– Ах да, - он махнул рукой, - вы ведь… Ну, этот, как его… Вася, Феяикс… Или еще как? Словом, Амстердам…
“Только этого нам не хватало, - подумал Чесноков и покосился на телефон, вспоминая номер судового врача.
– И ведь он не пьян… Это куда как хуже”.
– Дa вы входите, - сказал он ласковым тоном, где-то читал, что с этой категорией больных надо быть приветливым и добрым, - входите и располагайтесь как дома. О, да вам не помешает рюмка коньяку… Прошу вас!
– Угощая гостя и разговаривая его, Игорь Николаевич тем временем подобрался к телефону и уже снял трубку, когда геолог, проглотив коньяк, вдруг твердо и внятно проговорил: - Этот ваш Феликс - вовсе не Канделаки. Он есть Иван Дудкин, или Вася Амстердам… Одно и то же. Вот.
– Что?
– воскликнул первый помощник и швырнул трубку.
– Значит, он не тот, за кого…
Беглов кивнул и.протянул рюмку.
– Хороший коньяк, - сказал он, когда ошеломленный Игорь Николаевич снова наполнил его рюмку.
– Налейте и себе. Пригодится… Кажется, я отхожу.
Он выпил. Помполит повертел свою рюмку в руках и машинально проглотил ее содержимое.
– Сейчас я проводил его до борта, - проговорил геолог.
– Он сошел на лед и скрылся в снежном заряде… И снова мне с ним уже не увидеться…
– Не сомневаюсь, - бросил Чесноков и схватил телефонную трубку.
Беглов перехватил его руку.
– Что вы собираетесь делать?
– Исправить содеянное двумя сумасшедшими, - ответил первый помощник, освобождая руку.
– Объявляю тревогу “человек за бортом!”.
– Постойте, - вскричал геолог, - не делайте этого! Не надо тревоги “человек за бортом!”. Феликс Канделаки не Иван Дудкин и не Вася Амстердам. Он не человек!
– Послушайте, - рассердился Игорь Николаевич, - я люблю остроумных товарищей, но в пятом часу утра разыгрывать порядочных -людей может лишь отъявленный волосан. Не надо вешать мне на уши лапшу, паренек! Так кто же по-вашему этот Феликс, которому я еще надеру позвоночный столб, ежели он участвует в этой шутке? Кто он, этот обладатель трех таких милых фамилий? Вор-рецидивист?
– Нет, - тихо сказал Владимир Петрович, - Агасфер из созвездия Лебедя.
…Он сам определил себе задачу, пытаясь за день отработать два маршрута, и теперь, добивая второй, сверхплановый, проклинал все на свете: и кадровиков, зажавших полные штаты, и длинный северный день, позволявший ему надрываться сейчас за двоих, и самого себя, свою жадность на работу, неистребимое стремление быть всегда на коне, если даже нет для того реальных возможностей.
Полный рюкзак с каменюками-образцами отвратно рвал онемевшие плечи к земле. Ноги скрипели, сгибаясь в коленях.
Геологический молоток превратился в двухпудовую гирю, а правая рука отказывалась повиноваться. Он собирался переложить молоток в левую, но сил на такое движение не сумел приискать и все шел да шел, пока не увидел в сгустившемся, посиневшем окоеме темно-зеленый язык тайги, поднявшийся на обрыв, занятый их палатками. Вся партия была в сборе. Первыми встретили начальника собаки, две лайки с библейскими кличками. Люди тоже вышли за сотню шагов, но снимать рюкзак со спины тяжело шагавшего Беглова не стали: не положено по таежному этикету. Раз человек на ногах, он эти метры осилит, а у самой житьевины помощь ему оказывать - значит обидеть его.