"Фантастика 2023-146". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Однако из всех тварей по-настоящему радовала лишь одна — та, которая, рыча, загоняла Павловского все глубже в здание, и он, такой смелый на словах, сейчас трусливо отступал. Отступал и мазал — а псина все вела, не давая ему прицелиться поточнее. Если был Волкодав видел это, он бы посмеялся над своим же щенком, который сам заходил все дальше в ловушку и даже этого не понимал.
Гончая расхохотался, собаки рядом довольно заурчали — и вдруг застежка глухо щелкнула за ухом. Смех мгновенно оборвался, и в помещении повисла тишина. Пальцы торопили поправили застежку, фиксируя маску на лице — хотя именно маску он предпочитал считать своим настоящим
— Посмотри на себя, — держа за шею, как щенка, Волкодав толкнул его к зеркалу. — Видишь хоть что-то особенное? За что с тобой вообще можно считаться? Ты просто жалкое ничтожество! В котором ничего нет…
Лицо, которое он в тот момент увидел в зеркале, резко загорелось — словно вместе с маской этот ублюдок сорвал с него и кожу, раздел его до самых костей, до самого нутра и выволок наружу. Ярость, злость, обида захлестнули душной волной. Можно было призвать собак, можно было приказать им наброситься и растерзать Волкодава прямо там… Но он ничего не сделал, лишь продолжал стоять, как в ступоре, и смотреть на самого себя.
Гончая и сам себе не мог признаться, но он не выпустил собак, потому что боялся. Нет, вовсе не Волкодава. Боялся, что и его собаки посмотрят на него с пренебрежением, презрением, как смотрели все — и ему будет стыдно даже перед собаками за то, какой он есть. А когда он надевал маску, вся злость и унижение оставались внутри. Когда он в маске, никто не смел так на него смотреть.
Так что со щенком Волкодава у него были свои счеты. С сыном он сделает то, что всегда мечтал сделать с отцом.
Что там происходило у остальных, было уже не важно. Его летающие глаза показали, что парень совсем близко. Отстреливаясь от его собачки, свернул в последний проход и наконец ступил на почерневший от крови пол. Сам пришел дурачок в капкан, из которого живым ему не уйти.
Усмехнувшись, Гончая стремительно вскинул руку. С пальцев сорвалась чернота и выбила из рук щенка автомат, который отлетел в угол и с грохотом упал на пол. Десяток собак, бывших здесь, мигом кинулись к новому гостю, обступая его со всех сторон, злорадно воя, сужая кольцо. Начиналась любимая часть. О, как же ему нравилось загонять, окружать жертву собаками, а потом неспешно выходить самому, наслаждаясь ужасом в чужих глазах.
Однако в глазах напротив сейчас читалось лишь спокойствие, а потом этот щенок и вовсе ухмыльнулся.
— Ну вот я тебя и поймал, — сказал он.
Гончая озадаченно замер. Неужели отец ему в детстве отбил все мозги? А Волкодав в принципе мог.
За кожаной маской раздался глухой смех, прокатившийся по всему помещению.
— Ты меня поймал?..
Следом заурчали и собаки, словно подхватывая хохот своего хозяина, и начали обступать меня все более плотным кольцом.
— Это я тебя поймал, — довольно изрек этот собачатник. — Это помещение — цех забоя. Здесь было больше всего смертей, здесь мои возможности просто безграничны…
Он небрежно взмахнул рукой, и из темных стен вырвались еще с десяток псин и кинулись к кольцу вокруг меня, делая его еще толще — рыча, показывая клыки, но не набрасываясь, пока их хозяин не закончит свой пафосный перформанс.
— Ты отсюда больше не выйдешь, — заявил он. — Ну что, тебе страшно?
— Это тебе, похоже, страшно, — заметил
я, оглядывая скалящихся тварей вокруг. — Всю жизнь страшно. Верно?Будто отвечая вместо него, собаки зарычали еще яростнее. Из огромных перекошенных пастей забрызгали капли скверны. Какая же нечистая работа. Я окутал себя густой темной дымкой.
— Думаешь, — усмехнулся Гончая, — это защитит от их клыков?
От их клыков, может, и не защитит — а вот от твоих слюней точно.
— Что, сводишь со мной счеты за отца?
— А что твой отец мне сделал? — отозвался он. — Мне он ничего не сделал.
— Конечно, — согласился я. — Кто ты такой, чтобы он тратил на тебя силы? С тобой он попросту не считался.
Миг — и в глазах, видных сквозь прорези в кожаной маске, снова появился такой знакомый детский ступор.
— А вообще не надо быть моим отцом, чтобы с тобой не считаться. Правда в том, что с тобой не считаться может кто угодно. Даже маленькая девочка на улице…
Собаки вокруг начали рычать еще злее. Змейка в моей тени задергалась, готовясь выскочить наружу, однако я послал ей мысленную команду сидеть спокойно и не нервничать. Мы здесь для того, чтобы нервничали другие.
— Поэтому ты и носишь маску. Боишься, что без нее все поймут, какое ты на самом деле ничтожество. И перестанут тебя бояться, даже когда ты с кучей собак. Потому что ты, — добавил я, глядя на чужую кожу поверх его лица, — просто косплеер. Слабак, который всю жизнь изображает…
— Да что ты понимаешь?! — словно придя в себя, рыкнул этот собачатник.
— А давай проверим.
На моих пальцах мгновенно заиграла чернота. Резко вскинув руку, я пульнул ее в его ухо — туда, где сверкала застежка. С глухим щелчком она распахнулась, и маска, которую он не успел удержать, соскользнула с лица прямо на пол.
В воздухе моментально повисла тишина. Собаки вокруг замерли, как вкопанные, и заткнулись, пока их хозяин отчаянно хватался за лицо, прикрывая его руками — будто там ужасное уродство, а не обычный невзрачный фейс, каких тысячи в толпе. Уже по тому, что он все время ходил в маске, я понял, что он закомплексованный слабак. Как там говорил Садомир? Гончая не любит показывать себя. А почему не любит? Ответ был простой.
Потому что он не любит себя.
— Неужели, — в полной тишине продолжил я, — когда ты был Ночным охотником, ни разу не думал, что стоит тебе снять маску, и ты бы обрел популярность? Но ты не снял и потерял все. Может быть, твоя маска не снаружи. Может, она внутри? Может, ты скрываешься не от остальных, а от самого себя?
Собаки вокруг, словно очнувшись, опять начали злобно рычать.
— Ну, конечно же, ты об этом думал. Просто понял, что если снимешь маску, никто тебя любить не захочет. Как тебя может кто-то любить, когда ты сам ненавидишь себя?
Псины вокруг рычали все неистовее — вот только не на меня. Все, дружно развернув морды, уставились на своего хозяина, чувствуя сейчас то же, что чувствовал и он. Всю ярость, всю злость, которую он испытывал ко мне, к моему отцу, ко всем людям вокруг, он питал и к самому себе. Всю ненависть к самому себе, которую скрывал годами, прятал за своими убийствами, за своими бесчинствами — и сейчас вся эта накопленная ненависть была сконцентрирована исключительно на нем. Потому что на самом деле всю свою жизнь только одному человеку он хотел причинить вред, только одного человека он хотел убить — самого уродливого человека в его жизни. Самого себя.