"Фантастика 2023-94". Компиляция. Книги 1-16

А потом оно как-то словно наложилось друг на друга, и…

И пришли немцы. Не как враги – как именно, Фёдор до конца так и не уразумел; газеты перестали выходить, бастовали печатники, в столице творилось невесть что, пока не настал день, когда требовательно загудели паровозы и из эшелонов на ближних подступах к Гатчино стали выгружаться те, кого сперва именовали «добровольцами Гинденбурга» или «корпусом свободы».

А вместе с ними шли и наши, свои, русские.

А другие русские – такие, как Фёдор Солонов и его друзья, – пытались их остановить.

Глава I 1 сентября [26] 1908 года, Гатчино

– Ну, идёмте, сударь мой ?еодоръ Алекс?евичъ, – сказал папа. Не просто «Фёдор Алексеевич», а именно «?еодоръ Алекс?евичъ», спутать было невозможно. Хотя как папе это удавалось, Фёдор так понять и не мог. Но вот когда «по-старинному», торжественно-церковно – знал всегда. Так папа обращался к нему редко, только в особых случаях, ну вот таких, как сегодня.

26

В дореволюционной России не было единого дня начала учебного года. Как правило, в гимназиях год начинался после окончания Успенского поста, 15 августа по старому стилю (29-го по новому). В 1908 году 29 августа пришлось на субботу, так что учебный год в Александровском корпусе вполне мог начаться и с 1 сентября.

Вот только что, совсем недавно, его обнимали мама и сёстры, а у парадного уже ждала коляска. Небольшой спокойный городок Гатчино под Санкт-Петербургом, резиденция его императорского величества государя Александра Третьего, только-только начал просыпаться. Вернее, только-только начал просыпаться его чистый центр; окраины и соседние деревни давно уже поднялись.

?еодоръ Алекс?евичъ Солоновъ, двенадцати лет от роду, послушно сел вместе с отцом в наёмную коляску. Было первое сентября одна тысяча девятьсот восьмого от Рождества Христова года, и для Фёдора начиналась новая жизнь.

Колёса застучали по булыжнику Николаевской, стихли, выкатившись на новомодный асфальт сперва Ксенинской, а затем Люцевской улиц. Миновали дворцовое управление на углу с Михайловской, свернули налево, на проспект Павла Первого; справа открылся парк.

Проехали по мосту меж Белым и Чёрным озёрами, оставили позади обелиск Констабль [27] и кирасирские казармы, свернули направо по Конюшенной – у Балтийского вокзала посвистывал паровоз, подле Царского павильона уже готовилась к работе монорельсовая дорога [28] , что вела к самому императорскому дворцу.

27

Именно так обозначался на дореволюционных картах обелиск, известный нам как Коннетабль.

28

Подлинный исторический факт. Подвесная монорельсовая дорога на электротяге была сооружена в Гатчине в 1900 году по проекту русского инженера Ипполита Владимировича Романова, вела от Балтийского вокзала к императорскому дворцу.

За вокзалом переехали железнодорожные пути, впереди открылась зелёная, вся обсаженная белоствольными берёзами аллея – улица Корпусная.

Почти приехали.

Они слезли с извозчика у высоченных ворот литого чугуна, где переплетались цветочные гирлянды и хвосты невиданных зверей. Справа и слева поднимались массивные белые колонны, и на верхушке у каждой уселся расправивший крылья грифон.

Фёдору показалось, что правый взирает на него испытующе, а вот левый, напротив, чуть ли не улыбается лукаво, подмигивая при этом ему, Фёдору, каменным глазом.

– Оправьте мундир, Фёдор, – строго, но уже без торжественности сказал папа. – Складки за спину! Берите чемодан. Здесь белоручек не любят.

«Вы» папа говорил Феде тоже только в особых случаях.

В самой середине ворот, среди причудливой вязи чугунного литья, красовался герб – русский заострённый книзу щит, поддерживаемый двумя медведями, в алом поле щита – затейливо переплетённые буквы: большая «А» сверху и, пониже её, более мелкие «К» и «К».

Над щитом – золочёная императорская корона.

Славный корпус. Лучший из всех.

Фёдор выдохнул, одёрнул новенький, не обмятый ещё мундир, чёрный, с карминной выпушкой вокруг нагрудных карманов; плечами ощущалась твёрдость погон, алых с золотым галуном по краям, в одну восьмую вершка, а на самом погоне – вензель корпуса. Нашивок пока нет – чего нет, того нет, – но это дело наживное. Только на рукаве – одна галунная «шпала», знак первого корпусного класса. То есть первый он в корпусе, а в гимназии или реальном училище, где были три класса начальных, или приготовишек, он бы именовался четвёртым.

Федя проверил фуражку, из-под которой всё равно лезли непослушные каштановые вихры, по успевшей устояться привычке коснулся свежего розового шрама справа на подбородке, подарка от Йоськи Бешеного, о котором по-прежнему не было ни слуху ни духу, и все полицейские розыски ничего не дали.

Эх, не ко времени вспомнилось! Тут-то, в корпусе, небось никто драться не даст, папа говорил…

Полосатая будка у ворот, косые чёрно-белые черты, и немолодой уже унтер в ней, в парадной форме, с винтовкой за плечами и целой орденской планкой поперёк груди. Два Георгиевских креста, ого!

Нет, Фёдор, конечно, знал, что Георгиевский крест, если по-настоящему, это у офицеров, а у солдат – Знак отличия Военного ордена, но все всегда называли это именно крестами, и никак иначе.

Караульный ловко закинул винтовку из положения «к ноге» на левое плечо, вытянулся во фрунт, вскинул правую ладонь к козырьку. По уставу ему делать этого отнюдь не полагалось, совсем даже наоборот, но сегодня, в особый день, старый служака, видать, решил отступить от строгих правил. Папа тоже отдал честь, улыбнувшись унтеру, как старому знакомому. Фёдор, пыхтя, попытался козырнуть с такой же лихостью, но ничего из этой затеи не вышло – попробуй тут, яви лихость, когда чемодан, кажется, сейчас ему руку из плеча вырвет!..

От ворот начиналась широкая и прямая аллея, обсаженная вековыми липами. Впереди, в её конце, виднелось трёхэтажное широкое здание классического лимонного цвета, с белыми колоннами и фронтонами, высокими арчатыми окнами первого этажа.

По аллее перед Фёдором и папой, всё в одном направлении, шагало немало народа – мальчишки в мундирах, отцы в сюртуках, матери в нарядных шляпках и длинных платьях, девочки, разряженные, словно куклы для бала; много было и военных, офицеров самого разного ранга.

Лето кончилось, кадеты возвращались в корпус, а самые младшие, как Фёдор, – вступали в него впервые.

– Не робей, – усмехнулся папа.

Конечно, папе хорошо говорить!.. Он полковник и всё такое, живым вернулся из Маньчжурии, хотя тёмные его волосы сделались совершенно седыми. Отец сегодня в парадном белом кителе, золотые погоны с двумя просветами, однако вместо орденов – планки. Феде почему-то стало вдруг жалко, что даже караульный у входа по уставу надел все награды, а у папы – только ленточки…