"!Фантастика 2023-109". Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
Целый день они провели в поисках следов зверя, по которым можно было бы найти его логово, и лишь к вечеру обнаружили характерную слизь на траве. Полдела было сделано, и охотники разбили лагерь, установив шатер, с тем, чтобы двинуться по следу следующим утром.
…Лабастьер проснулся среди ночи, чувствуя, что на него навалился сильнейший приступ тревоги и страха за свою жизнь. «Наверное, приснился кошмар», – решил он и попытался уснуть. Но тяжесть не проходила. Фантазия, словно подстегиваемая кем-то извне, рисовала ему картины, одну ужаснее другой. То ему грезилась Мариэль и сын, рыдающие над его искалеченным телом, то он представлял, с каким лицом он сообщает Фиам о гибели Лаана, и как та реагирует
Липкий пот уже не давал ему даже просто лежать с открытыми глазами, и он осторожно, чтобы никого не разбудить, выбрался из шатра. Он надеялся, что свежий ночной воздух умерит его не на шутку разгулявшееся воображение.
Видения отступили, но страх остался. Ему показался грозным вид огромных холодных безразличных ко всему звезд, а Дент и Дипт, мерещилось ему, смотрят с небесной выси злорадно и подозрительно. «Да что это со мной такое?! – начал он гневаться на собственное малодушие. – Уж не пришла ли ко мне наконец-то та самая хваленая мудрость отцовства?! Нет уж, увольте. Если она будет заключаться в вечном страхе за свою шкуру, она не нужна мне… Надо взять себя в руки!..»
Но решить это было много проще, чем сделать. Он не находил в себе сил даже на то, чтобы вернуться в шатер, боясь, что дикие образы вновь завертятся вокруг него. Внезапно он впервые в жизни осознал величие, бездонность и безысходность черноты космоса, распростершегося над ним. И осознание собственной беззащитности и одиночества было столь жутким, что даже пересилило прежний страх, и он поспешно забрался в шатер.
«Я болен! – осенило его. – Я просто-напросто болен!» Но легче от этого не стало, и Лабастьер понял, что терпеть все это и дальше без чьей-либо поддержки он уже не в силах.
Он разбудил Лаана и сбивчиво рассказал ему то, что с ним происходит. Лаан слушал его озабоченно и с обидным, чуть ли не презрительным, сочувствием. Он потрогал королю лоб.
– Жара нет, – констатировал он. – Но все-таки, думаю, вы действительно захворали, мой господин.
– И что же теперь делать? – спросил Лабастьер так жалобно, что стало противно самому.
– Не мне решать. На то есть придворный лекарь, – пожал плечами махаон. – Но полагаю, поход наш продолжать не следует. Даже если страх и отпустит вас, болезнь способна притупить вашу реакцию, и охота может и в самом деле закончится плохо. Как только взойдет солнце, двинемся в обратный путь.
– Охоты не будет?! – воскликнул Лабастьер, силясь изобразить разочарование, но несмотря на его старания, в голосе явственно прозвучали радость и облегчение.
– Конечно же, нет, – успокаивающе заверил его Лаан. – А сейчас давайте попробуем заснуть.
– Только не рассказывай остальным, что со мной стряслось, ладно? – попросил Лабастьер, послушно укладываясь на свое место… И тотчас же, не успев даже услышать ответ, забылся глубоким сном.
Потерянный вид и нездоровая бледность короля послужили несомненным подтверждением его хвори, и охотничий отряд бесславно отправился восвояси. На самом же деле король чувствовал себя вполне нормально, лишь слегка не выспавшимся, но мысль о том, что поиски сухопутного ската можно было бы и продолжить, отдавалась в его сознании неизъяснимым отвращением.
Весь обратный путь Лабастьер Шестой мучился вопросом, что же такое с ним творится. Мало-помалу он пришел к выводу, что если он и болен, то болезнь эта душевная.
Мысль эта не давала ему покоя и дома. Все ему стало не в радость – ни
ласки жены, ни успехи принца, который уже перестал заботиться только о своем желудке и сейчас с той же жадностью, с которой еще недавно набрасывался на еду, поглощал знания и навыки, даваемые ему репетиторами.Внимательно прислушиваясь к себе, король заметил и новые признаки психического расстройства. Так, например, нередко ему вдруг начинало казаться, что некоторые его мысли и ощущения принадлежат вовсе не ему, а кому-то другому, и в то же время этот «кто-то» как бы смотрит на него со стороны.
Порой, когда он оставался в полном одиночестве, а он все чаще стал испытывать в этом необходимость, ему вдруг начинало чудиться, что в помещении находится кто-то еще. Ощущение был столь четким, что он, прекрасно понимая бессмысленность этого занятия, принимался за поиски того, кто за ним «подглядывает», но конечно же, никого не находил. Иногда, усевшись против зеркала, он часами всматривался в свое отражение, и ему казалось, что и во внешности у него появилось нечто чужеродное, и что сейчас он выглядит совсем не так, как выглядел раньше. Но в чем конкретно разница между ним прежним и нынешним, он уловить не мог…
Положение усугублялось еще и тем, что избегая общения, Лабастьер Шестой испытывал жгучий стыд за свой недуг перед женой и чувство вины перед сыном, которому именно сейчас так требовалось его общество. Но если юный принц еще не был способен понять, что его отец ведет себя неправильно, то глаза Мариэль постоянно выдавали ее…
Все это длилось уже около месяца, когда однажды он, проснувшись среди ночи, с кристальной ясностью осознал, что превратился в никчемную обузу для окружающих. Как ни осторожны, как ни предупредительны они с ним, как ни боятся показать, что отчетливо видят все его постыдные странности. И он подумал, что, как бы они его не любили, все они, наверное, ощутят некоторое облегчение, если его не станет. Ведь любили-то они прежнего Лабастьера, а не того, которым он стал сейчас.
Тут же у него возникла и другая мысль. Он подумал, что, по-видимому, его болезнь наследственная, и в свое время его отец покинул дворец и отправился в добровольное изгнание, а возможно, и на поиски смерти, испытывая те же чувства. Лабастьер Пятый нашел в себе мужество поступить таким образом… А значит, найдет в себе мужество и он, Лабастьер Шестой.
Но сделать все это надо так, чтобы принести по возможности меньше боли близким. Король с горечью подумал, что семья его отца не сумела оценить принесенной им жертвы, не оценят и его поступка Мариэль, принц и махаоны диагонали. Но он отбросил эту малодушную мысль и принялся за выбор способа самоубийства. Как это ни странно, занятие сие доставило ему некое извращенное наслаждение.
Уехать в лес и там перерезать себе вены? Это больно, а главное, как-то «не чисто»: если его найдут, его тело будет лежать в луже крови, обглоданное мелким зверьем…
Подняться как можно выше, а затем, сложив крылья, рухнуть вниз, как некогда это сделала Жиньен, дочь правителя Дент-Маари? Нет, он так не сможет. Трудно себе представить, что при этом крылья все-таки инстинктивно не расправишь. К тому же, можно ведь и выжить, оставшись калекой…
Яд? Изготовление ядов – преступно. Не следует королю уходить из жизни незаконным путем, давая дурной пример подданным…
В итоге раздумий самой надежной и достойной ему показалась традиционная смерть несчастных влюбленных: повешение с предварительным обрезанием крыльев… Встать на спину сороконога, накинуть на шею петлю привязанной к ветке верви, а затем криком – «хей-е!» – отогнать животное в сторону…
Да, это лучшее, что можно придумать. Мило и благородно. А главное – вдали от дома.
Его охватила лихорадочная жажда деятельности в избранном им гибельном направлении. Все нужно проделать быстрее – сейчас же, пока не передумал… Отец оставил записку, я тоже сделаю это…