Фантастика 1985
Шрифт:
Дыша тихо и прерывисто, мистер Гласе сел.
Тервиллиджер хранил молчание.
Наконец Кларенс двинулся с места, пересек мастерскую, медленно обошел вокруг Гласса, потом, бледный, остановился перед Тервиллиджером. По высокой, худой как скелет фигуре взгляд его прополз вверх, и глаза говорили о неловкости, которую он испытывает.
– Ты так сказал?
– спросил он чуть слышно.
Казалось, что Тервиллиджер пытается что-то проглотить.
– Сказал мне. Он страшно застенчивый, - бойко заговорил мистер Гласе.
– Слышали вы когда-нибудь, чтобы он много разговаривал, огрызался, ругался? Или что-нибудь подобное? Он не утверждает, что очень любит людей. Но увековечить? Это пожалуйста!
– Увековечить?
–
– А что же еще?
– сказал старик.
– Воздвигнуть памятник, только движущийся. Пройдет много лет, а люди будут говорить: “Помните тот фильм, “Чудовище из плейстоцена”?” И другие ответят: “Ну конечно! А что?” - “А то, - скажут первые, - что только это чудовище, только этот зверь, один за всю историю Голливуда, был по-настоящему крепок духом, по-настоящему мужествен”. Почему? Да потому, что у одного гения хватило гениальности взять прообразом этой твари подлинного, хваткого, умного бизнесмена самого крупного калибра. Вы войдете в историю, мистер Кларенс. Будете широко представлены во всех фильмотеках. Киноклубы будут заказывать вас без Конца. Чей успех мог бы сравниться с вашим? Иммануэлю Глассу, юристу, такого не дождаться. Каждый день в ближайшие двести, пятьсот лет где-то на земле будет идти фильм, в котором главная роль - ваша!
– Каждый день?
– переспросил Кларенс.
– В ближайшие…
– Может, даже восемьсот, почему бы и нет?
– Я никогда об этом не думал.
– Так подумайте!
Кларенс подошел к окну и устремил взгляд на холмы Голливуда; наконец он кивнул.
– Боже, Тервиллиджер, - сказал он.
– Я и в самом деле так вам нравлюсь?
– Трудно выразить словами, - ответил, запинаясь, Тервиллиджер.
– Ну, так создадим мы или нет это потрясающее зрелище?
– спросил Гласе.
– Зрелище, где в главной роли, шагай по земле и повергая всех в дрожь, выступает Его Величество Ужас - сам мистер Джозеф Дж. Кларенс!
– Да. Конечно.
– Кларенс побрел к двери, около нее заговорил снова: - Знаете что? Я всегда хотел быть актером!
Он вышел в коридор и неслышно закрыл за собой дверь.
Тервиллиджер и Гласе стукнулись друг о друга, когда, кинувшись к письменному столу, вцепились жадными пальцами в один и тот же ящик.
– Уступи дорогу старшему, - оказал юрист и сам извлек из стола бутылку виски.
В полночь, после того, как кончился закрытый просмотр “Чудовища из плейстоцена”, мистер Гласе вернулся в студию, где все должны были собраться, чтобы отпраздновать выпуск фильма, и обнаружил Тервиллиджера в его мастерской - он сидел один, и динозавтр лежал у него на коленях.
– Вас там не было?
– изумился мистер Гласе.
– Я не решился. Скандал был грандиозный?
– Скандал?! В восторге, все до единого! Чудовища прелестней не видел никто и никогда! Уже говорилось о новых сериях. Джо Кларенс - Ящер-Тиран в “Возвращении чудовища каменного века”, Джо Кларенс - тираннозавр в… ну, скажем, “Звере давно минувших веков”, и…
Зазвонил телефон. Тервиллиджер взял трубку.
– Тервиллиджер, это Кларенс! Буду через пять минут! Замечательно! Твой зверюга великолепен! Потрясающий! Теперь он мой? То есть к черту контракты, просто как любезность с твоей стороны, могу я получить его и поставить к себе на камин?
– Мистер Кларенс, чудовище ваше.
– Награда лучше “Оскара”! Пока!
Тервиллиджер смотрел на умерший телефон.
– “Благослови нас всех господь, - сказал малютка Тим”.
Он смеется, он в истерике от радости.
– Возможно, я знаю почему, - сказал мистер Гласе.
– После просмотра девочка попросила у него автограф.
– Автограф?
– Сразу как он вышел, прямо на улице. Заставила его
подписать свое имя. Первый автограф в его жизни. Он смеялся, когда писал. Его узнали! Вот он, перед кинотеатром, Rex собственной персоной, в натуральную величину, так пусть подписывается! Он и подписался.– Подождите, - медленно проговорил Тервиллиджер, наливая виски себе и Глассу.
– Эта девочка…
–…Моя младшая дочь, - сказал Гласе.
– Так что… кто узнает? И кто расскажет?
Они выпили.
– Только не я, - сказал Тервиллиджер.
Потом они вышли к воротам студии ждать, когда появятся лимузины - в фейерверке огней, гудков и радостных вестей.
Перевел с английского Ростислав Рыбкин
Виктор ЯГОДИНСКИП И ДЫМ ОТЕЧЕСТВА НАМ СЛАДОК И ПРИЯТЕН…
Тоска по родине. Давно разоблаченная морока.
Мне совершенно все равно…
И все равно и все едино.
Но если на дороге куст встает, особенно рябины…
Великое чувство Родины! Источник сил и вдохновения. Негасимый пыл души. Радость и страдание. Отвага и мужество защищающих Отчизну, родной дом и своих родителей, свой царод… Это и родной язык, родная культура, история… Горе и тоска покинувших родные места…
Но хочется в этой необъятной теме выделить один небольшой вопрос, одну сторону любви к родным местам. Почему людей, как птицу, тянет в родные места? Зачем человек возвращается в отчий дом? Почему ищет земляков на чужбине? Ответов может быть, конечно, много. Рискну прикоснуться к теме памяти…
Вихрь вопросов возник у меня после того, как маленький самолет местной авиалинии сделал вынужденную посадку в поле где-то в Курганской области. Я вышел, озабоченный непредвиденной задержкой рейса, и вдруг… превратился в ребенка. Нет, не сразу. Пожалуй, сначала на меня пахнуло каким-то до боли знакомым.степным ветром. Теплым, полынным и полним детства. Я очутился почему-то рядом с лошадью, на стогу сена. Лошадь большая, а стог огромный. И жутко, и радостно, и терпкий привкус трав щекочет в ноздрях, придавая особый вкус новым ощущениям.
Уже отрезвев от первого удара запахов, лежа в колосистой траве, я твердо уверовал, что побывал в детстве, о котором уже давно ничего не помнил (а может быть, не знал?). Степь всколыхнулась ветром, тронула глубинные слои памяти, и оттуда, как из илистых недр степного озера, стали поднимaться и лопаться пузыри-воспоминания. Потом я проверил их у роддах и знакомых. Да, без ошибки, все было точным. Я случайно оказался вблизи селения, где родился…
Вторично интерес мой к этому явлению оживился после разговора с испанцем, вывезенным малышкой в СССР, в 1937 году.
Я опросил его, что он чувствовал, когда впервые снова побывал на родине, в Испании? И он ответил: запах! Точнее, да запаха. Один - морского ветра, а другой - мыльный, из мрамoрного корыта для общественной стирки, что стояло в глубине испанского дворика.
Ну а еще что? В Испанию ехал на “Жигулях” через всю Европу. Почти все время включен радиоприемник. Чужие голоса, музыка. Но вот в Пиренеях на каком-то витке горной дороги незнакомая музыка стала вдруг родной, и он, как мальчишка на материнской груди, захлебнулся от слез радости. И после была, родная испанская.музыка, были знакомые с детства песни, но такое ощущение уже не повторялось.