"Фантастика 2-23-120". Компиляцмя. Книги 1-20
Шрифт:
– Эпилепсия – очень неприятное заболевание! – брякнула я, утыкаясь носом в запутанный клубок из ниток и бисерных бусин, который скорее напоминал какое-то жуткое безобразие, чем потенциальное произведение искусства. М-да, с мечами-то у меня куда как ловчее получается…
Мириам и Нина открыто хихикали на два голоса. Марвин сердито захлопнул книгу, украдкой показал мне кулак и обратился к развеселившимся ученикам:
– Ну и что вы поняли из сказки про молодильные яблоки?
– А они и в самом деле существуют, эти яблоки? – подозрительно спросил сидящий чуть поодаль Кса-Бун.
– Ну – задумался некромант, дергая себя за рукав мантии, – а почему бы и нет? Приносила же Мелеана с Радужного уровня живую и мертвую воду…
– Мама, – требовательно протянул Люций, – а молодильные яблоки ты там видела?
Я проказливо ухмыльнулась:
– Ну насчет яблок врать не стану, а вот молодильных слив у нас в саду полным-полно, особенно когда они еще недозрелые. Вон вчера дядька Гийом ими злоупотребил,
Дети хохотали до икотки. Опершись на рукоятку своего неразлучного топора, басовито хрюкал дюжий канагериец, кулаком утирая слезящиеся от смеха глаза. Оскорбленный в лучших чувствах Марвин, особенно обидевшийся на мои выпады в адрес его снадобий, побелел от гнева, но тем не менее выражался безупречно тактично:
– О, наша мудрая повелительница, – определение «мудрая» в его исполнении прозвучало донельзя язвительно, – а не пойти ли вам куда подальше… например, на мечах поупражняться? А то ведь вы вразумляющих слов не понимаете, будто родом из какой-то иноязычной страны происходите…
– Ты хотел сказать – из наглоязычной? – усмехнулась я. – Дети, а ну – кто со мной в мяч играть хочет? – И я увела с собой всю компанию, к которой пару минут спустя присоединился и сам некромант, никогда не страдавший злопамятностью.
Мы дружно прорезвились на лугу весь вечер, вплоть до наступления темноты, увлеченные нехитрой игрой, – и в этом тоже заключалась частичка простого, доступного всем счастья…
А сейчас я сидела на полу в оружейной зале, листала пожелтевшие от старости страницы Хроник Бальдура и попутно подробно анализировала прошлое, прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Прошлое – как тесно переплетается оно с настоящим, как сильно влияет на будущее! Кажется, я поняла это только сейчас, беспристрастно оценив деяния дней ушедших и вспомнив все. Я нашла допущенную мною ошибку, ставшую для нас роковой. Именно она, а отнюдь не волшба Саймонариэля, во всем мне сознавшегося, воспрепятствовала возвращению Астора, так и не сумевшего прорваться в мир живых. И эта ошибка лежала целиком на моей совести. Любовь не терпит эгоизма. Любовь невозможно использовать в каких-либо корыстных целях, преследуя личную выгоду. Любовь все равно почувствует присутствующую в нас фальшь и не простит низменного обмана. Я любила Астора не ради него самого, а лишь ради себя, предвкушая, какое неземное счастье доставит он мне своим возвращением, и ничуть не заботясь о том, какое счастье я способна подарить ему взамен. Пророк Логрин оказался прав – нужно творить добро не ради личной выгоды, а ради самого добра. Счастье пугливо и хрупко, его невозможно вымолить или украсть, его можно лишь создать, причем только своими руками и делами. Я оказалась недостойной возвращения Астора, но заслуживала ли я его теперь, изменившись сама и изменив окружающий меня мир? Возможно, любовь и правда не поддается реанимации, но почему же тогда день за днем я взываю к ней снова и снова, призывая воротиться в мое сердце уже не ради меня самой, а хотя бы ради него – мужчины, скитающегося в пустоте небытия? И ведь сейчас я готова заплатить любую цену за то, чтобы душа Астора все-таки обрела свое заслуженное счастье, пусть даже за счет моей разбитой жизни…
Я уже почти забыла, как может звучать новая песня, но сегодня она родилась сама, вобрав в себя всю боль моей истощенной страданием души:
Я знаю, смерть – необратима, Так отчего пытаюсь вновь Не проходя спокойно мимо, Реанимировать любовь? Любовь по краю смерти бродит, Но, не страшась беды оков, Цепочкой за собою водит Слепых, беспечных дураков. Вот, плотно к линии обрыва Расставив обреченных в ряд, Любовь речет слова призыва… Слепцы ее благодарят… И каждый, кто решился с кручи Шагнуть, поверив в страсти нить, На миг короткий мрака тучи Сумел собою осветить. Сгораем искрами в полете, Сверкаем ярко – как смогли, — Ведь нынче, право, не в почете Те, кто сумел достичь земли. А тот один, кто тверди грешной Коснулся – и остался жить, Ужасной гибелью неспешной За это должен заплатить. Душевным болен он терзаньем, В нем заживо свернется кровь, Но он, глупец, горит желаньем Реанимировать любовь…Мое прошлое стало воистину бесценным даром, принесшим мне десятки полезных уроков. Я много узнала и много испытала, я выполнила данные обещания и изведала множество тайн нашего мира, но при этом я все равно не смогла постичь главного – почему на кожаной обложке книги до сих пор не появилось название, когда-то обещанное мне Единорогом в Храме света? Значило ли это, что мой путь еще не закончен? И почему в Хрониках остался еще один чистый лист – единственный, самый последний… Последняя веха на длинном жизненном пути…
Я смотрела на этот пустой лист, и желание заполнить его становилось невыносимым. Я должна увековечить на нем нечто заповедное и недоступное – то, без чего моя жизнь стала пустой и бессмысленной… Я сняла со стены маленький кинжал и провела по своей ладони его острым кончиком. Несколько капель алой крови вытекли из свежего пореза и упали на чистый лист, складываясь в буквы, образовавшие самое дорогое для меня имя. Имя того, кто так и остался тем нереальным, горьким, краденым счастьем, коего я не смогла обрести, невзирая на все мои победы и поражения. Наивысшим счастьем, по-прежнему недостижимым для меня даже в этот самый миг…
Астор.
Я еще немного полюбовалась затейливо выписанными буквами и решительно захлопнула книгу, строго-настрого запретив себе когда-нибудь впредь ворошить страницы прошлого, понапрасну беспокоя спящих в нем призраков… Я недоверчиво разглядывала обтянутую кожей обложку Хроник, потому что на ней вдруг проступила, появившись откуда-то из пустоты, золотая надпись, выдавленная крупно и уверенно: «Хроники Рыжей». То самое название, некогда придуманное Единорогом… Так неужели все требуемое – свершилось и мой путь подошел к концу?
Я убрала книгу обратно в футляр и радостно вдохнула полной грудью, ощущая появившийся в воздухе новый, сладостный привкус. Наверно, именно так пахнут счастье, свобода и любовь, обретенные ценой нелегких потерь и испытаний. И что-то нежное, незаметно пробудившееся в глубине моей обновленной души, а прямо в сию минуту – распускающееся лепестками полностью созревшего бутона, уверенно подсказывало: семь лет сплошного невезения, напророченные мне разбитыми зеркалами, истекли…
Все в нашем мире, да и в моей жизни тоже, наконец-то вырвалось из плена забвения и неудач, возвращаясь на круги своя!
Ну или почти все…
Эпилог
Это случилось в канун зимнего праздника Йоль [147] , приходящегося на ночь с двадцать первого на двадцать второе декабря. В моей библиотеке хранился некий старинный манускрипт, подробно описывающий религиозные верования древних кельтов. Раса ведунов и воинов, некогда проживавшая на нашей планете, наделяла ночь перед Йолем огромными мистическими свойствами, приписывая ей возможность творить чудеса и выполнять любые, даже самые невероятные желания. Ведь недаром она всегда выдается самой длинной и темной в году, на несколько кратких часов выводя мир из-под власти богов и отдавая его тем, кто сумеет обуздать страшные силы природы, заставив их служить на благо людям – или же во зло им. Ночь таинств и темного, первозданного колдовства плоти, торжествующего над разумом и логикой. Ночь свершений…
147
Й о л ь – праздник зимнего равноденствия (аналог Нового года).
Подогнув под себя ноги, я уселась на пушистый ковер перед ярко пылающим камином и с ужасом уставилась на гигантскую груду подарков, почти подпирающую потолок нашей парадной гостиной. Механические часы со стрелками, пружинным движком и гирьками – новое изобретение неугомонного Марвина, – заменившие привычную клепсидру, показывали ровно десять часов вечера. Ох уж этот экспериментатор-некромант, с его не знающими предела выдумками! Он обещал приятно удивить детей, показав им завтра волшебный ящик с самодвижущимися картинками… То-то детвора порадуется! Вспомнив о малышах, я тяжко, с надрывом вздохнула и нерешительно протянула руку к первому листу яркой оберточной бумаги. Итак, в моем распоряжении имеется целая ночь для того, чтобы успеть упаковать все подарки, надписать на них имена будущих владельцев и разложить аккуратной горкой. И лучше мне на задерживаться, потому что, едва продрав глазенки, все гостящие и проживающие в замке дети (включая девятимесячного, с грехом пополам научившегося ходить Артура) немедленно выскочат из своих спаленок и галопом ломанутся вниз по лестнице, торопясь добраться до вожделенных гостинцев. Так что держись, правительница Края Роз… Я испустила мученический стон, высоко закатала обшитые мехом рукава своего атласного домашнего пеньюара и героически вклинилась в груду кукол, плюшевых собачек, деревянных лошадок, серебряных сабелек и прочих забавных вещичек, столь милых наивным детским сердцам. Хотя подарков для взрослых здесь тоже хватало, потому что многочисленные гости обоего полу и всех возрастов буквально наводнили мой дом, грозя разнести его в щепки от безудержного предпраздничного веселья.