"Фантастика 2023-94". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
К кораблю вышел командир форта. Убедившись, что корабль действительно посольский, он поклонился почти до земли и почтительно пригласил посла вместе с парой его спутников скоротать время в форте, пока царя не известят о посольстве и не придёт подобающий столь высокой персоне эскорт. В каземате командира уже суетились, накрывая стол. Из глубокого подвала достали лучшее вино. Но посол, конечно же, лишь выпил маленькую чашку вина и символически попробовал каждое из блюд. После этого командир, который в предвидении подобных случаев по традиции назначался из сыновей самых знатных семейств, спросил:
— Великолепный посланец могущественного императора и благочестивейшего Первосвященника. Доволен ли ты нашим приёмом? Хорошо ли прошло твоё путешествие?
— Доволен и путешествием, и угощением, и вином. Надеюсь, что дальнейшее моё пребывание будет столь же приятным, а его итоги полезными для наших двух стран и их союзников
Такие витиеватые слова означали прежде всего, что посол прибыл с миссией мира и, может быть, союза, а не с претензиями или, ещё хуже, с задачей создать предлог для войны. Естественно, большего посол не мог сказать, поэтому хозяин налил ещё по маленькой чаше прохладного белого вина, на стол поставили кувшины со сладким шербетом и с ледяной родниковой водой, а две невольницы командира стали развлекать неторопливо беседующих о погоде, достоинствах местного вина и местных кушаний гостей песнями и плясками. Командир моргнул своему лейтенанту, и тот сразу помчался во дворец с вестью: посол прибыл с миром и дружбой.
Как и полагалось, посла мира встретил конвой с зачехлёнными луками и без копий. Воины прижали руку к сердцу и поклонились, не вынимая сабель из ножен и не салютуя оружием. Впереди посла шли танцовщицы, дорогу посыпали зерном, а посол, как и полагалось, разбрасывал мелкие монеты, демонстрируя щедрость пославших его государей. Придя во дворец, посол разулся. Обыскивать его не полагалось, но он сам снял с себя меч и кинжал и отдал начальнику стражи. На ноги посла надели мягкие оранжевые чувяки. Войдя в тронный зал, посол трижды упал ниц: в дверях, на полдороге к трону и у подножия трона. Царь, выражая свое благоволение, повелел наследнику поднять посла, а слуги поднесли ему подушку для сидения и низенький столик, на который поставили шербет и ледяную воду. Посол передал наследнику личные послания Первосвященника и Императора Правоверных великому царю, а царь тем временем милостиво спросил его, не через переводчика, а прямо на Древнем языке.
— В добром ли здравии мой кузен император эш-Шаркун и благочестивейший Алий? В добром ли порядке дела в вашей стране? Изрядно ли ты потрудился, доставляя мне эти дружественные послания?
— Мои повелители оба в добром здравии и велели мне поинтересоваться твоим здравием и передать благословение Первосвященника и наилучшие пожелания императора. Наша страна благополучна, нет ни мора, ни засухи, ни войны со злыми соседями или варварами, ни землетрясения, ни саранчи. Желаю процветания и благополучия вашей великой стране. Судьба и Всевышний благоприятствовали мне, послав попутный ветер, и я считаю такую добрую дорогу прекрасным предзнаменованием перед нашей встречей. Мои властители хотят жить в вечном мире и дружбе с тобой, Великий царь, и с твоими друзьями.
Посол произнёс эту тираду на чистом агашском языке, которым он владел с детства. Мать его была агашка, захваченная на войне, а отец сначала стал комендантом оккупированной агашской провинции, а затем, когда по условиям мира её пришлось вернуть, посланником и постоянным представителем своих государей при дворе агашского царя. Посол помнил, как входил в столицу нынешний царь, какие погромы были перед этим в городе (как всегда при смене властителей). Тогда отец его лично возглавлял оборону канрайского представительства от банд бунтовщиков, мародёров и фанатиков. Он был ранен в ногу и после того штурма охромел. Через несколько месяцев отца с почётом отозвали домой и вознаградили за верную службу и доблесть.
Так что дальнейший разговор шел уже на агашском. Впрочем, как и полагалось, когда дела не требуют особой срочности, в первый день это был обмен любезностями. А поскольку посольство было мира и союза, колкостями стороны не перебрасывались. Тлирангогашт чувствовал себя дурно: как будто всё вокруг было залито словесной патокой. Но по ритуалу, чтобы подтвердить, что и Агаш не имеет претензий к Канраю, полагалось часа три вести вежливый и лживый обмен льстивыми преувеличенными комплиментами.
Лишь после этого посол раскланялся, и, ещё три раза упав ниц, отправился в свои покои. А царь и наследник стали изучать послания. В принципе, они уже представляли, что там должно быть, и почти полностью их ожидания совпали с действительностью. Предлагался тридцатилетний мир и союз. Конечно же, как и обычно, Единобожники просили разрешения построить храм хотя бы в северной провинции Агаша, где людей их веры было довольно много. Как и раньше, они пытались выговорить право вести проповедническую деятельность. Но в этот раз эти просьбы-требования были какими-то уж совсем неубедительными. Одна оговорка настолько рассмешила правителя
и наследника, что они решили уступить. "А ежели Великому царю, к прискорбию великому нашему, не заблагорассудится разрешить нашим священникам и монахам хотя бы на специально отведённых для этого местах рассказывать о нашей вере, даже не проповедуя её, то мы просили бы его величество хотя бы разрешить нашим священникам в присутствии ваших попытаться отговаривать тех из наших людей, кто принял пагубное для души решение перейти в вашу веру".— Если кто решил перейти в веру Победителей, пусть подтвердит, что его решение твёрдое. Это нам даже на руку, — заметил Тлирангогашт, а царь довольно ухмыльнулся.
Настораживала в письмах лишь просьба споспешествовать заключению мира и союза также с союзниками Великого царя. А что в договоре император и Первосвященник просили оговорить возможность службы войск каждой из сторон другой стороне за справедливую плату, было очень ожидаемо в связи с проблемой этого фанатика Йолура.
Предложения Единобожников казались настолько безобидными и выгодными, что внести изменения в договор нужно было скорее ради престижа, дабы никто не мог сказать: "Эти заблуждающиеся гордецы продиктовали свои условия великому царю". Часть отвергнутых условий была очевидна: о храме и о проповеди. Поразмыслив, царь решил не включать в договор и пункт о союзниках, поскольку это могло быть истолковано Атаром как попытка установления протектората вместо нынешнего равноправного и почётного союза. Вместо этого он предложил дать послам свой эскорт и сопровождающего, которому передать письмо для Атара. Так что фактически решение было принято за первый же вечер. Теперь по обычаям нужно было "как следует подумать", вынести договор на обсуждение Дивана, а затем уже царь должен был призвать посла для второй и одновременно заключительной аудиенции. Поэтому посольству были посланы дары и было предложено подождать неделю, пока мудрый царь будет вместе с советниками обсуждать ответ.
Тем временем посольство, как и полагалось, осматривало город. Особенно заинтересовались послы тем, что происходило на плацу под стенами Калгашта.
Тлирангогашт вовсю занимался уже не только со своими шестнадцатью друзьями, но теперь также с элитным отрядом из двух тысяч воинов. Командирами были старки и друзья наследника. Ашинатогл планировал, что через год из этого отряда вырастет царская гвардия, а тогда и время воевать приспеет, чтобы проверить всех кандидатов в знать, да и знать нынешнюю, на деле. Глядя, как слаженно начинают действовать агашские пехотинцы и конники, почтенный эн-Надир восхвалил мудрость своих владык, которые решили привлечь агашские войска на помощь, вместо того, чтобы воевать с Агашом. Но он прекрасно понимал, что за свой отряд агашец теперь заломит большую плату, так что наём войск заодно будет замаскированной данью.
У царя и Тлирангогашта появилась озорная мысль завлечь посла в объятия цветника Иолиссы и тем самым сломать его волю и привязать к себе, сделав агентом влияния. Но в посольстве явно были люди, которым надлежало наблюдать за послом, и решили этот план провести в жизнь на обратном пути, заодно проработав и способы нейтрализации соглядатаев. А пока что тайная служба царя присматривалась, кто есть кто в посольстве.
Неприметный дьячок Хусани эс-Саракан заканчивал очередной лист своих впечатлений о Калгаште. Он уже бывал в этом городе в другом обличье и под другим именем. Внешне город изменился мало, но намётанным глазом Хусани отметил, что в нем пролегла внутренняя трещина: часть горожан стали старкофилами: носили одежды, несколько похожие на старкские, вели себя более вольно, чем обычно было принято. Другая же как будто набычилась и угрюмо взирала на нарушителей вековых традиций. Учитывая, что старкофилы в значительной степени были среди добровольцев, занимавшихся военными упражнениями рядом с будущей гвардией, тот факт, что их было меньшинство, не гарантировал традиционалистам победу в случае бунта. А Хусани теперь уверился, что бунт вспыхнет в скором будущем. Ему самому были ближе традиционалисты, но, сопоставив данные, он написал: "Сторонники чистоты обычаев наверняка поднимут бунт и проиграют. Это даст царю и его демону-наследнику предлог для того, чтобы почистить знать и городских старшин в городах царства, поскольку сами они явно на стороне старкофилов".
Хусани даже не подозревал, что, когда он уходит, в его каморку пробирается тот, кого он считал немым рабом, и делает для царя выписки из его записей. А отлучаться Хусани приходилось часто. Ведь собирать данные из вторых уст чревато, нужно многое посмотреть самому. Пару раз дьячок даже переодевался в платье традиционалиста и отправлялся в порт Джустарл или в бедные кварталы Калгашта. За тренировками войска, которые больше всего занимали посла, он практически не наблюдал: с точки зрения государственной и так всё ясно, а дальше каждый должен заниматься своим делом.