"!Фантастика 2023-109". Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
– Но ведь ты сам говорил, что это соответствует закону вашего племени… – удивилась Ливьен.
– Вождь сказал, можно любить двух, трех, пятерых самок. Но не сто!!!
– О любви разговора и не было…
– То-то и оно! Урании называют себя эйни-али, а это означает «дети любви»… Рамбай знал, что так будет.
«Если бы знал, отговорил бы Лабастьера», – подумала Ливьен, но промолчала.
Из дальнейшего рассказа она поняла, что предложение Лабастьера Первого вождь посчитал настолько оскорбительным для племени, что был склонен немедленно казнить пленников. Рамбаю пришлось проявить чудеса дипломатии
– Отец, – вымолвил Лабастьер, до того хмуро молчавший. – Мне очень жаль, что я поставил тебя в неловкое положение. Но чтобы планировать свои действия и не повторять подобных ошибок, я должен владеть всей полнотой фактов. Ты же не сказал мне, что количество жен в вашем племени имеет ограничение.
– А я знал?!! – прорычал Рамбай, оскалившись.
Только Ливьен могла понять причину столь крайнего его раздражения: он уже во второй раз был с позором изгнан теми, кого с детства привык считать своей семьей.
Вмешалась Сейна:
– Раз уж нам нужно уходить отсюда, то лучше не задерживаться. Ведь махаоны знают, что мы здесь.
Замечание было резонным, его даже не обсуждали.
В обратный путь до рубежей дикарской территории их вновь сопровождали все те же воины. Дент-Байан летел с завязанными глазами, держась за кусок лианы, второй конец которой крепко сжимала Сейна. Но летел он уверенно: сказывались навыки, приобретенные в пору полета над снежной пустыней.
И вновь Ливьен была поражена мягкостью законов ураний: на границе территории племени они вернули пленникам оружие.
На ночлег остановились в ближайшем дупле.
– Я знаю, что делать дальше, – заявил Лабастьер.
– Я тоже, – мрачно отозвался Рамбай. – Спать. – И он демонстративно улегся на дно дупла, отвернувшись к стенке.
Ливьен молча, тихим движением руки остановила Лабастьера, собиравшегося было вступить с отцом в полемику. Утро вечера мудренее. Первый внимательно посмотрел на нее, улыбнулся и согласно кивнул.
А когда они легли, Ливьен впервые обратилась к сыну с просьбой:
– Расскажи нам о бескрылых.
– Я знаю о них слишком много. – Ночное зрение делало его лицо похожим на маску. – Что бы ты хотела услышать, мать?
– Они умели любить?
– О да. В этом мы с ними совершенно одинаковы. Точнее, вы.
Он помолчал.
– Я могу расскать тебе очень популярную у бескрылых истрию. О юноше Ромео из семьи Монтекки и его возлюбленной Джульетте из семьи Капулетти…
«Какие странные имена», – подумалось Ливьен, но Лабастьер уже начал свой рассказ, и она окунулась в него, забыв обо всем на свете.
… – Они были чище нас, – тихо сказала растроганная Ливьен, когда Лабастьер закончил.
– Это только сказка, – возразил тот. – Потому она и была любима ими, что помогала забыть о грязной реальности их мира. Боли и подлости в их жизни было даже больше, чем в истории бабочек.
– Племя ураний живет по законам этой сказки, – сообщил Рамбай. Оказывается, он тоже не спал. Ливьен огляделась. Бодрствовали все.
– Они оставили нам хорошее наследство, – тихо сказала Сейна. Она сидела, привалившись к стенке дупла, и лицо ее было заплакано. Дент-Байан лежал рядом, положив голову на ранец возле её коленей. Повязка
была снята с его лица: внутренний интерьер дупла никак не мог послужить ориентиром разыскивающим их махаонам… Глаза Дент-Байана были так же водянисты и непроницаемы, как и всегда. Ведь Первый рассказывал на языке маака, и Дент-Байан вряд ли понял хоть что-то.После гибели думателя Сейна и ее самец махаон могли общаться только с помощью переводчика, которым время от времени выступал Лабастьер. В то же время и он, и она понемногу изучали язык друг друга…
«Нужно попросить Лабастьера, чтобы он рассказал эту повесть о бескрылых влюбленных Дент-Байану на его родном языке или мысленно, – подумала Ливьен. – Его народ суров, но «бессрочнику», наверное, было бы нетрудно понять эту историю и оценить ее…»
И в этот момент их отдых прервал грохот.
С оружием в руках они поспешно летели обратно в сторону поселения ураний, навстречу треску выстрелов, и уже издалека видели пламя пожарища. Только Дент-Байан остался в дупле: так решил Лабастьер.
Махаоны! Никто не произнес этого слова вслух, но каждый понял, что это могли быть только они. Они выследили осквернителей пещеры Хелоу, и теперь разыскивали их там, где прервалась зрительная передача от Дент-Байана. Они напали на селение ураний, и раз они решились на это, значит, их достаточно много.
То, что предстало глазам четверки путников, даже трудно было назвать сражением. Скорее – бойней или избиением.
Несколько десятков мускулистых серо-зеленых варанов носилось по центральной поляне селения и меж прилегающих к ней деревьев. Всадники на их спинах, стреляя долгими очередями, разбрасывали по сторонам веера смертоносных лезвий.
Смерть настигала воинов-ураний еще до того, как те успевали натянуть тетивы своих луков. Спастись бегством в поднебесье было невозможно, смерть настигала и там: махаоны, порхая в воздухе, безжалостно добивали тех, кто пытался вырваться из гибельного круга всадников в небо. Стоны и предсмертные крики оглашали цветущую поляну. Горели деревья.
Путники затаились. У Ливьен заныло сердце. Она вспомнила, как на этом самом месте вели свой прелестный хоровод девушки-урании… Теперь-то она знала, что дикари, несмотря на свой воинственный и дикий вид, нежны душой и поэтичны, пожалуй, значительно более, чем остальные виды бабочек.
Напавшие представляли собой как бы прилипший к земле пузырь, внутри которого бился клубок из воинов-ураний. Клубок этот таял, а гора трупов на земле становилась все выше и выше.
Ливьен вздрогнула, услышав возле себя возню. Она оглянулась и не веря глазам, уставилась на своих спутников. Рамбай и Лабастьер, рискуя сорваться с ветки, ожесточенно боролись друг с другом, а Сейна пыталась разнять их.
Они дрались молча, стиснув зубы, понимая, что быть замеченными махаонами, значит – умереть.
– Да что это с ними?! – шепотом воскликнула Ливьен.
– Рамбай хотел лететь на помощь дикарям, а Лабастьер не позволил ему.
Понятно. Уж если у неё картина истребления ураний отозвалась глубокой душевной болью, каково же тогда было состояние Рамбая?
Лабастьер оказался сильнее Рамбая. Он сумел завернуть отцу за спину руку и теперь держал его в неудобной позе, прижимая лицом к ветке.