"Фантастика 2023-176". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– Отвечай! – грозно повторил Гана. – Тогда останешься жив. Когда свадьба короля? Ну!
– За... завтра... – наконец донесся до него полный ужаса голос.
– Это точно? А не сегодня?
– Нет, – откликнулся бродяга. – Завтра угощенье обещали задарма... И циркачи в порту, а седня они еще во дворце...
– Так почему огни везде горят?
– Празднуют они... – Метис всхлипнул и задрожал всем телом, повисшие к земле руки его заходили ходуном. – Гости во дворце уже... Отпусти! Не надо, отпусти меня, не хотел я старика убивать, он сам... не надо! – Бродяга начал всхлипывать, а после зарыдал.
Больше от этого человека добиться ничего было невозможно, и Гана заставил тварь разжать щупальце. Бродяга свалился на землю, тут же вскочил, хромая, с воплем помчался по дороге.
Если свадьба завтра... Перед церемонией и во время нее Гельта постоянно будет в окружении большого
Припомнив, что видел внизу, когда бегал по крышам дворцовых построек, он приблизился к вершине с севера. За спиной был склон, между подножием горы и берегом – плантации и темные силуэты домов. Гана остановил паунога у макушки высокой пальмы, приподнялся, глядя поверх веток. Выше по склону была стена, из-за нее лился свет. После длительного наблюдения он определил, что на этой стороне находятся трое стражников. Они прохаживались взад-вперед по вершине стены, то сходясь, то расходясь.
Кроме прочего, у живого пистолета было одно достоинство – он стрелял почти бесшумно в сравнении с обычным оружием. Но был и недостаток – в полете световые дротики оставляли видимый след.
Заставив паунога обхватить щупальцем ветку, Тулага сел ровнее, вытянул руки с кроном... и передумал. Тварь покачивалась, стрелять с нее было неудобно. Тогда он перебрался на пышные листья, лег головой к замковой стене, уперев локти в толстую ветвь; поерзал, устраиваясь удобнее, и стал целиться. Он не мог позволить себе промахнуться, а выстрелы должен был нанести очень быстро, иначе один из стражников успеет присесть за бруствером либо закричать, увидев, что напарник убит. Вышколенные Трэном Агори, охранники ходили так, чтобы в любой момент времени первый из них видел двух других, второй – первого, и лишь третий маршировал, повернувшись спиной к обоим. Гана обдумал, в какой последовательности надо стрелять, и стал следить за передвижением троицы.
Он с силой вжал клапан три раза подряд, быстро поворачивая хитиновый ствол. Тонкий луч, оставшийся за первым дротиком, не успел погаснуть, когда крон чихнул еще дважды.
Стражники упали. Гана лежал неподвижно, приглядываясь к вершине стены. И одновременно с отстраненным удивлением наблюдал за тем, как в душе усиливается никогда раньше не посещавшее его чувство: раскаяние. Он убил троих, а до того – всю команду ладьи... Хотя Камека и матросы без всякого сожаления прикончили бы его, но этим стражникам не было никакого дела до молодого преторианца, они, скорее всего, никогда и не слышали о пирате по прозвищу Красный Платок...
Он поморщился, как от легкой, но настойчивой боли, сунул пистолет в кошель. Горловина у того порвалась, рукоять торчала наружу: пистолет стало удобно выхватывать. Тулага перебрался на паунога, облетел пальму и вновь остановился, хмуро размышляя. С каких пор убийство вызывает у него какие-то переживания? Попытался вспомнить – и не смог сообразить, скольких людей убил за свою жизнь. Полсотни... нет, все же меньше. Три десятка? Два с половиной? Нет, если считать всех охотников и ныряльщиков за жемчугом, которых пришлось уничтожить в бухте Наконечника, команду «Небесных парусов» и прочих... больше тридцати. Ну и что? Что в этом плохого? Одним больше – одним меньше, какая разница, ведь людей так много... Он не видел никакого логического противоречия в этом, не понимал, почему нельзя убивать, особенно если ты при этом не стремишься причинить жертве боль, если убиваешь не из удовольствия, но по необходимости – а он всегда убивал только так...
И все же будто кто-то большой, стоящий над ним, говорил: это плохо, не поступай так больше. Но почему? Ведь стражники очень скоро стали бы врагами, после того как увидели, что он пытается попасть за стену. Они стояли у него на пути – пусть не в тот миг, когда он стрелял, а в будущем, потенциально. Значит, он лишь упредил события, расправился с теми, кто вскоре непременно возжелал бы его смерти...
Но теперь он убил тех, кто, в отличие от команды ладьи, врагами так и не стал. Умерли они невиновными, во всяком случае, по отношению к Гане. Он не мог понять, в чем причина неприятных ощущений, той внутренней, нефизической боли, которая почему-то не возникла после уничтожения враждебной команды ладьи, но появилась теперь из-за этого тройного убийства, – и мучился, не находя ответа.
Или на него повлияло открытие, что мир живой? Каким-то образом в сознании Ганы человек стал соотноситься с миром, и убить человека значило теперь нанести вред Аквалону. Мертвый человек исчезал из жизни почти бесследно, тут не было ничего страшного или
неприятного. Но заставить уйти в небытие целый мир... на такое Гана решиться, наверное, не мог бы.Все еще хмурясь, он уселся на стянутое хитиновыми ремнями мягкое тело, сунул руку в складку и сильно вдавил палец в мягкий кожаный клапан, напоминающий тот, что был на рукояти крона. Внизу булькнуло, что-то сдвинулось, провернулось, из трубы сзади выплеснулся холодный сизый дымок, и тварь рванулась наискось вверх, так что щупальца ее отклонились, будто в порыве сильного ветра.
По вершине стены между двумя невысокими брустверами тянулась открытая галерея. С внутренней стороны в камнях были проходы через каждую сотню шагов, вниз от них вели деревянные лестницы.
Тела лежали далеко слева и справа. Не покидая спины паунога, Гана нашел утопленное во внешний бруствер железное кольцо для факела, вращая кожаные наросты, заставил тварь поднять одно щупальце, просунуть в кольцо и взяться покрепче. Затем перепрыгнул на стену.
Пауног качнулся и стал опускаться; достигнув своей обычной высоты, вытянул щупальце вверх и повис наискось, прижавшись боком к стене.
С вершины Тулага увидел небольшое темное кладбище и сад. Дальше были дворцовые постройки, там уже горели огни, раздавались голоса и музыка. Гана сошел по лестнице, проверил, удобно ли выхватывать крон, похлопал себя по бокам, пытаясь добиться того, чтобы висящие под рубахой кошели и ножны не слишком выпирали, отряхнулся и пошел дальше.
Сначала он заметил двоих стражников, стоящих спиной к нему, затем толпу и край фургона, в воздухе над которым что-то висело. Раздалось шипение, а после смех.
Гана пригнулся. Стражники, весело переговариваясь, пошли прочь и скрылись за углом канструктианского святилища. Он выпрямился и праздной походкой направился к толпе, с любопытством разглядывая происходящее.
Приземистый, напоминающий сундук фургон был накрыт пологом из разноцветной ткани, украшенной рисунками и вышивкой. Над четырьмя углами, привязанные веревками за кольца в деревянных брюшках, висели игрушечные винтолеты; широкие пропеллеры вращались с низким гудением, в создаваемых ими потоках воздуха весело полоскались подвешенные на проволоке флажки. Перед фургоном полукругом стояли зрители, в основном дворцовая прислуга и свободные от работы стражники, наблюдающие за артистами: жонглерами и акробатами. Пройдя по дорожке из щебня, Гана встал позади толпы. Будто выглядывая из-за голов, повернулся лицом к фургону и даже приподнялся на цыпочках, хотя на самом деле шарил взглядом по двору и зданиям вокруг. Дом, где он когда-то убил королеву, был далеко слева, а башня, под крышей которой находилась спальня Гельты, за фургоном. Впрочем, неизвестно, там ли сейчас принцесса... стоило, видимо, задать соответствующий вопрос какой-нибудь служанке, оставалось лишь найти естественную причину для любопытства. Дальше надо будет провести Гельту через кладбище, забраться на стену, спрыгнуть на паунога и таким образом покинуть дворец. Хотя он не был уверен, что тварь сможет нести двоих, тем более через некоторое время после заката она всегда начинала двигаться медленнее, потому, видимо, что питалась лучами светила. Впрочем, Гельта не была тяжела...
В толпе раздались аханье и смех, что вернуло внимание Ганы к импровизированной арене. Он слышал про паровые цирки, среди которых были те, что давали выступления в одном и том же месте, на аренах в больших зданиях, а были и странствующие труппы. В Претории он несколько раз видел выступления последних, самых смелых среди них, которые решались путешествовать по островам Таит. Сюда, на Да Морана, приехал именно такой цирк.
Теперь на арене – то есть на площадке перед фургоном – крутилось широкое горизонтальное колесо, насаженное на воткнутую в землю железную ось. Внутри колеса булькало и стучало, из отверстий по ободу били шипящие струи пара, заставляющие железный круг вращаться. На верхней плоскости кувыркался акробат в черном трико: беспрерывно делал заднее сальто, выгибая спину, упираясь в ступицу то ладонями, то ступнями, кружась с той же скоростью, что и колесо под ним, и оставаясь на одном месте. Рядом двое жонглеров подбрасывали и ловили факелы, еще двое тхайцев играли на дудках, одновременно стуча в барабаны; между ними, привязанная к их поясам, тянулась веревка, на которой болтался десяток беспрерывно то разгоравшихся очень ярко, то почти гаснувших разноцветных фонариков. Красный, зеленый, синий и желтый свет плясал на лицах и фигурах зрителей, полоскался на бьющих из колеса струях пара, разбрасывая во все стороны извивающиеся в дикой пляске тени. Позади трое циркачей сноровисто устанавливали вытащенный из фургона железный столб высотой локтей в тридцать. С верхушки свисала цепь, на конце которой была деревянная люлька.