"Фантастика 2023-203", Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
Так оно и вышло. Я увидел его далеко в перспективе бульвара, махнул рукой и пошёл навстречу; Бритька, успевшая уже набегаться вволю, трусила рядом со мной, так что у деда было достаточно времени, чтобы задаться вопросом, что это там такое происходит — а когда мы сблизились на достаточное расстояние, оценить заодно явно охотничьи стати незнакомой собаки. Конечно, золотистый ретривер, как и лабрадор — порода в СССР почти неизвестная, но дед много лет выписывал журнал «Охота и охотничье хозяйство», в котором печатались статьи по охотничьему собаководству, плотно общался с весьма высокопоставленными людьми, отдающими дань тому же увлечению, и я рассчитывал, что породу-то он опознает. Ну, или примет за обожаемых им ирландских сеттеров, тоже неплохая база для первого знакомства…
Так оно и вышло: дед смерил нас удивлённым возгласом и, вместо того, чтобы подать мне свою огромную, как лопата, ладонь, присел на корточки и протянулся к собаке. Бритька, существо крайне доброжелательное и неизменно радующееся любому знаку внимания, не подвела: лизнула широким розовым языком руку, потом уселась
Если вкратце — собака оставлена на моё попечение одноклассником, с которым мы учились в прошлой моей школе, и которому пришлось неожиданно уехать вместе с родителями за границу. Щенка его отец привёз полгода назад из очередной загранкомандировки — но не предполагал тогда, что Родина в самом скором времени призовёт его продолжить службу на чужбине, причём предложив прихватить с собой и семью тоже. Собаку же начали обучать охотничьим премудростям (глава семейства и сам был страстным охотником), но, поскольку новое назначение было не куда-нибудь, а в Аргентину, от мысли взять зверя с собой в трансатлантический перелёт пришлось отказаться. Собаку же оставили мне, причём по моей же горячей просьбе. «Ну, ты же такой охотник, дед, — сказал я, а всё время таскаешь уток, вальдшнепов и прочую болотную и водяную дичь, а это её прямая специальность!»
Сочиняя эту историю, я практически ничем не рисковал: мой старинный, с первого класса, друг Димка Кулаков действительно после третьей четверти отбыл вместе с родителями в Аргентину. Они у него были сотрудниками советского посольства, хоть и не дипломатами — отец служил автомехаником в посольском гараже, а мать на прошлом месте работы, в советском посольстве в Дели была шеф-поваром. Проверить эти сведения без привлечения каких-то специальных способов не представлялось возможным, и хотя я не сомневался, что дед при желании эти возможности изыскал бы. Но делать этого он наверняка не будет — в особенности, когда прозвучали волшебные словосочетания «работа по подноске дичи» и «подружейная порода, которые я в своём повествовании употребил каждое, по меньшей мере, по три раза. К концу получасовой прогулки мы договорились, что через неделю вывезем собаку на пробу в Завидово, на торфяники, постоять на вальдшнепиной тяге, а пока — наперебой обсуждали, как бы сделать так, чтобы бабушка смирилась с появлением в доме нового члена семьи. Нет, у меня и в мыслях не было оставить собаку у деда — он, может, и был бы не против, давно мечтая о хорошей охотничьей собаке, но график работы не позволил бы уделять Бритьке достаточно внимания, а бабушка категорически отказалась бы взваливать на себя ещё и эту обузу. К тому же и у меня не было ни малейшего желания расставаться с собакой, последовавшей вслед за мной через пятидесятилетнюю почти пропасть, в какую-то другую, явно не нашу, а альтернативную реальность. Так что,знакомиться всё равно придётся, и было решено сделать это прямо сейчас, не откладывая.
Надо было видеть, поползли вверх бабушкины брови, когда она обнаружила в дверях нашу весёлую компанию! Именно это и помогло проскочить первый, самый важный момент — если бы она с порога, не слушая возражений, отказалась бы пускать Бритьку в дом, дальше нам с дедом пришлось нелегко. Но она в удивлении даже сделала шаг назад, что позволило нам троим войти. И тут уж собака показала себя во всей красе: уселась на резиновый коврик с видом девочки-отличницы, и не сделала ни шагу, прежде чем не появился тазик с водой и тряпка, которой ей и вымыли одну за другой все четыре лапы. Асфальт на улице не успел ещё подсохнуть, так что грязную воду пришлось дважды менять — и это произвело на суровую хозяйку дома неизгладимое впечатление. Рушился главный и первый в такой ситуации аргумент: «притащили грязь в дом!» Потом Бритька сунулась к бабушке носом с намерением установить контакт привычным способом, а когдапопытка эта была довольно строго пресечена — «нечего тут нежности разводить!» — понимающе вздохнула, и наскоро осмотрев комнаты, улеглась в коридоре, возле того самого коврика. Типа: «я тут маленькая, лежу, никого не трогаю, жду, пока дадут какую-нибудь вкусняшку». И даже не сильно протестовала, когда я пресёк её поползновения проникнуть в кухню во время обеда, хотя на морде было явственно написано: «и ты, Брут…»
После обеда мы с дедом устроились в гостиной и, как не смотрел я голодными глазами на его шкаф с собранием сочинений Ленина, томом «истории КПСС» и подборкой журнала «Коммунист», пришлось продолжить беседу на охотничью тематику. Мы детально обсудили предстоящую вылазку на природу, дед ощупал лапы, морду и шею собаки, от чего та пришла в полнейший восторг и перевернулась на спину, подставив для ласки брюшко. Дед поинтересовался, привычна ли псина к поездкам на автомобиле — в Запрудню предстояло добираться на машине дедова племянника и моего дяди, тоже заядлого охотника — я раз пять выслушал предупреждение не кормить собаку с утра. Потом я попросил деда показать мне свою коллекцию охотничьих ножей — помнится, в своё время я приставал к нему с этим чуть ли не в каждый свой визит, вот и сейчас с удовольствием перебрал «экспонаты», любуясь точными, безупречными формами лезвий и рукоятей. Один из ножей — знаменитый «полураскладной» НШ — «нож Шилина», который иные ножевые знатоки именуют «штабным». Удивительная, поистине уникальная среди советских ножей конструкция — длинное
обоюдоострое лезвие штыкового типа при нажатии кнопки на две трети утапливалось в ручку, а оставшийся кончик входил в деревянные, со стальным наконечником, кургузые ножны, снабжённые для удобства кожаным подвесом. Кроме собственно клинка, в рукояти содержалось всё необходимое в нелёгкой штабной жизни: шило, открывашка для консервных банок, ещё одно лезвие, маленькое, для заточки карандашей — и, наконец, главный, наиважнейший аксессуар, штопор. Самый раритетный образец в дедовой коллекции — как я, помнится, убивался, когда после смерти деда в возрасте восьмидесяти трёх лет его вдова (не бабушка, та ушла из жизни гораздо раньше) избавилась от всего собрания — и ножей, и охотничьих ружей, среди которых был, между прочим, и редкостный «африканский» штуцер «Холланд и Холланд», вывезенный им в своё время из Германии, где он занимался репарациями по части тяжёлой металлургии… На полированной стали был глубоко выдавлены цифры 1945 — понятно, изготовлен ещё во время войны...Оставив, наконец, в покое ножи, мы в меру моих познаний обсудили особенности охоты с ретриверами (дед посетовал, что порода эта неважно работает по поиску и подъёму дичи), я ответил — да, так оно всё и есть, зато за подранком идёт и на сотню метров, и на две, не то, что спаниели, которые ограничиваются, самое большее, тремя десятками шагов.
За разговорами прошёл остаток дня. Я отказался от идеи остаться переночевать (завтра в школу, всё, и учебники, и форма на той квартире, да и собаку — не здесь же оставлять?) и, получив в нагрузку кулёк из плотной коричневой бумаги в которой ждали своего часа котлеты, отправился домой. В авоське кроме запаса провианта имел место пресловутый том «Истории КПСС» 1973-го года издания — его я незаметно вытащил с книжной полки и вынес под мышкой, чтобы избежать лишних расспросов. Пока я не был к ним готов.
Я шагал к дому и чувствовал себя форменным бесчувственным чурбаном. В самом деле — вот они, дед и бабушка, на их похоронах я был невесть сколько лет назад — но оба живые, бодрые и даже младше, хоть и ненамного меня-тогдашнего! Интересно, мелькнула несколько отстранённая мысль, с родителями будет так же? Ведь я действительно не чувствую никакого прилива нежности или там щемящей тоски — всего лишь радость, как от встречи в любимыми родственниками, с которыми не виделся очень долго и вот, наконец, сподобился.
…а может, так оно и есть на самом деле, и не стоит усложнять без необходимости?..
Как ни пытался я проявить характер, и не прикасаться к толстенному серому кирпичу — ничего из этого не вышло. И — первое потрясение я испытал, едва открыв книгу. Да какое!
Здесь Сталин умер не в пятьдесят третьем году, а только в ноябре пятьдесят шестого — и за эти три с половиной года много чего успело произойти! Для начала, ещё в пятьдесят третьем он снимает с поста секретаря ЦК Хрущёва и отправляет его поднимать хлопковую отрасль в Узбекистан — «и больше о нём в этой саге не будет сказано ни одного слова». Нет, серьёзно: я пролистал несколько следующих глав и не нашёл ни единого упоминания о несостоявшемся «кукурузнике» и его дальнейшей судьбе — хотя можно было понять, обвинения в чём-то эдаком, следствия и расстрела Никита Сергеевич счастливо избежал. Второй член триумвирата, Берия, как не раз продемонстрировавший таланты управляться с самыми безнадёжными и практически неосуществимыми заданиями, был брошен вождём и учителем на то, что в наше время назвали бы «нацпроектами». На этот раз ему поручили в кратчайшие сроки довести до ума Трансполярную магистраль и закончить строительство Сахалинского тоннеля — что он и сделал, доложив об окончании работ на 20-м Съезде КПСС, где в качестве генсека председательствовал, на секундочку, сам Сталин. Но вот какая незадача: всего через месяц после этого Лаврентий Палыч погибает в авиакатастрофе, возвращаясь с инспектирования финального участка Трансполярной магистрали «Ермаково — Енисейская — Игарка» — самолёт попал в пургу и разбился при посадке, такая вот незадача... Первый товарный поезд от Архангельска до Норильска отправился уже через месяц после этого прискорбного события, ещё через две недели по его следам отправился и пассажирский состав, и с этого момента сообщение по новой магистрали стало регулярным — и остаётся, насколько я смог понять, таковым и по сию пору.
Что до Сталина — то он прямо на съезде слагает с себя полномочия Предсовмина, добивается назначения на эту должность Маленкова, а сам — взрывает бомбу, мало уступающую известному докладу Хрущёва, сделанного на том же съезде, перед той же аудиторией но в иной реальности. Он объявил о старте коренной реформы партии — причём в выражениях, как и Никита Сергеевич, не стеснялся. «Я предлагаю отстранить ВКП(б)-КПСС, этого гиганта с гниющей головой, от практического руководства государством, — говорил он с трибуны, и слова падали в сердца слушателей расплавленным свинцом. — Этого требует не только спасение государства, но и спасение самой партии коммунистов-ленинцев, путь, на котором она, переродившись, станет интеллектуальной, элитарной силой нашей страны, передав практические вопросы управления народным хозяйством Совету Министров — что, товарищи, уже давно следовало сделать…»
Тут я захлопнул книгу и долго сидел, изо всех сил стараясь избавиться от ощущения нереальности, выдуманности происходящего. Напоследок мелькнула и пропала мысль: а может, в этом мире уже успели побывать попаданцы, и приложили руку к преобразованиям — а я сейчас лишь наблюдаю плоды из усилий?
Подчиняясь внезапному импульсу, я кинулся в прихожую и после нескольких минут лихорадочных поисков держал в руках журнал «Огонёк» с нужной мне фотографией — большой, на половину разворота и в цвете.